Набат
Шрифт:
А я как раз к экзамену по географии готовился. Взял спицу и по траектории падения метеорита проткнул глобус. Спица в Аргентине и вылезла. Что скажете?
— Папаня взбучку не устроил за испорченное наглядное пособие? — подал голос Луцевич, разрядил обстановку. Улыбки не успели стереться с лиц, вмешался Момот:
— Есть прямая связь. Эффект обратного воздействия. Чуть-чуть углублюсь в прошлое, а Игорь Петрович мне
Гречаный не поверил. Взяв трубку спутниковой связи, он соединился с главным эпидемиологом в Берлине.
— Как дела? — спросил он.
— Только что поступили сведения об изменении хода заболеваний. Люди испытывают жуткий страх там, где должна проявиться эпидемия, однако только у детей отмечается расстройство желудка.
— Свяжитесь с нами через полчаса. Есть мнение, что эпидемия пошла на убыль.
— Мы здесь того же мнения.
— А те, кто подвергся эпидемии?
— Отходят. Кроме слабонервных.
Гречаный закончил разговор по телефону и посмотрел на Момота С улыбкой:
— А вы правы, Г еоргий Г еоргиевич. Но как вам пришла в голову такая сумасшедшая мысль?
— По принципу неэвклидовой геометрии: две прямые рано или поздно пересекутся. И господин Бехтеренко помог. — Момот с уважением отвесил поклон в сторону министра внутренних дел.
У себя на Лубянке Лемтюгов тоже получил сообщение: эпидемия пошла на убыль. Оно меньше всего волновало его. Зато каждые пять минут он названивал и торопил расчетчиков пресловутых стрелок. Наконец Сумароков доложил:
— Сделано. — И принес кальку.
Лемтюгов выпроводил его. Едва дверь за Сумароковым закрылась, он наложил кальку на карту России.
Центр пересечения стрелок пришелся на Зону.
«Ага!» — лихорадочно засуетились его мысли. Он перевернул кальку тыльной частью и наложил на карту снова. Стрелки сошлись где-то на Подкаменной Тунгуске.
— Ага, — произнес он недоуменно: фантазии не хватало, но пакостная идейка сформировалась.
— Сыроватов, зайди, — бросил он в интерком.
— Не могу сейчас. Архаровцы начинают кабинеты опечатывать, мне велено присутствовать.
— Слушай, ты! — озлился Лемтюгов. — Пока я твой начальник!
— Нетушки, Павел Григорьевич. Приказ о вашем отстранении подписал Гречаный. Не обессудьте.
Отбоя не было, только затяжное молчание с обеих сторон. Лемтюгов первым нажал кнопку отключения.
Так… Обложили со всех сторон.
Без
вызова вошел Сумароков.— Приказ, Павел Григорьич.
— Знаю, — отмахнулся Лемтюгов. — А главный архаровец где? Что ж не почтет визитом? Ну и денек поганый… И все по норам сразу!
— Я с тобой, Григорьич, — сказал Сумароков.
— А не предашь? — поднял на него глаза Лемтюгов.
— Не из таких буду.
Некоторое время Лемтюгов изучал лицо Сумарокова. Понравилось.
— Так как ты насчет антиеврейского союза говорил?
— Общество меченосцев. «Меч архангела Михаила».
— А чего так? Почему архангел какой-то?
— Самый справедливый. Разит мечом без предупреждений.
— Ага, — смекал Лемтюгов: никто не запретит создать такое общество. Действительно, крыша надежная, можно похулиганить…
— Возглавите? — спросил Сумароков.
— Подумаю, — ответил Лемтюгов. — А пока езжай в казармы западного СОБРа и от моего имени вели командиру первой роты разойтись. А наши ребята пусть соберутся у меня в Переделкино. Дело намечается важное, и пусть каждый сам решит, со мной он или нет.
Едва он закончил инструктаж, вошел бравый мужчина в казачьей форме с нагайкой за правым голенищем.
— А нагайка-то зачем? — поморщился Лемтюгов. Он все-таки генерал и не в пример этому сопливому полковнику видывал виды.
— На лошадях подъехали, — простовато ответил полковник. — Вы уж извиняйте. — И спохватившись, добавил: — Бурмистров, полковник.
— Вижу, что полковник, — буркнул обиженно Лемтюгов. — Как там дальше — сдал-принял?
— Есть желание, начнем. Последний коммунячий бастион брать будем.
Лемтюгову вспомнилось старое кино-агитка: большевистский комиссар прибыл в банк, а старорежимные клерки напропалую жгут документы. Нет, Лемтюгов до мелких пакостей не опустится…
Он досконально взялся объяснять Бурмистрову, что же такое органы ГБ и в каком они сейчас состоянии.
Лишь в третьем часу ночи процесс передачи дел подошел к финалу. Они даже сдружились за это время, перешли на имена. Оказалось, оба недолюбливают евреев за их настырный характер влезать всюду. Правда, Бурмистров не выражал желания «бить жидов», и Лемтюгов не стал тянуть его в общество антисемитов. Увы, власть переменилась.
Закончив дела, разом решили выпить по этому поводу, да и закусить стоит как следует, а то чайком с бутербродами пробавлялись. Лемтюгов распорядился доставить из ночного ресторана горячий ужин с напитками.
После третьей чарки «Смирновской» Лемтюгов решил задать Бурмистрову мучающий его вопрос:
— Скажи-ка, Ваня, почему так перевернулось все? Была власть, система была, и вдруг разом все рухнуло. Я, опытный генерал ГБ, ухожу, а ты, малой, меняешь меня?
— Вот это ты, Паша, правильно заметил, — отвечал Иван. — Меняю. Потому как время наступило не размениваться. Ты не обижайся. Нельзя одной жопой на два базара садиться. Я тебе случай один расскажу. Мне его писарь войска Донского, казак Сивогривое поведал. Есть мозги — смекнешь. Дело-то не в евреях, которых ты, как я понял, готов изничтожать, а в позиции. Послушай вот…
Хлопнули по четвертой, и Бурмистров приступил к рассказу:
— Случай этот произошел году в восьмом или десятом прошлого столетия. Летом в Саратовской губернии умер скоропостижно еврей. Чем-то он торговал в Елани, а хоронить его нужно дома в Новохоперске. Везти поездом покойника дороговато и долговато, лошадьми вокруг — тем более. Дело в том, что при царе евреям запрещалось жить на казачьих землях и для проезда по Донской области чуть ли не разрешение наказного атамана требовалось.
— Ну да? — не поверил Лемтюгов. — В «Тихом Доне» Фридман, или, как там его, Штокман, с Гришкой чай пил задолго до революции.