На войне и в плену. Воспоминания немецкого солдата. 1937—1950

Одно из моих самых ярких воспоминаний того времени относится к снабжению водой, точнее, его отсутствию. Как я помню, воды постоянно не хватало, и нам приходилось даже воровать ее. Между бараками номер тридцать и тридцать один располагался колодец с отличной питьевой водой, но она предназначалась для лагерного начальства, поэтому военнопленным запрещалось пользоваться колодцем. Для того чтобы набрать воды, нам приходилось, подвергая себя риску, ползти по специально прорытому подкопу под ограждением из колючей проволоки, проявляя чудеса изворотливости. Мне пришлось проделать такое путешествие несколько раз, пока однажды меня не поймал и не избил до потери сознания караульный, который вдруг оказался у меня над головой как раз в тот момент, когда я только успел наполнить свою флягу. Для того чтобы добыть воду, приходилось сначала спуститься на глубину около двух метров, а потом вылезти на поверхность. Поэтому, возвращаясь назад в барак, прижимая к себе флягу с драгоценной жидкостью, ты сознавал, что владеешь сокровищем, цена которого удваивалась после того, как ты видел, что к вам направляется разъяренный часовой. А ведь еще нужно было проскользнуть сквозь дыру в заборе, затем проникнуть в дверь барака, где обычно удавалось скрываться достаточное время, пока ярость охранника несколько поутихнет.

Однажды в партии вновь прибывших военнопленных я увидел Вальтера, своего бывшего товарища по бегству из первого плена. Он был настолько тяжело ранен, что я сразу понял, что здесь, без должного лечения и ухода, ему ни за что не удастся поправиться. Когда Вальтер умер, мы похоронили его на специально для этого отведенном участке территории лагеря, где уже лежали сотни других жертв, погибших от ранений, тифа и дизентерии. Я считаю, что не важно, где человек умирает, но смерть в изгнании или в плену несет в себе особенно острый дух трагедии. В случае с Вальтером эта трагедия тяжело ударила и по мне, поскольку мы разделили с ним столько опасностей и надежд.

27 июля 1944 года примерно полторы тысячи пленных, в том числе и меня, перевели из Минска в Смоленск. Нас отвели на станцию, где посадили в пульмановские вагоны из расчета по сто человек в большой вагон и по пятьдесят — в маленький. По пути больных отделяли от здоровых, чтобы избежать эпидемий дизентерии и тифа. Путешествие я начал как здоровый человек, а закончил его уже в другой категории.

В поезде нам давали сухари и американскую тушенку, но совсем не давали воды. После трех дней такого путешествия все мы буквально умирали от жажды, но на все наши просьбы принести воды охрана отвечала решительным отказом. Они коротко заявили, что это запрещено. Возможно, та вода, что мы везли с собой, не годилась для питья, а качество воды в местных колодцах тоже вызывало сомнения, но если целью этого была забота о нашем здоровье, то все это имело прямо противоположные результаты. По прибытии в Смоленск нас построили у здания станции и повели через весь город. Жители, воспользовавшись случаем, кидали в нас камнями и комками грязи, плевались и покрывали нас самой отборной бранью, на какую были способны. (Было за что: Смоленск немцы, отступая, сильно разрушили (город был освобожден 25 сентября 1943 г.). Во время оккупации творились зверские насилия над жителями Смоленска — многие тысячи были повешены, расстреляны, задушены газами в душегубках. — Ред.) Я уже успел привыкнуть к такому обращению, но в голове всегда продолжала биться опасливая мысль о том, как бы эта толпа не бросилась на нашу колонну и не завязала потасовку с целью отбить нас у конвоя и линчевать на месте.

Но настоящая катастрофа произошла, когда мы покинули город. Мы остановились у большого пруда с дождевой водой, и большинство из нас, не в силах сдержаться, тут же бросилась к воде. Мы поглощали воду в огромных количествах, не в силах утолить накопившуюся жажду. Только наполнив наши организмы водой, мы заметили, что посередине пруда плавали трупы людей и лошадей. Уже на следующий день многие из нас страдали жесточайшей формой дизентерии.

Когда мы подошли к лагерю, все были настолько грязными, что женщина-доктор запретила нам входить на территорию, пока пленные не искупаются в реке Днепр. Охранники, которым хотелось поскорее избавиться от нас и отдохнуть, начали с ней спорить, но врач была непреклонна. Мы побрели к реке и неохотно окунулись в ледяную воду. Когда все снова стали собираться на берегу, выяснилось, что несколько человек успели утонуть. Их гибель была вызвана, возможно, сердечным приступом, который может наступить от купания в очень холодной воде после долгого утомительного перехода под палящим солнцем.

Я был слишком измотан, чтобы почувствовать хоть что-то, похожее на жалость к погибшим товарищам, более того, я скорее даже завидовал им.

Наши бараки были больше похожи на развалины. Меня и мою группу разместили во втором бараке, где от крыши осталась лишь половина, а деревянных полов, на которых мы могли бы спать, не было совсем. Холодная земля — это было все, что могли предложить для ночлега солдатам армии, которая несла ответственность за все эти разрушения, поэтому ночью мы легли как можно ближе друг к другу, как сардины в банке. Мы пытались восполнить запасы энергии собственных организмов за счет тепла товарищей. В кромешной темноте неосвещенного барака люди наступали друг на друга в попытках (как правило, безуспешных) вовремя добежать до уборной. В течение первых нескольких дней русские были не в состоянии обеспечить быт огромного количества пленных, собранных в покинутых развалинах. Здесь речь идет не о жестокости, а, скорее, о недостаточной организованности. Было бы глупо ожидать, что нас накормят, когда мы сразу же заметили, что на огромной территории лагеря не было даже намека на печь или кухню. Как любят повторять родители нерадивым детям: «Все будет в свое время». А пока наше чувство голода пытались утолить так называемым «рыбным супом», который доставляли откуда-то из города. На самом деле это была слегка подсоленная подогретая вода, сдобренная запахом подгнившей рыбы. Такое «питание» вызвало в лагере новую вспышку дизентерии.

Я сам болел так тяжело, что едва держался на ногах от слабости. И выглядел не менее ужасно, чем себя чувствовал, поскольку болел той разновидностью болезни, что сопровождалась обильными выделениями темной крови, в которой был перепачкан с головы до ног. Мои внутренности подвергались жесточайшим приступам каждые пятнадцать— двадцать минут, причем у меня не всегда доставало времени и сил на то, чтобы добраться до нужного в таких случаях места. И таких, как я, были сотни. Мы стали огромным стадом бледных, истощенных человеческих существ, жавшихся по углам и вонявших, как куча навоза. В таком плачевном состоянии я лежал около своего барака на третий день после прибытия в лагерь. Неизвестно, по каким причинам наш третий барак почему-то считался местом проведения постоянных медицинских проверок. Поэтому неудивительно, что примерно к пяти часам вечера там появилась женщина-врач. Увидев меня и моих товарищей по несчастью, она подошла к нам и спросила, не больны ли мы, а если да, то чем. Еле дыша, мы постарались вежливо рассказать ей о нашей болезни. Врач посмотрела на нас более внимательно, проверила наш пульс, а потом посмотрела на нас с пониманием и даже с симпатией.

— Сегодня же вы отправитесь в госпиталь, — объявила она. — Путь туда будет довольно трудным, поскольку придется пройти около шести километров, но вы должны его преодолеть. Вечером я пришлю кого-нибудь, чтобы он проводил вас туда.

Доктор записала наши данные и ушла, заставив нас пережить двойственные чувства: с одной стороны, мы испытывали облегчение, что попадем в госпиталь, а с другой стороны, все пугались, что до него придется добираться так далеко. Примерно через два часа появился старик русский, на плече которого висело какое-то древнее ружье. Очевидно, оружие было ровесником своего хозяина. Это был наш конвойный. Построившись гуськом за ним, мы медленно побрели к месту назначения.

Наша процессия медленно проковыляла мимо охраны и начала долгий путь к городу. Точнее, нам предстояло пройти через город к пригороду, который назывался Водонапорная башня. Так же назывался и сам госпиталь. Старик демонстрировал по отношению к нам бесконечные терпение и доброту. Как только он видел, что мы устали и не можем дальше идти, он отдавал команду на отдых, и мы сидели, восстанавливая силы, пока снова могли продолжить путь. Но каждый раз, когда нам по пути попадался ручей, он был тверд, как камень, не давая нам броситься к нему и напиться холодной воды.

— Для того, кто попробует этой воды, — приговаривал он, — это будет конец. Но я не позволю вам этого. И если вы побежите к воде, я просто пристрелю вас для вашего же блага.

Один из членов нашей группы, по-видимому будучи не в силах больше выносить муки жажды, отказался повиноваться нашему сторожу. Он на карачках подполз к ручью и, устроившись на животе, принялся жадно пить. Все мы подумали, что сейчас старик, наконец, проявит свое великодушие и пристрелит ослушника, но нам так и не довелось проверить, правду ли он нам сказал. Как только дед начал угрожающе поднимать свое оружие, бедняга уже успел умереть: болезнь доконала его раньше.

Нам пришлось оставить его там, где он лежал. Как бы нам этого ни хотелось, ни у кого в нашей группе не было сил, чтобы нести мертвого товарища. Нам было достаточно того, что приходилось тащить самих себя к месту нашего паломничества, Водонапорной башне. Когда на небе уже засияли луна и звезды, мы все еще продолжали упрямо брести вперед, уповая на то, что у нас хватит сил добраться до цели. Наш страж подбадривал нас рассказами о тех ужасных временах, которые пришлось когда-то испытать ему самому, когда он во время войны 1914 года оказался в немецком плену. Он считал, что с тех пор времена очень изменились к лучшему. Ему самому пришлось поработать в крестьянском хозяйстве в Нижней Баварии. Хозяин так хорошо относился к нему, что наш старик решил отплатить той же монетой и нам. И поскольку его собственная история закончилась удачно, старик был уверен в счастливом конце и для нас. Когда мы уже подходили к госпиталю, старик сторож заявил, что будет молиться за то, чтобы мы вылечились и набрались сил.

Так, чуть позже полуночи, под добрые пожелания и старомодные рассуждения на тему морали, на последнем издыхании мы все-таки добрались до места. Из тридцати девяти человек, отправившихся в тот короткий, но долгий поход, двенадцати так и не довелось добраться до цели: они остались лежать у обочины дороги.

Глава 11 ГОСПИТАЛЬ

Большая часть территории расположенного на возвышенности госпиталя была предназначена для лечения раненых и больных бойцов Красной армии. К ней примыкали еще шесть зданий, которые использовались как госпиталь для немецких военнопленных, а также тех, кого русские называли «заключенными облегченного режима».