На Забайкальском фронте(Документальные повести, очерки)
Шрифт:
Вечером мы собрались на первое партийное собрание. Его можно было провести в палатке: ведь нас всего три человека — командир, я и старшина. Но мы решили отметить это событие как-то поторжественнее. Достали новую красную скатерть, застелили вот этот стол, поставили графин. Командир сел здесь, мы со старшиной друг против друга — здесь. Запомнились мне слова командира роты: «Товарищи! — проникновенно сказал он. — Мы присутствуем при замечательном событии в истории нашей роты — рождении ротной парторганизации. Вот говорят — нас мало. Согласен. Было бы лучше, если б здесь сидело не три, а тридцать три человека. Но и три коммуниста — это сила».
Начали толковать о делах в роте. Старший лейтенант Глушко, помню, сказал:
Нам журиться нечего. Вокруг нас прекрасные люди».
В этих словах и таился ключ к загадке, которая встала передо мной в первый же день работы. Послушал я командира и подумал: «Да, три коммуниста могут охватить своим влиянием роту, проникнуть в сердце каждого солдата. Надо только сплотить вокруг себя все лучшее, что у нас есть. Создать ядро актива». Такую линию мы и взяли. И должен сказать, это — правильная линия!
Ну как мы работали — всего не перескажешь. Было, конечно, немало ошибок, промахов. Вначале я так рассудил: «Кто наш актив? Члены комсомольского бюро, групкомсорги, агитаторы, лучшие командиры, отличники. Вот за них-то и надо взяться, да поскорее». И взялся… Созову агитаторов, поговорю с ними, потом спешу на комсомольское бюро, потом собираю групкомсоргов. Всюду хотел поспеть, ничего не упустить. Секретарь партбюро части старший лейтенант Башилов меня вовремя поправил: «Не распыляйтесь, не пытайтесь объять необъятное. Знал я таких работяг. Мечется весь день в поту, а спроси к вечеру, что сделал, ни слова не скажет. Имейте цель на каждый день, на каждую неделю. Умейте выбрать направление главного удара. Берите по пластику, по камешку…»
Но больше всего нам помог инструктор политотдела Федянин. Дело не в том, что он в ротах бывает, а в том, что дело там делает. Помощник по комсомолу тоже бывает в ротах — ни дождя, ни солнца не боится. Но толку от этого мало. Ох и проворный — спать не ляжет, пока весь лагерь не обежит. «Как жизнь? Как здоровье? — спросит на ходу. И не успеешь ответить, он уж, глядишь, прощается и наказ тебе дает: — На дисциплину нажимайте, об авангардной роли не забывайте…» А сам бежит, бежит. Дескать, не может на одну роту время тратить. Всех надо охватить. От нас бежит к артиллеристам, от них — к минометчикам. Потом к связистам завернет. А вечером жалуется, что времени не хватило к саперам забежать. Вот, дескать, беда — не успел!
Только, сдается мне, саперы не много потеряли оттого, что он не успел заглянуть к ним. Да вы сами посудите: какой толк, что он про здоровье спросит?
Правда, иногда и подольше задерживается. Это обычно бывает перед собранием партийного актива или перед конференцией. В такие горячие дни некоторые наши работники всё факты ищут, цифры подбирают или, как у нас выражаются, «жучков ловят». Увидел ошибку в плане или в протоколе — в блокнот ее. Ну и жди неприятности.
А вот у инструктора Федянина совсем иной подход к делу. Уж раз купаться не пойдем, я вам подробнее расскажу про него, если, конечно, интересуетесь. Постойте, да это не наш ли инструктор вон около тех палаток стоит? Мы его теперь так и называем: «Наш инструктор». Его-то уж я за километр узнаю. Высокий такой, загорелый, обветренный. Одни зубы, как кипень, блестят. В руках обычно книга, газета. Академию заочно окончил. Вы же его знаете…
Первая встреча у нас с ним интересная была. Приходит он, помню, ко мне. Знакомимся. «Это в связи с чем же визит? — спрашиваю. — Актив или конференция?» — «Ни то ни другое, — смеется он, — интересуюсь, как работаете. Покажите ваши планы. Все ли коммунисты
имеют поручения?»Тут я сразу смекнул: этот, видно, надолго — общих слов не любит. Ему факт нужен, да чтоб под самый корень. Даю ему планы, протоколы, а сам говорю: «С этим вопросом вы, пожалуй, не по адресу попали. Это вам надо идти куда-нибудь в полнокровную организацию. А у нас коммунистов-то раз, два — и обчелся. Кому ж мне поручения давать? Ротному?» — «Вот так настроение! — удивился он. — Да разве можно с таким настроением руководить парторганизацией?»
Как начал он тут мне внушать, как начал…
«Вы, — говорит, — совершенно не видите своих возможностей. Людей ваших, таких, как Карбышев, Булычев, Донбаев, весь лагерь знает. А они у вас в стороне стоят. Это же ваша опора, ваш резерв. Так почему же вы не опираетесь на них? Да с комсомолом у вас…» — «Комсомольцам-то мы помогаем», — возразил я. — «Им не помогать надо, — ответил он, — комсомольцы сами помогать вам обязаны. Ими руководить надо. И это, заметьте, девяносто процентов всей вашей работы».
Разволновал он, помню, нашу тихую заводь.
Ушел недовольный. «Ну, — думаю, — держись теперь, старшина, разделает он тебя под орех».
На выборах я, конечно, отказывался от почетной должности секретаря. Но коммунисты все-таки настояли: дескать, бывалый воин, прошел огонь, воду и медные трубы. Но я так скажу: кому как, а иному, например, куда легче забросать огневую точку гранатами, чем толковый план составить.
Развернул я свои планы и ума не приложу, что делать.
«Хорошо, — думаю, — хоть он мои грехи из протоколов в блокнот не переписал. Может, забудет половину…» И только я так подумал — смотрю, капитан Федянин опять ко мне идет. «Что это вы, — говорит, — товарищ секретарь, как тот „важный Тимофей с важными бумагами“? В поле надо идти. Там решается успех».
Я с удовольствием принял его предложение, и мы пошли вместе в поле. Стояла ранняя весна. Снег только что сошел. Почки на деревьях начали набухать, вот-вот листья покажутся. Сорвал он, помню, почку, растер в пальцах, задумался.
«Я, — говорит, — верю вам, что трудно все охватить. Но вы помните, что главным условием боеготовности роты является дисциплина. А кто у нас в роте основа дисциплины? Сам командир. На нем все и держится. Так вот, вы и должны всемерно подпирать эту основу, потому что от нее зависит и крепость роты. А вы забывали об этом. Ваши солдаты не знают даже боевых заслуг своего командира».
До самого вечера инструктор политотдела был с нами на занятиях, с командиром роты разговаривал, внимательно присматривался к солдатам, сержантам, беседовал с ними во время перекуров. У него удивительная способность стать своим человеком, почуять, чем живет рота. В тот день он узнал до десятка наших солдат. Помню, очень понравился ему наш сверхсрочник Золотов. Вот тот, чернявый, что около стола стоит. Сержант Кибальник тоже понравился. Порекомендовал мне поручить ему кружок по изучению русского языка. А на обратном пути сказал: «Золотые люди у вас. С таким народом можно горы ворочать. Надо только каждого на свое место определить».
Золотову поручили спортивный кружок, Кибальнику — кружок по изучению русского языка. Тут же начали готовить вечер: «Выполнять присягу так, как выполняет ее отличник Савелий Кожушок». Как видите, и правофланговый в роте появился.
Ценные советы он дал нам в агитационной работе.
«Старайтесь, — говорит, — чтобы агитация была конкретной, действенной, чтобы она рождала у солдат внутреннюю потребность стать отличником. Понимаете? Внутреннюю потребность!» И пример показал.
Вечером, когда закончились занятия, инструктор собрал вокруг себя солдат и начал беседу. Он говорил о командире как о государственном человеке, которому Родина доверила своих сынов. Говорил хорошо, взволнованно, и это волнение передавалось солдатам.