На войне и в плену. Воспоминания немецкого солдата. 1937—1950
Шрифт:
Генерал кивнул в знак согласия с улыбкой одобрения. Для всех нас он был олицетворением того, что мы представляем собой организованную силу. Большинство из нас не привыкло так тесно общаться с генералами, и все были приятно удивлены тем дружелюбием и готовностью поговорить с любым из нас в неофициальной обстановке и вместе с тем достоинством, с которым этот человек всегда держался. Уже одно его присутствие заставляло нас верить в свое спасение; с ним были связаны все наши надежды.
Около трех часов наша группа в составе шести человек стала ползком пробираться к деревне. Потом все залегли в ожидании сигнала. Как мы и надеялись, мы его получили: одна из девушек появилась за первым домом и застыла там, задрав голову вверх, словно изучала жизнь птиц. Не доверяя ей до конца, я отполз в сторону и появился с противоположной стороны, оставив моих пятерых товарищей ждать. Я смело шел по улице деревни, но внутренне
Не мешкая, я позвал своих товарищей, и мы принялись тщательно обшаривать все вокруг, забирая все то, что могло нам пригодиться. Нам удалось собрать два полных бидона с молоком, три мешка картошки, несколько картофельных лепешек (зачерствелых и очень подозрительного цвета, но все же мы решили, что они годятся в пищу), лук. Когда мы уже собирались уходить, я вдруг услышал знакомое кудахтанье. Оглянувшись, я с удовольствием увидел трех куриц, которых жители чудом не забрали с собой, и теперь это была наша законная добыча. Мы быстро поймали кур и свернули им шеи.
Когда я повернулся, чтобы бросить последний взгляд на оставшиеся позади дома, у стены одного из них я увидел старую женщину, которая грелась на солнце. Это напомнило мне, что я не выполнил приказ генерала узнать название деревни. Я спрашивал об этом девушек, но они не могли мне помочь. Тогда я направился назад и подошел к женщине, которая сначала была так напугана, что не могла говорить. Потом она несколько раз повторила, что никому не причинила вреда, что я должен уйти и дать ей спокойно умереть. Наконец, мне удалось узнать у нее, где мы находимся, и я поспешил присоединиться к своим товарищам.
Доложив генералу о возвращении и сообщив название деревни, я вручил ему кое-что из еды, молоко и с изящным поклоном отдал две курицы. Он был очень тронут, потрепал меня по плечу и, в свою очередь, подарил мне две горсти сигарет. Это был воистину дар божий, мне уже несколько дней как нечего было курить.
Когда я вернулся к своим с этим подарком, то увидел, что третья курица уже была ощипана и жарилась на костре. В то время мы питались по большей части кониной, готовить которую было большой проблемой, так как костры могли привлечь внимание вражеской авиации. На дым костра вполне могли среагировать вражеские летчики и бросить бомбы, поэтому мы позволяли себе разводить лишь небольшие костерки. Похоже, этот способ приготовления как раз подходил для курицы, которая варилась в котелке, пока мы решили для начала съесть наши порции конины. Затем мы с удовольствием отдали должное старой птице и, полностью удовлетворенные, растянулись на земле отдохнуть и покурить.
Наше положение было отчаянным, а будущее не сулило ничего хорошего, но я до сих пор вспоминаю тот ужин, как и первый прием пищи у своих после побега, как одно из самых приятных событий в жизни. Простые удовольствия, как правило, являются самыми запоминающимися.
Глава 8
БЕГСТВО
Пока мы совершали утомительные ночные переходы, готовясь отразить нападение с любой стороны, к нам постепенно присоединялись все новые и новые такие же, как мы, беглецы, и постепенно численность нашего отряда достигла почти тысячи человек. Если бы количество делало наше существование более безопасным, мы бы приветствовали каждое новое пополнение. Но на самом деле мы брали их в наш отряд лишь из жалости. Эти люди были для нас большей частью лишними ртами. К тому же чем больше был наш отряд, тем больше было шансов привлечь к себе внимание противника.
И вот, наконец, неизбежное произошло, и за нами стало вестись постоянное наблюдение с воздуха. Для этой цели русские использовали маленькие самолетики, которые мы между собой прозвали Rollbahnkrahen («дорожные вороны») за то, что они, выслеживая нас в лесу, то медленно взмывали вверх, то снова падали вниз.
Однажды утром, после того как мы всю ночь провели на марше, мы повстречали в лесу сразу трех русских летчиков. Мы увидели друг друга одновременно, и пилоты сразу же пустились наутек, преследуемые несколькими нашими солдатами, назначенными в тот день в охранение. Мчась зигзагами через лес, летчики сумели оторваться от погони и благополучно добежать до своих самолетов, которые спокойно стояли на лесной поляне, прежде чем наши солдаты сумели их поймать. Двое сразу же улетели в одной из машин, но мотор третьего самолета все не мог завестись. Тогда летчик выпрыгнул из кабины и залег по другую сторону от своей машины.
Я был за то, чтобы вывести машину из строя и тем самым избавить себя от назойливого внимания по крайней
мере одной «дорожной вороны», однако генерал твердым голосом отдал приказ не отвлекаться и продолжать движение. Нам было очень важно преодолеть как можно большее расстояние от того места, где мы встретили летчиков. Долгий марш продолжался до самого полудня, после чего генерал отдал приказ остановиться и отдыхать перед следующим ночным переходом.На следующее утро наша колонна подходила к месту привала, когда вокруг нас повсюду начали стрелять. Мы попали в засаду, в которой, кроме наземных войск, участвовала и авиация. Можно сказать, что только земля под нашими ногами не стреляла! Русские обрушили на нас град бомб, снарядов и пуль. Потери были чудовищными, но мы продолжали сопротивляться весь день, несмотря на то что вооружены были только стрелковым оружием. Все надеялись сдержать врага до наступления темноты. На девять тридцать планировался прорыв через брешь, нащупанную в русских позициях. В последний момент генерал перенес время прорыва на девять часов ровно, и это подтвердило его дар к предвидению. В половине десятого противник перешел в решительное наступление против наших позиций, и, если бы нам не удалось только что ускользнуть из капкана, все мы были бы уничтожены.
Весь день мы продолжали движение, по пути собирая разрозненные группы наших солдат, неприкаянно бродивших по лесам и дорогам близ мелких населенных пунктов. Все они были истощены и деморализованы и с удовольствием вливались в наши ряды, особенно после того, как видели, что нами командует генерал. Наш командир был очень хорошо подготовлен физически. Он шагал наравне со всеми, как будто вышел пройтись на природе в своем родном поместье. Его любимой присказкой, которую с удовольствием повторял каждый солдат нашей группы, было: «Раз уж меня называют молотильщиком (буквальный перевод его фамилии Дрешер), то я и буду молотить нашего врага». При этом он смотрел так яростно, что мы, забыв на время про усталость и отчаянное положение, в котором оказались, испытывали даже некоторое сочувствие к противнику, который попадет под генеральский «цеп».
Но несмотря на полное доверие к нашему командиру, все мы понимали, что оказались в прескверном положении. Еще одна засада, в которую мы попали на следующий день, стала для нас похоронным набатом. Танки, минометы, пехота, среди которых было много автоматчиков, — все они косили нас, спеша собрать кровавый урожай. Зная, что у нас нет тяжелого вооружения, противник, не заботясь о безопасности, мог быстро перемещать танки с одной позиции на другую. Спастись сумела примерно половина группы. Ползком и на карачках мы поспешно бежали с поля, где шла бойня. Остальные были убиты, и я до сих пор вспоминаю неровные звуки выстрелов и крики, доносившиеся с места, которое мне удалось покинуть.
Те, кому удалось спастись, собирались в укрытии неподалеку, чтобы провести реорганизацию группы. В любую минуту могла последовать еще одна атака, и тогда с нами со всеми было бы покончено. Но каким-то чудом нам удалось отбросить преследовавших нас русских, и следующие двое суток мы придерживались уже отработанной тактики движения: ночной марш и отдых днем. Во время отдыха при свете солнечных лучей наше настроение и вера в спасение крепли, в дождливую же погоду все были во власти безнадежности и упадка духа.
Однажды примерно в три часа ночи мы вдруг почувствовали, что входим в какую-то опасную зону. Первый сигнал тревоги последовал, когда мы переходили через шоссе. Перейти на другую сторону успела лишь половина группы, когда мы вдруг увидели, что вдоль шоссе движется колонна вражеских солдат на автомобилях и подводах. Нам удалось остаться незамеченными до прохода мимо нас всей колонны, но в другой раз, при переходе вброд через реку, удача отвернулась от нас. Сама по себе река была довольно простым препятствием, скорее даже это был всего лишь небольшой ручей. Но он лежал на открытой местности, которая, как назло, в ту ночь хорошо освещалась ярким лунным светом. Мы приняли решение до наступления дня переправиться на другую сторону, где и остановиться привалом, поэтому не стали дожидаться, пока небо затянут облака. Но как только началась переправа, нас сразу же заметили с другой стороны. Вспышки выстрелов осветили переправу еще ярче, чем лунный свет. У нас не осталось другого выхода, кроме как рассыпаться на группы и отступать в спасительную тень леса, вправо, влево и назад. На этот раз я оказался в отряде численностью примерно от восьмидесяти до ста человек. Наш трудный путь продолжался, но теперь все было по-другому: нам пришлось двигаться на восток! Нам отрезали пути к спасению, и теперь мы могли рассчитывать только на то, что сумеем, двигаясь на север или юг, запутать следы и где-нибудь вновь повернуть на запад. Сознание того, что теперь мы повернулись спинами к родине и лицом в сторону Сибири, было просто удручающим.