На все четыре стороны
Шрифт:
— Ну да, конечно, — слабо усмехнулась Алена. — Вышел за калитку, вытер нож о траву и вернулся ждать новую добычу? Слабо верится!
— Один — один, — довольно сказал Габриэль. — Вы довольно быстро пришли в себя. Я всегда говорил, что сравнение: женщины, мол, живучи, как кошки, — ошибочно. Кошки сильно уступают женщинам в способности реабилитироваться и применяться к обстоятельствам.
При этих словах Алена ощутила, что она прижата к Габриэлю как-то.., слишком тесно. Ноги их просто-таки сплелись, и губами они практически касаются губ другого, так что их торопливые переговоры похожи на множество мелких поцелуев, которыми они непрестанно обмениваются. И если Алена самую чуточку подвинет бедро вправо, оно упрется в…
Нет, она не станет ничего никуда двигать! Она просто отстранится от Габриэля, чтобы ему и в голову не могло взбрести, что
Хватит с нее темноглазых и хватит обстоятельств! Нахлебалась! Сыта по горлышко!
Сказано — сделано. Алена выскользнула (не без труда!) из рук Габриэля и немедленно сама себя обхватила за плечи: так стало зябко, хотя солнце еще и не собиралось садиться и жара стояла изрядная.
— Пора, нам пора, — пробормотала она озабоченно. — Меня там, наверное, Марина потеряла. И вообще, надо в полицию позвонить, наверное.
— В полицию? — вскинул брови Габриэль (Алена впервые заметила, какие у него широкие, темные, упрямые брови). — А зачем?
— То есть как? — Она откровенно растерялась. — Как зачем? Ну, чтобы.., чтобы он там не лежал один…
— Вы знаете, Алена.., не сочтите меня циничным.., конечно, но ему-то уже все равно — одному лежать или в компании, — холодно сказал Габриэль, — я прекрасно знаю, что такое полицейское дознание и какая в связи с этим разводится волокита. А мне завтра утром надо быть в Париже, у меня назначена важная, экстраважная, суперважная встреча, от которой очень много зависит. Это раз. Во-вторых, безмятежное новоселье нашего приятеля Терри Руаля и веселье всей честной компании будут безжалостно нарушены. Начнут допрашивать всех, а поскольку все приезжие, то их обяжут никуда не уезжать, пока не допросят… Значит, вон сколько еще планов будет нарушено, не только мои, я уж не говорю об испорченном настроении. Понимаете, ни вы, ни я — мы уже ничем не можем помочь тому бродяге, который лежит там под синим покрывалом, поэтому я не намерен звонить в полицию и вас настоятельно прошу этого не делать.
— А откуда вы знаете, что он бродяга? — насторожилась Алена.
— Просто поднял с его головы это дурацкое одеяло и посмотрел внимательно, только и всего, — сухо ответил Габриэль. — Вид у парня изможденный, заросший, неухоженный, одет он тоже не бог весть как… К тому же такие дешевые синие одеяла иногда выдают в ночлежках для бездомных, бездомные порой прихватывают их с собой — в качестве сувенира на добрую и долгую память. Думаю, он забрел на эту виллу, потому что она показалась ему пустой, зашел в гостиную, устроился поспать под окошком, и тут-то на него кто-то напал — может быть, не в меру ретивый сторож, может быть, такой же бродяга, бес их знает! Меня, если честно, это не слишком-то интересует.
— Но как же? — продолжала недоумевать Алена. — Мы должны, мы обязаны помочь полиции найти его убийцу, восстановить справедливость и все такое…
— И все такое? — с усмешкой повторил Габриэль. — Ну вот разве что «и все такое»… Только я, знаете ли, не слишком-то верю в справедливость полиции. Всем сыскным собакам на свете нужна добыча — любая, хоть какая-нибудь добыча, даже неважно, какая именно. Когда собака вошла в азарт, она хватает первого попавшегося кролика, хотя теоретически гонится за волком. Так вот я не хочу оказаться тем кроликом. Потому вам не советую связываться с полицией. Вы, конечно, вряд ли об этом задумывались, но ведь мы с вами замечательно подходим на роль подозреваемых! Мои следы в комнатах, ваши отпечатки на подоконнике… Нет, мы-то знаем, что я просто зашел посмотреть, а вы чуть не грохнулись в обморок и поэтому оперлись на подоконник. Но захочет ли нам поверить местная полиция, вот вопрос! То-то радости будет моему адвокату — доказывать, что я не убивал какого-то зачуханного клошара! А у вас, наверное, даже и адвоката здесь нет?
— Конечно, нет, — сказала Алена. — И все-таки это как-то нечестно…
— Я где-то читал, — насмешливо глядя поверх ее головы в синие небеса, проговорил Габриэль, — не помню где: Россия, мол, осуждает политику двойных стандартов, которую сплошь и рядом использует Америка. Вы русская, а придерживаетесь той же пресловутой политики двойных стандартов. Почему вы намерены помогать турской полиции, а парижской помогать не захотели?
— Как это? — озадачилась Алена. — Когда я не захотела? И разве парижской полиции нужна была моя помощь? Когда?
— Когда? Да в пятницу! — насмешливо блеснул на нее глазами
Габриэль. — Я не раз слышал объявления по радио, а в субботу в газетах был опубликован призыв: всех, что-то знающих об убийстве у холма Сакре-Кер, всех, кто находился там около двенадцати часов или чуть раньше, просят немедленно прийти или позвонить в комиссариаты своего аррондисмана [13] , а уж те свяжутся со следственной группой, работающей по этому делу. Или, может быть, я ошибся, и вы уже побывали в своем комиссариате и даже, быть может, начали давать показания?13
Arrondissement — округ, район (франц.).
Алена только моргнула — раз и другой, глубоко вздохнула — от неожиданности почему-то дыхание перехватило, глупо пробормотала:
— Что?..
— Что, что… — пробурчал Габриэль. — Я угадал? Вы не ходили давать свидетельские показания?
— Я ничего об этом призыве не знала! — воскликнула, защищаясь, Алена. — К тому же мне было…
Она осеклась. Ей и впрямь было не до свидетельских показаний, она вообще забьет о страшной истории, приключившейся около Сакре-Кер, потому что всецело была занята собственной историей. Правильнее сказать — историей собственной болезни. Она ведь сама стала жертвой преступления, чуть ногу не сломала — разве ей было до чего-то другого?! Но она скорее откусила бы себе язык, чем призналась Габриэлю в том, что свалилась в библиотеке с лестницы (пусть даже не по причине собственной неуклюжести, а по милости какого-то злоумышленника!), что у нее сейчас перетянуто эластичным ремнем колено, что колено это болит… Ну да, у каждого свои понятия о гордости и гордыне!
— Ведь в полиции могут не только укорить вас тем, что вы вовремя не объявились с ценными свидетельскими показаниями, но что именно в вашем присутствии слишком уж часто происходят убийства неизвестных.., да еще под синими одеялами!
Ну конечно, конечно, коне-е-ечно, предполагалось, что эта русская дурочка сейчас хлопнется в обморок прямо в объятия французского ковбоя — от изумления хлопнется. Но не на такую напали, мсье! Северные девушки не только горячи — они отличаются умом и сообразительностью. Поэтому Алена просто усмехнулась краешком рта, глядя в наглые — теперь она это точно знала: ух, какие наглые! — темные глаза Габриэля:
— Что-то не пойму, вы обо мне говорите или о себе?
— В каком смысле? — сделал он вид, будто не понимает, но в непроницаемых — наглых! — глазах уже что-то дрогнуло, и, надо отдать ему должное, он не стал корчить из себя идиота:
— Ага, значит, вы меня все-таки тогда заметили там, около Сакре-Кер!
Еще минута — и Алена сама расписалась бы в полной дурости, простодушно сообщив Габриэлю, что просто догадалась о его присутствии там, около карусели: ведь никто (ни одна живая душа, даже Марина) не знал о том, что Алена фактически присутствовала при убийстве, а если он знал, значит, сам там был… Но тотчас она мысленно схватилась за голову: «стетсон», господи боже! Человек в белом пиджаке и «стетсоне», дремавший на скамье под балюстрадой! В самом деле, слишком уж много «стетсонов» клубится вокруг Алены Дмитриевой, гораздо проще предположить, что их на самом деле два: фирменная шляпа карусельщика и «стетсон» Габриэля. Нет, три: еще «стетсон» какого-то тощего человека в черном, обогнавшего Алену на рю де Баланс незадолго до трагического приключения в библиотеке.
А некто в «стетсоне», танцевавший этой ночью танго под окнами домика Сильви?
Алене очень хотелось спросить Габриэля, не он ли это был, однако не спросила. Потому что внезапно сообразила: ладно, она не пошла в полицию, потому что, в отличие от него, не знала об объявлении, но ведь она — всего-навсего свидетельница! А Габриэль.., ого, может быть, и не только. Вернее, не столько! Не столько свидетель, сколько…
Возле карусели он сидел на скамейке, соседней с той, на который лежал первый убитый бродяга. И у него были реальные возможности незаметно прикончить спящего. И вот теперь Алена обнаружила Габриэля практически рядом с новым трупом. Где гарантия, что он не вышел из дома за несколько минут до возвращения Алены? Где гарантия, что не он вытер о траву окровавленный нож, а потом.., а потом не бросил его в пруд? Ну, конечно! То-то он стоял около пруда, когда его окликнула Алена! А все остальное он разыграл как по нотам… Но кто знает, куда заведет его эта игра?