На всю дальнейшую жизнь

— Ты весь мокрый. — Сима поморщилась. — А когда у тебя течет с бороды, ты делаешься похожим на Иисуса Христа.

— Да? — Он просунул мокрую голову в узкий ворот рубашки. — А ты его видела? Христа?

— На иконе видела.

— Насмотрелась. А мне вот не пришлось.

— Ты, кажется, жалеешь об этом?

Он внимательно посмотрел на жену.

Сима поняла, что сказала глупость. Не надо об этом, тем более, сам он никогда не упрекал ее ни в чем. В ее прошлом — тем более. Зарвалась. А если он узнает о настоящем? А ей теперь все равно. Пусть узнает, пусть все узнают, что она любит Романа Боева. Любила. Нет, любит. Она бросила ему полотенце.

— Жалеешь, что связался со мной…

Сказав глупость и поняв это, Сима оказалась в таком состоянии, что ей уже хотелось настоять на своем и доказать, что совсем это не так уж глупо, то, что она сказала. Она снова повторила свой нелепый вопрос, как будто глупость, если ее часто повторять, может приобрести какой-то смысл.

И Стогов тоже понял, что Симу занесло, и глухо проговорил сквозь полотенце:

— Мы оба взвинчены всеми этими событиями. И будет лучше, если прекратим.

Крепко ухватившись за никелированные завитки, предназначенные украшать спинку кровати, Сима сказала:

— Хорошо. А ты знаешь, что я люблю его?

Из-за полотенца показалась его растрепанная борода. Сейчас он не напоминал Иисуса Христа.

— Об этом обязательно надо говорить?

— Не знаю. Надо или не надо. Люблю только одного его.

— Сейчас это просто не имеет значения. — С полотенцем на плече Стогов подошел к зеркалу и начал причесываться.

— А тебя я никогда не любила. Жила с тобой, а не любила. Вот я какая!

— Я не понимаю, что тебе надо?

— И ты меня не любил. Это я знаю. Ты просто порядочный человек.

Стогов не ответил. Тогда она сама ответила за него:

— Да. В общем, считай, что я ушла от тебя.

— Ушла? Куда ушла?

— Совсем ушла. Элементарно. Как жена уходит от мужа. И пусть все думают, что я разрушила «семейное счастье». Мне теперь все равно.

— Не надо бы об этом… — Он бросил полотенце на кровать.

Она посмотрела, как оно, брошенное им, лежит там, на стеганом зеленом одеяле. Потом посмотрела на мужа. Вернее, на его спину, мелькнувшую в дверях. Он бросил полотенце. Разве он может что-нибудь бросить? Или кого-нибудь? Ее, например. Человек, отрастивший бороду, которая делает его похожим на Иисуса Христа, должен только прощать, в чем она сейчас меньше всего нуждается.

Ее прощать не за что. Она полюбила, разве это грех? Это огромное счастье — полюбить человека. И огромное несчастье потерять любимого.

— Господи, никогда я не думала, есть ты или тебя нет, все равно; спаси мне его, моего любимого!

10

Весь район искал тело Боева и душу Пыжова. В том, что Роман погиб, теперь уже никто не сомневался, так много было свидетелей его трагической гибели. Искали весь вечер, наступила ночь, поиски не прекращали, облазили берега, везде прошли с сетями и с баграми. Не нашли.

Прискакал из конторы нарочный и сказал, что Стогова срочно вызывают в райком и прислали машину за ним. Он заехал домой, переодеваться не стал, а только умылся и сменил рубашку. Не поедешь же к начальству в грязных лохмотьях. И, кроме того, он не был уверен, что скоро вернется домой.

Райкомовский фордик мышиного цвета ждал его у крыльца. Стогов сел не рядом с шофером, а на заднее сиденье, намереваясь хоть немного вздремнуть. Так он и сказал шоферу:

— Ты не очень-то гони. Спешить нам некуда.

Шофер, который всегда в курсе всех дел, понимающе ответил:

— Это справедливо. Что положено, от нас не уйдет.

Явный намек. Только на что? Достижения есть, их не отнимешь, но и грехов достаточно. Когда срочно вызывают в райком, не мешает подумать именно о грехах.

В самом деле: он, строго придерживаясь утвержденных сроков строительства, отказался заполнять водоем. И в этом был прав. Чаша водоема не подготовлена, надо еще углубить дно, насыпать дамбу, чтобы вода не затопила поля, надо подготовить отводные каналы и оросительную систему. Наконец, еще не все оборудование для электростанции получено и смонтировано. Короче говоря, не готово именно все то, для чего построена сама плотина, а значит, не для чего и заполнять водоем и рапортовать об окончании строительства. Тем более что и сама-то плотина ещё не полностью укреплена.

Верно, Стогов был уверен, что плотина и в таком виде, какой она была сейчас, выдержит даже усиленный напор весенней воды. В этом он не сомневался и так обо всем и доложил на бюро райкома. Ему поверили, но среди членов бюро нашлись товарищи, которым показались не очень-то убедительными доводы инженера Стогова. По предложению и по настоянию этой группы и было вынесено решение, в котором сочли темпы строительства недостаточными и предложили начальнику строительства задуматься над этим. А если он не задумается, то пусть приготовится ко многим неприятностям.

Вот так. Прямо приказать не решились, вывертывайся как знаешь. А не вывернешься, ну, тогда пощады не жди. А он и не ждал пощады. Ждать пощады — что может быть унизительнее? Он боялся только одного, что у него отнимут его дело, его Уреньстрой, его душу, смысл его жизни. Конечно, это не вся его жизнь, для всей жизни одного Уреньстроя еще мало. Но сейчас это все. А потерять это все немыслимо. Может быть, это — как первая любовь. Может быть. Говорят, что если она тебе изменит, то кажется, будто наступает конец света.

Стогов горько усмехнулся: первая любовь или не первая, какая чепуха. Разве можно сравнивать? Первая стройка — это на всю жизнь. А любовь — явление сомнительное: Нет, никакого сравнения тут и быть не может. А что бы сказал по этому поводу Роман Боев?

Впервые воспоминания о Боеве возмутили Стогова. Были потрясения, боль, тупая обида, надежда. Все было. Но только сейчас впервые его возмутили нелогичность и даже неправдоподобность того, что случилось. Несправедливость судьбы. Произвол. Произвол всегда возмутителен и особенно, если он губит близкого человека, человека, который отстоял его дело, спас от разрушения плотину. Да. И в то же время разрушил его семейное счастье. Стогов вздохнул, что с ним случалось очень редко. Разрушил. Трудно разрушить то, чего так и не удалось построить. Хотя неизвестно, разрушил ли? Симе еще и не то может прийти в голову — тяжелая наследственность. Ничего, все обойдется.

Да, а все-таки, что бы сейчас посоветовал Боев? Наверное, сказал бы, как и всегда: надо бороться, надо отстаивать свое право и на любимое дело, и на первую любовь. Он может одними и теми же словами говорить и о любимом деле, и о делах любви. Он так бы и сказал. А как бы он поступил?

На этот вопрос у Стогова не нашлось ответа. Нет, он твердо знал, как бы в данном случае поступил Боев. Но ведь этого мало. Надо знать, как поступить ему самому. И с первой стройкой, и с любовью. Вот этого он не знал.