На задворках "России"

Последующие события решительно укрепили мои тогдашние подозрения и при­вели к безрадостному выводу: одной из главных причин катастрофы ("Нового мира" ли, всей ли страны) оказалась, как не раз бывало в России прежде, непреодоленная пропасть между большинством населения и так называемыми интеллектуалами: их инфантильность и заторможенность, глубинное невежество, высокомерие и холуй­ство... Я не хочу ставить на одну доску этих людей и русских интеллигентов. Не все интеллигенты в советское время сидели по тюрьмам и лагерям, но и тогда, и после их отличали совесть и здравый смысл.

...Запас неведомой советскому читателю старой литературы, которой жили в те годы все толстые журналы и за которую отчаянно между собой воевали, начал исся­кать. Книжные издания нередко опережали журнальные публикации. Сумасшедшие тиражи "Нового мира", "Знамени", "Октября" стали резко падать. Финансовый обвал 1992 года довершил дело... Я ощущал все это, работая в других журналах, а затем из­давая собственный. Как-то занес в "Новый мир" свежие номера "Странника", а после мне передавали, будто Залыгин в разговоре с сотрудниками сетовал: "Яковлев на пу­стом месте такой журнал издает, а мы — свой теряем!"

Вот вкратце и все, что предшествовало тому звонку. Да: Залыгина я иногда все-таки вспоминал — всякий раз, когда в стране, во власти происходило что-то безоб­разное, умопомрачительное, гибельное. Минувшие годы богаты были на подобные события. Сергей Павлович олицетворял для меня огромный жизненный опыт и здра­вый смысл. Хотелось обратиться к нему за советом, услышать его суд. Ведь не может же быть так, чтобы совсем никакого выхода не было?

В этих патерналистских мечтаниях, помимо глубокого отчаяния и страха, выра­жалось и нечто другое, от чего мне и сегодня не хочется отказываться...

— Как дела со "Странником"? — первым делом спросил Залыгин, когда я позвонил ему по номеру, названному Банновой.

Я ответил, что журнал не выходит.

— Как вы смотрите на то, чтобы вернуться в "Новый мир"? Ну, тогда приходите завтра в редакцию, поговорим.

ВАСИЛЕВСКИЙ

Разговор был вполне откровенным. Прежде всего я объяснил Залыгину, что не чувствую ни малейшей солидарности с людьми, которые хозяйничают в стране. (Мне показалось, он меня понял.) Сказал, что не строю иллюзий в отношении журнального дела в целом и будущего "Нового мира" в частности — учитывая общую экономичес­кую ситуацию, с которой столкнулся в своем журнале, но также и культурную. Что касается "Нового мира", многих его сотрудников я хорошо знаю и ставлю высоко (на­пример, Сергея Ларина, с которым несколько лет работал в отделе публицистики), многое в журнале мне нравится — скажем, то, как Олег Чухонцев ведет все эти годы отдел поэзии, — но многое и настораживает.

— Что вы имеете в виду?

Светский литературный журнал рискует стать вторым изданием какого-нибудь христианского вестника, сказал я. С не совсем четкой, правда, конфессиональной ориентацией, но зато с откровенно сервильной — политической. И первую скрипку в этом оркестре играет, насколько я могу судить со стороны, Ирина Роднянская...

— Когда меня спрашивают, как дела в журнале, я отвечаю: православные евреи одолели! — пошутил Залыгин. — Между прочим, Олег Григорьевич (Чухонцев) ей поддакивает. И Николаев из публицистики — тоже. (Это был новый молодой сотруд­ник, взятый уже после моего ухода.) А с Ириной Бенционовной у вас что, стычки были?

— Кажется, она немного на меня косится. Надеюсь, исключительно на идейной почве.

— Ну, и все дела. Она ведь умнейший человек! Очень много знает, и пишет талант­ливо. А вам я хочу предложить место в секретариате. Надо его укрепить.

"Секретариат" в ту пору состоял из единственной должности — ответственного секретаря, которую занимал Андрей Василевский. И немедленным и самым естествен­ным моим ответом Залыгину было:

— Для меня ваше предложение, сама возможность работать с вами — большая честь. Но я не хочу никого вытеснять, и менее всего Василевского, которого знаю как добросовестного и полезного сотрудника. Таково мое твердое условие.

Залыгин поскучнел. Обещал подумать и позвонить. Простились сухо, и я уже дога­дывался: не сложилось!

Как ни тяжело было в моем положении терять надежду на стабильный. заработок, по-другому я поступить не мог.

Василевский многие годы работал в журнале библиотекарем. Сначала на пару со своей мамой, волевой. Анной Васильевной. Библиотека в "Новом мире" роскошная, содержалась она в идеальном порядке и приманивала всю околожурнальную публи­ку, в том числе именитых авторов. Впервые я столкнулся с Андреем в Литературном институте (осенью 1977 года мы вместе попали на один курс заочного отделения). Светленький, пухлощекий, он считался мальчиком умным и начитанным, а главное — со связями, с ним старались дружить. Страстно, как и все студенты того времени, желая напечататься хоть где-нибудь, не говоря уже о "Новом мире", я как-то не имел в виду задних дверей и черных лестниц в литературу и держался в стороне. Слышал, правда, что и у Василевского не все идет гладко: вдруг напрочь бросил сочинять стихи (с ними-то и поступал в институт, даже успел мелькнуть на печатных страницах) и перемет­нулся на критику; вдруг угодил с каким-то расстройством в больницу... В "Новом мире" с 1984 года работали вместе. Андрей держал себя ровно и доброжелательно, охотно помогал по своей книжной части — библиограф он действительно был отменный. Анна Васильевна сердечно рассказывала мне об успехах сына, приглашая за него порадоваться (я года на три постарше Андрея, да и должность моя — старший редактор — была как бы выше статусом): где его отметили, кто похвалил, на какой семинар пригласили...

Как-то прошел слух, что его переманивают в "Литературное обозрение", заведо­вать отделом.

— Это правда? Почему не соглашаетесь? — спросил я Андрея.

— Я дорожу "Новым миром". И потом, здесь все-таки Залыгин...

В другой. раз, уже с моим уходом, открылась вакансия в отделе публицистики "Но­вого мира".

— Пойдете?

— Если бы раньше, когда были Стреляный. и вы, если бы вместе работать...

После таких признаний трудно не испытать теплое чувство к человеку. Тем вре­менем Залыгин рискнул и назначил его ответственным секретарем. Первые отзывы сотрудников были не лучшими: Андрюша закусил удила, самоутверждается, вредни­чает... Замы менялись (напомню, Залыгин в то время отчаянно пытался удержать журнал на плаву), Василевский усидел. Его методы и средства открылись мне много позже, а в ту пору при нечастых наших встречах он жаловался: много работы, помощ­ников нет, даже размножать на ксероксе верстку приходится самому.

Однажды я спросил у Василевского про Анатолия Кима, хорошего писателя, кото­рый. только-только пришел в "Новый мир" заместителем главного редактора.

— Как вам новый начальник?

— Ужасно!..

Это происходило летом 1994 года, за несколько месяцев до моего разговора с За­лыгиным. Тогда же я решился показать в "Новом мире" законченную часть своего романа "Письмо из Солигалича в Оксфорд" и передал ее в руки Василевскому. Читал он быстро. Позвонив ему через пару недель, узнал, что рукопись уже в отделе прозы у Аллы Марченко.

— Ну, и как вам?..

— Любопытно!

Лучшей похвалы от него я не ждал, ответ весьма обнадеживал. Конечно, послед­нее решение насчет романа оставалось за Залыгиным — если рукопись до него добе­рется. Уповая на лучшее, я с новой энергией. принялся за вторую часть, намереваясь к осени закончить, но, как всегда, затянул, и на момент нежданного залыгинского зова работа была в самом разгаре.

Встреча с Залыгиным вернула все на позиции исходные, если не худшие: ведь те­перь судьба моего романа в "Новом мире" тоже была, похоже, предрешена. Требова­лось успокоиться, навсегда забыть о лживой улыбке судьбы и вернуться к незакон­ченной рукописи. Что я, помаявшись несколько дней, и сделал, совершенно не пред­полагая, что колесо фортуны повернется еще раз и далее пойдет крутиться с беше­ной скоростью.

Звонок от Залыгина:

— Приходите!

Настроение у Розы Всеволодовны торжественно-приподнятое. Тут же в прием­ной ее подруга Наталья Михайловна Долотова из отдела прозы — "все такая же неис­кренняя", как кто-то в журнале давным-давно метко ее охарактеризовал. Пытается, похоже, что-то выведать, осторожно спрашивает меня:

— Я слышала, у вас здесь роман?

— Как! Он уже и роман успел завести? — восхищается Роза Всеволодовна.

С таким игриво-двусмысленным напутствием захожу к Залыгину.