На задворках "России"

К сожалению, "Новый мир", как и многие другие журналы, убыточен. Деньги, получен­ные от подписчиков, играют не такую уж существенную роль в нашем бюджете. Наша под­писная цена заведомо ниже себестоимости журнала, да наши подписчики, зачастую люди скромного достатка, и не смогли бы оплатить реальную стоимость изготовления журнала. Мы существуем во многом благодаря поддержке российского частного предпринима­тельства. На него наша надежда.

Будучи журналом ежемесячным, с долгим производственным циклом, мы, в отличие от газетчиков, не всегда можем поспеть за быстротекущим днем. Но мы к этому и не стремим­ся, предпочитая освещать скорее вопросы общие, чем частные. Факты устаревают, пробле­мы остаются.

"Новый мир" существовал до нас. Живет при нас. Будет он и после нас — хочется верить, не под новым тоталитарным гнетом, а в России свободной и богатой, без коммунистов и фашистов.

Надеюсь, терпеливый читатель превозмог скуку и сумел все это одолеть. Мне же в новой моей роли было, как можно догадаться, отнюдь не скучно.

— Кто это написал? — спросил я сидевшую в приемной Розу Всеволодовну.

— Андрюша. Сначала Сергей Павлович сам взялся за юбилейную статью, но у него получилось такое, что все забраковали...

До меня дошел важный факт, впоследствии не раз подтверждавшийся: когда пози­ция и мысли Залыгина чем-то не устраивали воинствующих идеологов, они дружно старались убедить его (и не безуспешно), что он просто слишком стар и разучился писать. Та же информация в еще более грубой форме распространялась за предела­ми редакции, так что чуть не вся литературная Москва была к тому времени убежде­на, что престарелый Залыгин только мешает в журнале.

Пришлось позвать Василевского.

— Это ваша работа?

— М-м... Один абзац вписала Ирина Бенционовна.

— Андрей, — сказал я. — Есть такой талантливый пародист Иванов (тогда Алек­сандр Иванов был еще среди живых). В последнее время он зачем-то ударился в поли­тику, причем вполне искренне. И первое, с чего он начинает перед любой аудитори­ей, — клянет "красно-коричневых", Вы знаете — аудитория смеется! Потому что нор­мальные люди давно уже не воспринимают эти слова всерьез и полагают, что Иванов кого-то пародирует.

— Мы только что печатали статьи, посвященные красно-коричневой угрозе, — возразил Василевский, отрешенно глядя в пространство.

— Об этом и речь. Журнал пытается перед кем-то выслужиться и бесконечно от­стает в своей "теории" от реальности. Выслуживаться — не дело независимого "Ново­го мира". И потом, ваш так называемый либерализм... Вы знаете, я никогда не состо­ял в КПСС и всю сознательную жизнь отчаянно с ней враждовал. Но свобода без ком­мунистов, например, — это уже не свобода. Об этом догадываются даже ярые анти­коммунисты в благополучных странах. У нас же антикоммунизм может восторжество­вать только в результате самого страшного террора, если уничтожить девять деся­тых населения. Вы к этому призываете? Вы не боитесь остаться без читателей, кото­рые сегодня в результате действий "реформаторов" стремительно левеют?

— Здесь все — правые! — отреагировал Василевский сквозь зубы.

— Я не правый. Сергей Павлович не правый. Во всяком случае, не состоим ни в каких правых партиях. И не посещаем церковь. Если бы под статьей стояла чья-то подпись — ваша, к примеру, или Ирины Бенционовны, — тогда дело другое. Но вы берете на себя смелость говорить от всей редакции, от "Нового мира" в целом. Так не годится. Давайте вместе подумаем, как малой кровью смягчить ваши небесспорные формулировки...

— Не трогайте статью, — вдруг зашипел Василевский, выйдя из себя. — Ким тоже начинал с этого. Я вас предупреждаю.

Анатолий Ким еще числился сотрудником редакции, а я уже слышал третью (и скорее всего, не последнюю) версию его изгнания. К такому нужна привычка!

Позже я узнал, что все мной прочитанное авторы и им сочувствующие называли либеральным (а еще просвещенным) консерватизмом. Это должно бьшо звучать как про­грамма "Нового мира" на годы и годы вперед. О том, насколько льстил Василевскому такой "имидж", можно судить по его простодушному высказыванию в "Новом мире" ровно через три года. Сообщив читателям, что Павел Басинекий где-то назвал его, Василевского, "просвещенным консерватором", автор горделиво комментирует: "это приятно". От Роднянской я не раз слышал в разговоре о — ни больше ни меньше — "консервативной революции"! (Правда, Роднянекая делала оговорку об условности этого термина; человек начитанный, она не могла не чувствовать, что консерватизм и революция стоят, вообще-то, на разных полюсах.) Буквально восприняв идеологию пореволюционного сборника "Вехи", новоявленные консерваторы объявили себя продолжателями дела веховцев. Мне уже доводилось писать, что подлинный консер­ватизм русских мыслителей начала века, пытавшихся уберечь Россию от кровавого разгула и развала, не имел ничего общего с догматическим повторением их постула­тов в совершенно иных условиях; окажись веховцы сегодня с нами, они первыми отреклись бы от якобы "консервативных", антинародных и антигуманных теорий своих бездумных приверженцев. Если уж искать в нашем времени реально консерва­тивную программу — ближе всего к ней стояли, думаю, Е. М. Примаков и некоторые члены его правительства, выполнившего в 1998—1999 годах важную охранительную и врачующую работу...

Были ли у Василевского действительно выношенные консервативные (по его са­мооценке) убеждения? Полагаю, что нет. Мальчик из хорошо обеспеченной семьи, сын писателя-партийца, он в студенческие годы свысока глядел на сверстников, под оде­ялом читающих выпрошенную на одну ночь бледную ксерокопию солженицынекого "Архипелага" или хоть Набокова. Голодраное "инакомыслие" вызывало у него разве что снисходительную ухмылку. Если и заглядывал в те книжки, то походя и брезгливо. Его ждали совсем иные вершины. Защитная поза всеведения, принятая в ту пору в кругах сытой советской "элиты" (чтобы и в чистеньких ходить, и на крючок не попа­даться), маскировала полное незнание жизни. Из таких-то инфантильных и трусова­тых "внуков Арбата", уже примерявших на века пошитые отцовские мундиры, и выпе- стовались впоследствии адепты "консерватизма" и "буржуазности": теперь они вы­глядели дельными и практичными, оплевывали дела отцов бестрепетно, не утруждая свою совесть, но внутри оставались все теми же бесхребетными конформистами. Предложи им завтра иную возможность гарантированной карьеры, иную освящен­ную властью идеологию (откровенный фашизм, допустим, или же снова атеистичес­кий коммунизм) — что останется от их "просвещенного консерватизма"?..

Выйдя от меня, Василевский кинулся по кабинетам — "поднимать народ". Я вы­нужден был сообщить о конфликте Залыгину и передал ему текст с моими карандаш­ными пометками.

Вскоре он позвал меня в кабинет.

— С этой статьей я согласиться не могу. И не только в тех местах, которые вы указали. Не то-олько! Что они такое пишут про перестройку? Мы журнал перестроеч­ный! Мы не можем от этого отрекаться! Какие такие особые надежды у Василевского на частного предпринимателя? Спросите у него, сколько сам он от этого предприни­мателя денег в журнал принес? Я тут набрасываю, потом покажу вам... Надо многое менять!

У дверей залыгинского кабинета уже маячила Роднянекая со своим напарником по отделу критики Сергеем Костырко — прибыли на подмогу Василевскому.

В буфете ко мне подсел Сергей Иванович Ларин, с которым мы немало лет прора­ботали бок о бок в отделе публицистики.

— Напрасно вы так. Андрей долго над этой статьей трудился, со всеми нами со­гласовывал...

— А вот Залыгин ее, оказывается, даже не видел! Можно ли втайне от главного редактора публиковать программную статью?

— Ну, этот Сергей Павлович... Вам не кажется, что он тянет журнал назад? Нет, правда?.. Ему многое приходится объяснять. Год назад, когда Ельцин разгромил Вер­ховный Совет, Сергей Павлович вернулся из какой-то поездки и стал возмущаться на редколлегии: какое безобразие, палили из пушек в центре Москвы! Но мы растолко­вали ему, в чем дело, и он вынужден был в конце концов согласиться...

Бедный Залыгин! Ситуация в журнале требовала от него, как я начинал догады­ваться, мобилизации всего накопленного за долгие годы опыта выживания. Бедный я!

— А в чем, интересно, тогда было дело? — спросил я Ларина. — Разве вам не жалко нищих стариков и старух, которые бросаются по привычке под красные флаги в по­следней надежде хоть как-то донести свое бедственное положение до власти? До яко­бы власти, которая нынче по определению ни за что не отвечает...

— Да вы поглядите на ряшки этих митингующих, кто там бедствует!