На вторых ролях, или Экзамен по спасению принцессы

Элвин вдруг спохватилась:

– Хочешь яблоко?

– Давай, - отказаться я просто не могла.

Она полезла в сумку, лежавшую рядом. Мелькнула мысль посоветовать ей держать все вещи рядом, чтобы, не приведите Боги, не украли.

– Держи, - рыжая вложила в мои руки аппетитное красное яблоко.

– Спасибо!
– я удивленно ее рассматривала.

У нас никто не делился едой.

– Чего не ешь? Они мытые.

– Я...я маме хочу отнести. Она любит, - это была правда.

Мама уже давно не ела яблок, с тех пор, как вырубили все яблони у нас во дворе.

Элвин снова полезла в сумку.

– На, это маме передашь, - она протянула второе яблоко.

Я испуганно на нее посмотрела и замотала головой.

– Что ты, не нужно! Тебе самой нужны!

В ответ получила недоуменный взгляд.

– Захочу еще, схожу домой и возьму. Бери, ты чего?

Я, не веря в свое счастье, взяла второе яблоко. И решила: съем половину сейчас, а когда Элвин уйдет, наберу земляники и сварю шикарный компот!

– Спасибо, - тихо произнесла я.
– Ты первая, кто меня угостил.

– Вообще первая? Ничего себе! У тебя что, друзей нет?

– Нет, - вздохнула я.
– А у тебя?

– Да полно, - рассмеялась Элвин, но потом посерьезнела.
– Но настоящих мало. С принцессами боятся дружить.

Я оторопела.

– Ты - принцесса?!

Я слышала о ее матери. О принцессе Дейнатаре ходили слухи, будто она иногда приезжает к нам. Якобы здесь живут ее приемные родители, но никто из нас не знал, в каком именно поселении они живут. У нас много приезжих: ежедневно в ссылку кого-то отправляют. И все равно людей на работах не хватает: слишком часто умирают. Гораздо чаще, чем приезжают.

– Ой!
– Элвин прижала ладони ко рту.
– Проговорилась! Сельма! Не говори никому, мама меня убьет!

– Хорошо, - кивнула я.
– Не скажу, не бойся.

Девчонка заметно успокоилась.

– Спасибо. А ты почему ни с кем не дружишь?

– Я не совсем обычная, - мне не нравилась эта тема, но я сама завела разговор.
– Меня не любят остальные ребята.

– А почему ты необычная?
– поинтересовалась Элвин.

Я вздохнула. Рассказывать новой знакомой об уродстве не хотелось. С другой стороны, я ее секрет знала, а она мой - нет. Пришлось снять шапку и расстегнуть пальто.

– Ой, - пробормотала Элвин.

Уши поникли. Прохладный летний ветерок ерошил шерсть на кончиках ушей. Длинный черный хвост обвил ногу...Элвин. Я покраснела.

– Прости, - сказала я.
– Просто ты мне понравилась, а он демонстрирует все мои эмоции.

– А...а можно потрогать?
– неуверенно спросила Элвин.

Я недоуменно на нее посмотрела. Обычно дети убегают, когда видят меня. Или кидаются с безопасного расстояния камнями. И уже точно не сидят рядом и не просят разрешения потрогать хвост.

Я кивнула, разрешая.

У Элвин была теплая рука. Она осторожно погладила против шерсти и хвост взметнулся.

– Извини, - закусив губу, пробормотала девчонка.
– А уши можно?

Я наклонила голову, чтобы ей было удобнее. Элвин осторожно погладила мои уши, неизвестно почему радостно улыбаясь.

– Как здорово! А откуда это у тебя?

– Не знаю, - я вздохнула.
– Что в этом хорошего?

– Как что? У тебя необычная внешность! Это же невероятно здорово! Сельма!

– Знала бы ты, как эта необычная внешность называется.

– Особенность? Изюминка?

И я поняла, что она надо мной издевается.

– Уродство это называется!

Я положила яблоки рядом с ней и вскочила.

– Не надо мне твоих угощений!

– Сельма!
– донеслось мне в след.
– Сельма, погоди!

Но я уже неслась через чащу к поселку, а на глазах вскипали слезы обиды.

***

Впоследствии я жалела, что отдала ей яблоки. Особенно когда мы сели ужинать и мама сказала, что снова уйдет на ночь.

– Тебе совсем не платят, - буркнула я, размазывая по тарелке капустную кашу.
– Зачем ты туда ходишь?

– Милая, - мама привычно улыбнулась, - нам заплатят, и мы обязательно купим что-нибудь очень вкусное! Потерпи немного.

– Я терплю, - маму расстраивать не хотелось.
– Просто мне обидно, что ты работаешь бесплатно. Ты спишь вообще?

– Сельма, прекрати, - строго сказала мама.
– Я запрещаю тебе обсуждать мою работу. Она приносит нам деньги.

– В последнее время - не очень.

– Дочь! Хватит. Доедай ужин и никуда не ходи. Утром доешь кашу и пойдешь гулять.

– Хорошо, мама, - послушно сказала я.

Из головы не выходила Элвин. По прошествии времени мне показалось, что я зря обиделась, и девчонка не собиралась издеваться надо мной. Следовало бы извиниться, но, ни где она живет, ни где ее можно найти, я не знала. Оставалось лишь надеяться, что она еще придет к домику. Впрочем, после ссоры она вряд ли решится со мной хоть раз заговорить.

Мама ушла. Я проводила ее, решив на эту ночь остаться дома. Хоть я и не любила это жилище с маленькими окошками, наполовину вырытое в земле, заросшее плющом, и предпочитала домик в лесу. Но делать все равно было нечего, что там, что дома. В библиотеку новых книг не привозили, а дощечки для резки у меня закончились. Оставалось только убрать посуду, накрыть кастрюлю с кашей полотенцем и улечься на кровать: мечтать и дремать, ожидая утра и маминого возвращения. Свет мы берегли, а потому по мере сгущения сумерек в комнате делалось все темнее и темнее. Я что-то напевала себе под нос, создавая хоть какую-то иллюзию компании.

Мы всегда так жили. Маминого мужа выслали из Империи давным-давно, около тридцати лет назад. Они тогда были еще молодыми, недавно поженившимися и полными надежд. Кажется, его обвинили в шпионаже... Мама могла бы развестись с ним, но, как сама же впоследствии говорила "Юная любовь характерна тем, что не терпит препятствий со стороны судьбы". Позже, немного позже, она поняла, что это была ошибка и их с отцом невероятная любовь - не что иное, как порыв страсти, свойственный молодым людям, едва перешагнувшим порог совершеннолетия и расцвет родовой магии.

Здесь магии нет. Нет здесь и особого счастья, хотя, бывает, мы смеемся и радуемся каким-то вещам. Все население Окраин живет бедно, лишь немногие, сумевшие приспособиться - владельцы лавок и борделей - живут лучше. Основное место работы: фабрика по пошиву рабочей одежды. Население - около двухсот тысяч человек. У нас даже есть правительство. Вот только господина Арлангора, мага, еще никто из нас не видел. Так и коротаем дни, без права на возвращение в Империю, где, говорят, хоть немного, но лучше.