На всю дальнейшую жизнь

— Я сказал: виноват я один.

— Выгораживаешь? А зачем?

— Да, зачем это я?..

— Зачем?.. — Подумала, хихикнула и, словно поддразнивая, проговорила: — А может быть, ты в эту… влюблен. — И снова хихикнула.

Чувствуя, как его мутит и как кружится голова, Роман подумал, что разговор этот, раздражающий, недостойный, так на него подействовал, и, желая немедленно прекратить его, он жарким ртом выдохнул:

— Может быть. Да, может быть…

До чего же все в мире непрочно, зыбко, как тогда на мостках среди ревущей зеленой воды. И не за что ухватиться. И что-то давит на плечи. Значит, она еще не ушла, Аля. Зачем она здесь, если он не любит ее и хочет только одного — чтобы она ушла. Какие у нее тяжелые руки. Наконец-то она догадалась убрать их с плеч. И вот ее голос откуда-то издали:

— А ты знаешь, ведь она — кулацкая дочка?

Бредовый голос. Бредовое утверждение.

— Отца ее выселили, выслали на север. И ей бы туда дорога, да она сбежала и вот укрылась за широкой спиной, за хорошей фамилией. Теперь, конечно, ее не возьмешь, теперь она инженерша, начальница. Теперь на все она плюет. А сколько Стогов через нее натерпелся. Да и еще натерпится. Дрянь она, вот кто…

Роман поднялся. Его слегка пошатывало. После всего, что он вытерпел, да еще такой разговор, который тоже, как болезнь, как бред…

А она стоит, губы презрительно вздрагивают. Всех презирает и только себя одну считает безгрешной и уполномоченной судить и осуждать. И как-то она вся нахохлилась и стала похожей на воробья. Да и еще на кого-то…

— Какое тебе дело до всего этого? Кто это может знать?..

— Товарищ Пыжов сказал. Знаешь такого? Заслуживает доверия. Так что информация точная.

— А теперь уходи! — Только бы не упасть, не провалиться. Собрав все силы, Роман выстоял.

— Околдовала тебя кулацкая дочка. Ох, спокаешься!

— Уходи совсем. Воробей!..

Хлопнула дверь. Вот только теперь Роман опустился на кровать и позволил себе провалиться в пучину.

15

Когда Аля выбежала из дома, оставив Романа под присмотром «этой старой ведьмы Земсковой», сгоряча она решила немедленно уехать, но, считая всякие немедленные действия ошибочными, не сразу заявила о своем решении.

В комнату для приезжих она не пошла. Не хотела встречаться с «той змеей» и с «этим дураком, который пригрел эту змею». Она еще не встречалась со Стоговым, но уже ненавидела и его. Попутно она возненавидела все, что попадалось ей на глаза, и даже ни в чем не повинный парк.

Больше всего она возненавидела Романа. Как ему удалось так обойти ее? Ее, которая считала, что видит все, даже его мысли. Он, выходит, обманывал ее, начиная с первого знакомства. Каким прикинулся чистым, бесхитростным, робким. И в то же время влюбленным. И еще — это она сразу увидела — он был умен, настойчив и по-мальчишески доверчив. Она все рассмотрела, взвесила, проверила и решила, что лучшего мужа не найдешь. А что получилось? Месяца не прошло, как он изменил ей. Оказалось, что совсем он не такой уж робкий и нисколько не влюбленный. Как он сегодня разговаривал с ней? Если говорить правду, то он попросту выгнал ее.

Нет, теперь уж никак нельзя уезжать. Она должна вернуть его, завладеть им и за все рассчитаться: за каждое слово, за каждую слезу, если уж придется их проливать. И если она дойдет до такой слабости, то глотать эти слезы будет он.

Пусть узнает, как горьки они, девичьи слезы. Нет, так просто она не уйдет.

Она посидела в парке, погуляла по поселку, спустилась к реке. Свежий воздух весенней степи разбудил аппетит. В рабочей столовой накормили пшенной кашей — на первое пожиже, на второе погуще. Она все съела и запила горячим чаем.

Подкрепившись, она решила, что теперь можно забраться в отведенную ей комнату, но только так, чтобы ни с кем не повстречаться. Симу она не встретила, но в коридоре наткнулась на бородатого мужчину и сразу догадалась, что это и есть начальник Уреньстроя. Присев на корточки, он кормил серого котенка, подсовывая под усатую мордочку блюдечко с молоком. Когда вошла Аля, он растерялся оттого, что его застали за таким несерьезным делом. Поспешно поднялся, отряхнул коленки и только после этого неловко улыбнулся и спросил:

— Это вы?

— Да. — Аля нисколько не растерялась и тоже спросила: — Товарищ Стогов?

Разглядывая ее сквозь очки и все еще нерешительно улыбаясь, он проговорил:

— Приехал, а дома никого, кроме этого вот мореплавателя. Он на льдине приплыл. Забавный звереныш. Я думал, вы с Симой. Вы не знаете, где она?

— Нет, я была у Романа.

— Как он? Я привез врача. Сейчас он пошел осматривать его. Прошу.

Он распахнул дверь в столовую, но Аля сказала, что устала и хочет отдохнуть. Но только она собралась скрыться в своей комнате, явился врач — пожилой, очень бодрый и профессионально жизнерадостный. Зычным хрипловатым голосом он сообщил, что у Романа типичная пневмония, и что сегодня он переночует, и что здешний фельдшер получил все указания.

Аля спросила:

— Это надолго?

— Нет, — уверенно заявил доктор, — дней девять-одиннадцать до кризиса. Ну и потом, учитывая его здоровье и молодость, несколько деньков. Вы не беспокойтесь, через месяц он и сам все забудет. Меры были приняты своевременно.

— Какие меры?

— Народные меры: первое дело — на печь да под тулуп. Ну и самогонку вкатили, сколько душа приняла. На Дальних хуторах мужики гениальную самогонку сочиняют. Сердце у него, знаете, какое?

— Я и не беспокоюсь, — перебила Аля.

Какое у Романа сердце, она, слава богу, знает. Рушились все ее планы; ждать две недели она не могла. Да еще и неизвестно, чего ждать.

А доктор уже расспрашивал насчет рыбалки и просил одолжить ему на ночь лодку, соблазняя Стогова какими-то необыкновенными рыбацкими наслаждениями. Большой любитель жить этот доктор и, наверное, не дурак выпить, так он проникновенно расписывал все прелести рыбацкой ночи, полной страстей, комаров и сердечных замираний. Но Стогов устоял. Уже уходя в отведенную ей комнату, Аля услыхала:

— С удовольствием бы, да не могу, дела проклятущие! — Вздохнул, но, конечно, не потому, что не может. Не похож он на человека, способного на рыбачьи страсти и на страсти вообще. Очень уж он какой-то равнодушный… Скорей всего, он вздохнул оттого, что одолели дела, на которые приходится убивать все: и время, и страсти, так что ничего уж и не остается для поддержки семейного счастья.

Сделав такое не очень глубокое и совсем неутешительное заключение, Аля удалилась в отведенную ей комнату. Вот и все. Ждать, когда пройдут две недели, она не могла, даже если бы и было чего ждать. А у нее ничего не было, ни малейшей надежды.