На вашем месте. Веселящий газ. Летняя блажь

– Куда им! – отвечал Сид. – Сперва я тут кой-чего сделаю.

Он повернулся к дверям, как Веллингтон к воинам под Ватерлоо, и скомандовал:

– Лестницу!

И лакей Чарльз внес стремянку, на которую растерянно воззрился сэр Герберт.

– Это еще что? – спросил он.

Сид показал на портрет Длинного Меча.

– Принимаем меры, – объяснил он. – Оставишь его тут, вы ему лицо перерисуете.

Он поднял другой конец стремянки и направился к камину. Чарльз, ничего не понимая, покорно шел за ним. Молодые лакеи рады семейным сценам, да еще таким бурным. А вот пожилые дворецкие им не рады. К тому же им трудно смотреть, как в гостиную вносят стремянки. Слингсби буквально кипел; лишь почтение к знатному роду удерживало его от действий. Обычно он не говорил, пока к нему не обращались, но всему есть пределы.

– Вы велели снять портрет, сэр Герберт? – осведомился он.

– Ни в коем случае! – вскричала хозяйка.

– Конечно, нет, – прогудел ее муж. – Уберите лестницу!

Юрист молчал, но смотрел на Сида таким зловещим, судейским взглядом, словно напоминал, что прецедент, дело Рекса против Уинтерботтема, Гуча, Симмса и Мерриуэзера, кончился провалом.

Однако ни крики, ни взоры Сида не испугали. Он знал свои права.

– Покажу-ка я его суду, – обещал он. – Больша-ая будет польза.

Мамаша, как и Чарльз, не все понимала, но думала, что в нужный момент стоит вставить словечко.

– Ой, Сид! – сказала она. – И чего ты торопишься?

Сид властно повел рукой.

– Не твое дело. Эй, вы! – заорал он, поскольку Слингсби, перейдя от слов к делу, вырвал у него конец стремянки. Теперь они с ликующим Чарльзом подняли ее вверх.

– Что ж мне, под лестницей идти? – перепугался Сид. – Перед самым судом? Нет уж, увольте!

Ощутив, что и невидимый мир восстал против него, он схватил Слингсби за фалды, и начался бой. От тех, кто его созерцал, трудно было ждать блестящих реплик. Уэзерби цокал языком, выражая крайнее недовольство. Мамаша Прайс голосила: «Сыночек!». Слингсби рычал: «Пусти, болван!» Остальные молчали, если не считать пыхтения и единичных воплей.

Граф благосклонно смотрел с портрета. Ему довелось побывать во многих битвах. Если он о чем жалел, то об отсутствии боевых топориков. А так все шло как надо, тем более что к бойцам присоединился сэр Герберт. Правда, пытаясь оттолкнуть стремянку, он оказался между ступеньками и метался в отчаянии.

– Стойте! – кричал он. – Я сейчас разорвусь! Вы меня раздавите! Стойте!

Послушный своему господину, дворецкий сумел сдернуть лестницу. На лету она сбила Сида, но сэр Герберт спасся и упал в кресло, держась за ногу.

– Палец! – плакался он. – Большой палец! Всё вы, – он метнул взгляд в Сида, – хулиган собачий.

Словесные удары Сида уже не трогали, эту фазу он прошел. Сейчас он держался за живот и беспокоился:

– Нет, они мне что-то сдвинули! Ну, всё туда же, суд разберется.

Сэр Герберт мрачно обернулся к Слингсби:

– Окажите любезность, выведите этого субъекта.

Лицо дворецкого озарила блаженная улыбка.

– Простите, сэр Герберт, не могли бы вы это повторить?

Леди Лидия не повторила, но дополнила речи мужа:

– Покажите ему дорогу к воротам в парк.

– С великой радостью, миледи. Благодарю вас, миледи.

Облизнувшись от счастья, дворецкий внимательно посмотрел на носок правой ноги и, нервно сжимая руки, направился к Сиду. Тот отступил к окну.

– По-прошу! – взвизгнул он. – Только без рук!

– Теодор! – вскричала мамаша. – Не смей его трогать!

– Белла, не мешай.

– Я предупредил, – продолжил Сид на ходу и вдруг рванул наружу, где и столкнулся с Тони, не задев его спутника и спутницу. Тони мягко швырнул его обратно, заметив при этом:

– Что-то мы рано начинаем футбольный сезон.

Он удивленно посмотрел на тяжело пыхтящего Слингсби, напоминающего вулкан, а потом на Сида, укрывшегося за тахтой и запасшегося на всякий случай тяжелой вазой.

– А что тут у вас такое?

Ответил ему сэр Герберт:

– Лорд Дройтвич доказывает свою родовитость потасовкой с дворецким.

– Да ладно, – проворчал Сид. – Очень уж я разозлился.

– Это заметно, – признал Фредди.

– Что ж, Дройтвичи ошибок не делали?

– Делали, – сказал сэр Герберт. – Если вы и правда Дройтвич, ошибку сделал ваш отец.

Сид обиделся.

– Слыхала? – спросил он мамашу Прайс. Я тут из кожи лезу, – сообщил он сэру Герберту, – а с вами и с тетушкой – как об стенку.

– Да что случилось? – настаивал Тони.

Сэр Герберт хрюкнул. Палец немного утих, но чувства, чувства!

– Он хотел снять Пурбу.

– Какую пурбу? – возмутился Сид. – Я картину брал.

– Ее написал художник Пурбу, – с холодным презрением сообщила леди Лидия.

– Дэ? – Сид подумал. – Ну ладно.

Тони все еще удивлялся.

– Зачем вам этот портрет?

– А чтоб чего не переменили, пока я его в суд не отвез. Мамань, – он поднял руку, – посмотри-ка, на кого он похож?

– Э…а…

– На меня, верно?

– На тебя, сынок, на тебя.

– Нет, конечно, той силы. Я буду покруче. А может, была, да ваш Бурбур изобразить не пожелал. Ладно, главное – чтобы сейчас чего не учудили.

Тони засмеялся.

– Не беспокойтесь. Я прослежу, чтобы с ним все было в порядке.

– От это я понимаю! – восхитился Сид. – Простой парикмахер, а какое сердце! И ведь если мамаша все подтвердит, ему ж ничего не останется!

– Скорее всего, – признал Тони. Сид несколько удивился.

– Вам что, выиграть не хочется? – спросил он.

– Честно говоря, – ответил Тони, – после того, что сообщил Фредди, я и сам не знаю. Выиграю – буду графом…

– Не будете, не будете.

– …а проиграю – миллионером.

– О чем ты говоришь? – спросил сэр Герберт.

– Скажи им, Фредди.

И достопочтенный Фредерик Чок-Маршалл вышел вперед с присущим ему изяществом.

25

Когда Фредди находился в обществе, казалось, что только он – взрослый среди недоразвитых детишек. Сейчас это было очень заметно. Оглядев отцовским взором небольшую группу, он как бы дал понять, что много вернее препоручить ему все дела.

Прочистив горло, подтянув манжеты, он начал свою речь.

– Не знаю, – сказал он, обводя собравшихся пытливым взглядом, – читал ли здесь кто-нибудь стихи?