На вашем месте. Веселящий газ. Летняя блажь

– Ничего, привыкнешь.

– Я не смогу стать графиней!

– Чем они плохи?

– Это я не гожусь!

– Вот что, – сказал Тони, – когда ты дала мне слово, я был парикмахером. Труд и уменье вывели меня в графы. Разве можно меня бросать? Зачем же я тогда старался? Представь, как падут духом те, кто карабкается вверх! Стоит ли, подумают они, так надрываться, если она отвергнет нас в час победы?

– Ой, Тони, как ты не видишь? Как не понимаешь? Я совсем… я просто…

– Хватит, – решил он и взял ее на руки. В дверях он остановился, чтобы ее поцеловать.

– Тони и Полли! – сказал он. – Старая добрая фирма.

И он понес ее в гостиную, где, судя по звукам, достопочтенный Фредди Чок-Маршалл сел к роялю.

Веселящий газ

1

Едва я сел писать эту историю, как ко мне заскочил за содой один приятель-литератор, накануне слишком засидевшийся в Пен-клубе, и мне пришло в голову показать ему начало, на случай, если я завалил первую лунку и всю партию. Дело в том, что, если не считать анекдотов в курилке «Трутней» про шотландцев, ирландцев и евреев – да и тогда я обычно умудрялся упустить всю соль, – вашему покорному слуге в жизни не приходилось рассказывать никаких историй. Между тем все знатоки этого дела напирают на то, что удачное начало – ключ к успеху.

– Слушай, можно я тебе кое-что почитаю? – обратился я к приятелю.

– Ну, если это обязательно… – вздохнул он.

– Отлично. Понимаешь, мне хочется изложить на бумаге один довольно странный случай, который произошел со мной в прошлом году. Пока еще я не слишком продвинулся… в общем, начинается все с того, как я встретил мальчишку…

– Какого мальчишку?

– Которого я встретил, – пояснил я и приступил к чтению:

«Мальчик сидел в одном кресле, я сидел в другом. Левая щека у него распухла. Моя левая щека тоже распухла. Он перелистывал картинки в «Нэшнл джиографик», и я перелистывал. Короче, мы оба там сидели.

Он был чем-то обеспокоен, во всяком случае, мне показалось, что «Нэшнл джиографик» не поглощает его внимание полностью. Он то откладывал журнал, то снова брал в руки, то вдруг опять откладывал. Наконец в момент очередного откладывания его взгляд упал на меня.

– А где все остальные?..»

Тут мой приятель, прикрывший было со страдальческим видом глаза, вдруг встрепенулся. Он вел себя так, словно ему сунули под нос тухлую рыбу.

– Неужели такую чушь, – спросил он, – собираются напечатать?

– Частным образом. Это останется в семейных архивах для просвещения моих потомков.

– Бедняги. Насколько я могу судить, тут они никаких концов не найдут. Где, черт возьми, все это происходит?

– В Голливуде.

– Ну, так прямо и скажи! А то кресла какие-то… Что за кресла? Где они стоят?

– В приемной у дантиста, – объяснил я. – Мы там встретились с мальчиком.

– С каким мальчиком? Кто он такой?

– Потом оказалось, что это малыш Джо Кули, ребенок-кинозвезда, Кумир Американских Матерей.

– А ты кто?

– Как это кто? – Вопрос меня слегка удивил, потому что мы учились в одной школе. – Ты же знаешь меня, старина, я Реджи Хавершот.

– Да я-то знаю, но ты должен представиться читателю, он же не ясновидящий!

– А нельзя сделать так, чтобы это выяснялось постепенно, по ходу повествования?

– Ну конечно, нет, – отрезал приятель. – Когда пишешь, первое правило – сразу изложить предельно ясно, кто, когда, где и почему. Так что советую начать сначала.

Он забрал соду и исчез.

Итак, возвращаясь назад и приступая к делу по всем правилам, должен сообщить вам, что меня зовут, как и упоминалось выше, Реджи Хавершот, или Реджинальд Джон Питер Свизин, третий граф Хавершот, если уж быть совсем точным. Для друзей я просто Реджи. Лет мне двадцать восемь с хвостиком, а во время тех событий, что я описываю, было, соответственно, двадцать семь с хвостиком. Рост шесть футов один дюйм, глаза карие, цвет волос ближе к морковному.

Заметьте, что, называя себя третьим графом Хавершотом, я не имею в виду, что был им всегда. Напротив, вышел я из самых низов и в жизни пробивался собственными силами. В течение долгих лет гнул спину в качестве самого обычного Р. Д. П. Свизина, нимало не сомневаясь, что только это имя и будет высечено на моем могильном камне, когда вопрос о могильных камнях приобретет актуальность. Что же касается моих шансов выйти в графы, то они поначалу едва ли поднимались выше одного к десяти. На поле с избытком хватало опытных игроков, каждый из которых мог дать мне сто очков вперед. Однако вы сами знаете, как это бывает. Дядюшки отказываются от жизненной борьбы, кузены складывают оружие, и так, мало-помалу, шаг за шагом, не успеваете вы толком разобраться, что происходит, как вдруг – вот оно.

Ну вот, собственно, и все о моей персоне, не знаю, что тут еще можно добавить. Входил в сборную Кембриджа по боксу… Короче, я один из многих, ничего особенного, так что лучше уж сразу перейду к тому, как оказался в Голливуде.

Однажды утром, когда я налегал на яичницу с беконом в своей лондонской резиденции, раздался телефонный звонок. Старый Гораций Плимсолл спрашивал, не могу ли я зайти к нему в контору по важному делу. Ну конечно, ответил я, разумеется! И тут же отправился в путь, причем с большим удовольствием.

Мне по душе старина Плимсолл. Он семейный поверенный, и в последнее время нам пришлось изрядно пообщаться по поводу вступления в права наследства и всего такого прочего. Ввалившись в контору, я, как обычно, едва разглядел его среди всевозможных исков и постановлений. Раздвинув бумажные горы, Плимсолл выбрался на поверхность и взглянул на меня поверх очков.

– Доброе утро, Реджинальд.

– Доброе утро.

Старик снял очки, протер их и вернул на нос.

– Реджинальд, – произнес он, снова устремляя на меня свой взгляд, – вы теперь – глава семьи.

– Знаю, – кивнул я. – Смех да и только. Мне подписать что-нибудь?

– Пока нет. Дело, ради которого я пригласил вас сегодня, носит, скорее, личный характер. Хочу напомнить, что в качестве главы семьи, Реджинальд, вы несете особую ответственность и, я уверен, не станете ею пренебрегать. На вас лежат определенные обязанности, которые должны быть исполнены, невзирая ни на что. Noblesse oblige.

– О! – Я поднял брови, ощутив некоторое беспокойство. Похоже, предстояло раскошелиться. – Плохие новости, да? Какая-нибудь боковая ветвь решила запустить руку в кассу?

– Позвольте мне начать с самого начала, – вздохнул Плимсолл, смахивая с рукава судебную повестку. – Я только что имел беседу с вашей тетушкой Кларой. Она серьезно обеспокоена.

– Ах, вот как?

– Крайне обеспокоена, – кивнул он. – По поводу вашего кузена Эгремонта.

Разумеется, я сочувственно поцокал языком, но не могу сказать, чтобы сильно удивился. С тех пор как упомянутый молодой человек достиг совершеннолетия, он оставался предметом хронического беспокойства моей несчастной тетушки, снискав всеобщую известность в качестве самого одиозного гуляки в Вест-Энде. Сколько ни пытались окружающие убедить Эгремонта в бессмысленности попыток выпить все спиртное в Англии, он продолжал их предпринимать. Настоящее бульдожье упорство, старая добрая национальная черта, однако тетушку Клару это, ясное дело, не могло не волновать.