Набат
Шрифт:
— А где ж это вы обучились экстрамагии?
— Я потомственный маг. Моему роду триста лет, — цедила магэсса, полагаясь на свои исключительные способности.
— Подсудимая, — начал атаку Момот, — перечислите род по отцовской линии. — Ни одна из гадалок не могла выстроить четкую линию своей защиты. Момот изыскивал всяческие лазейки.
— Это тайные имена, их в присутствии не называют, — выкрутилась на первый случай магэсса.
— Я помогу вам, — расщедрился Момот. — Ваш отец, Сквориков Николай Ильич, работал слесарем в жэке. Спился, попал под
— Как вы можете так о нашем горе! — давила на психику магэсса и лицо ее от холодно-надменного становилось более приземленным. — Папу слуги дьявола утащили, он самому Брежневу чакру направлял.
— А мунью? — грозно спросил Момот. — Почему он про мунью забыл? Кто ему дал право отделять чакру от муньи?
Магэсса ушло догадалась, что это издевка, и спрятала глаза в платочке, чтобы выиграть время.
— Вы будете отвечать за грехи отца. Земным судом или небесным наказанием?
Магэсса посчитала, что может переиграть Момота:
— Судите земным.
— Статьи нет. А за свои отвечайте сами. Кстати, ваш папа с пятнадцати лет стоял на учете в вендиспансере. Что ж этот маг себя от хронического триппера не излечил? — спросил Момот и деловито осведомился: — Перейдем к делу?
— Не надо, — раздалось глухо из-под платочка.
— Правильно, — удовлетворенно сказал Момот. — Дедушка всю сознательную жизнь стучал на ЧК, ГПУ, МГБ и КГБ. Кличка «Орел». С восьми утра до шести вечера он возвышался над прилавком магазина вторсырья. Если вы поведаете о его магических сеансах, готов выслушать. Суд зачтет вашу искренность.
Молчание.
«На десятку за Северным полярным кругом тянет», — отметил Воливач, весь в зале суда.
— Может, материнскую линию копнем?
Всхлипывание. Потом бормотание: «Безвинную судят, людям помогаю…»
— Тогда другой вопрос бескорыстной помощнице увечных и обиженных Богом: мочу для священного обтирания клиентов брали свою или посторонних? Может быть, святого Онания? Говорите правду, к вашим выкрутасам я готовился тщательно.
— Дочери, — зарыдала магэсса по-настоящему. Она поняла: десятка корячится и не прическу надо было готовить, а защиту.
Момот хитро обошел уложение об адвокатской защите: он выделил суды в разряд относящихся к не познанным полно энерго-информационным процессам и предложил называть их гражданским расследованием. Если подсудимый нарушал Уголовный кодекс, он автоматически подпадал под его статьи. Чаще всего так и случалось.
— Высокий суд. Вот справки из того же вендиспансера, где стоит на учете дочь подсудимой, которая от рождения страдает наследственной гонореей. Впрочем, и мать на учете…
Дали зал, зашумевший угрожающе.
— Тихо! — стукнул молотком по столу судья. — Удалю всех!
Ни в коем случае: попасть в зал заседаний стоило очень дорого, дороже концерта с первыми звездами. Установилась тишина.
— На лекарство же надо, будьте милостивы! — в голос поведала магэсса. За магию не наказывают, за триппер бьют нещадно.
— Вина
подсудимой доказана! — Другой удар судейского молотка завершил и это дело, к неудовольствию Воливача.«Эх, надо было поморить!» — досадовал он, как истинный рыбак на сорвавшуюся рыбину.
Третьей подсудимой стала молоденькая свистушка. Опрятно одетая, светленькая, держалась она очень мило.
«Дюймовочка!» — восхитился Воливач. Намечался комический спектакль: Момот умело готовил программу.
— Подсудимая, — обратился к ней обер-прокурор, — в чем заключались сеансы вашей магии?
— Я жрица любви, мой сеанс — минет. Что тут плохого? — искренне и вежливо отвечала она.
Момот даже стушевался:
— Не знаю, не пробовал…
— Это очень хорошо, господин прокурор, — отвечала девушка.
— Это в каком смысле?
«Во! — потер руки Воливач. — Самый смак!»
— В прямом, Георгий Георгиевич, — назвала она Момота по имени-отчеству, чем еще больше понравилась и судьям, и залу. — Это обычная магия экстаза. Я и объявления в газеты давала: даю радость и расслабление, магия храма Астарты. Никого не обманула.
«Давай-давай! — подбадривал Воливач. — Дави обер-прокурора!»
— Допустим, — отвечал, собираясь с мыслями, Момот. — Но вы нарушали Закон о запрете половых контактов по сговору вне соответствующих мест.
— Георгий Георгиевич, вы ошибаетесь, это не половой контакт, это французская любовь! И если бы хоть один мой клиент пожаловался, я готова понести суровую кару, — очень прочувственно произнесла она. Аудитория хотела не смеяться, а ликовать от прилива чувств. Мужчины — по-своему, женщины — от природной стыдливости, что они красиво демонстрировали.
— Но вы принимали и женщин…
— Да, многие хотели научиться. Я и учила. Глупых — на морковке, умных — на практике…
— Вы открыли школу разврата? — ужаснулся Момот.
— Не открывала, говорила учиться на мужьях и любимых. Мужчин надо любить и в непогоду, — наставительно ответила она, и мужская половина ответила гулом одобрения.
— В таком случае выбирайте, где будете отбывать наказание: Таймыр или Якутск?
— О-о, — испугалась девушка. — И там с этим плохо?
Зал взорвался хохотом, а Воливач схватился за бока от смеха.
— Тихо! — зычно остановил повальное веселье председатель суда. — Дайте слушать!
Зал притих не от угрозы выдворения: многих одолели колики.
— Так все же где? — едва сдерживался Момот.
— Где скажете, — ответила она, и зал торжествовал ее предстоящую победу: повинную голову меч не сечет. — А может, я останусь здесь? Я накопила денег, учиться пойду, работать…
— Это решит суд, — послышалось сочувствие в голосе Момота. — И если вы не станете больше работать осведомителем в конторе Воливача.
«Чтоб ты скис!» — разозлился Воливач. Не первый раз Момот планомерно бил его под дых.
— Меня заставил сам господин Воливач, — тихо ответила она, и Воливач выпучил глаза: убей Бог, он впервые видит эту свистушку!