Набег

получат, а дураку - лишь взашей.

– Нет!
– твердо сказал зоотехник.
– Все как на ладошке! Переважим

бычков, подпишем договор, и они в твоей воле: хочешь - в колхозе корма

бери, хочешь - на базаре, нас не касается. Сдаточный вес наберут - примем

по сложившимся ценам. Какие будут. А управляйтесь сами. Сладишь - один

работай. Захочешь - возьми напарника. Зятьев призови, сынов. Апрель,

май...
– считал зоотехник.
– Семь-восемь месяцев впереди. Таких можно

быков выкормить - по пять центнер. Не меньше ста тысяч заработаешь.

– Заманивать мастера...
– не поверила Ленка.
– Набрешете - кобель не

перепрянет.

– Пишу расписку, - с ходу предложил зоотехник.
– Если Николай при

сдаче получает меньше ста тысяч, я доплачиваю из своего кармана. Писать?

– Чего это ты добрый такой?
– спросила Ленка.

– Я не добрый, я считать умею. Не выйдет сто тысяч, доплачу. Но... погрозил он.
– Если будет выше, то все, что сверху, отдашь мне. Вторую подпись тоже поставь. Ясно?

Такой поворот Ленке не понравился, она поглядела на мужа вопрошающе.

Николай лишь сидел и вздыхал, слушая зоотехника да жену. Он понимал, что взнуздывают его и хотят запрячь, а потом придется везти. Не хотелось.

Наработался он за жизнь. Наломался.

А деньги что... Денег, если припомнить, было и перебыло в руках. Но

проку от них? Не денег хотелось - покоя. И потому ответил он зоотехнику

прямо:

– Не пойду. Ищите других, помоложе.

И, провожая гостя на волю, к машине, повторил еще раз:

– Не пойду. Лишь из больницы. Не оклемался. Врачи велели полегче

тянуть.

Вечерний автобус из райцентра прогудел у амбаров и покатил на Вихляевку. Видно, дорога совсем обсохла.

Николай с Ленкой гостей не ждали, а они уже были рядом, пройдя от

автобусной остановки задами, через гумно.

Стукнула дверь, и объявились. Старшая дочь Анна шагнула через порог:

– Хозяева дома? Живые? Здорово дневали!

За спиной ее, возвышаясь над матерью, стоял Артур, без шапки, черные

волосы до плеч.

– Здравствуйте, - тихо промолвил он.

Николай поднялся навстречу. Ленка заохала, выбираясь из кровати.

Упреждая вопросы, дочь объявила:

– Я тем же автобусом - назад, шофер скоро подъедет. Привезла вам

сыночка, пусть перебудет хоть месяц. Иначе в тюрьму посадят.

– Языком болтаешь...
– хмуро проговорил Артур, подсаживаясь к печке.

Курточка на нем была легкая, а под ней - тонкая футболка с портретом девки

ли, парня с длинными волосами.

– Замолчи!
– возвысила голос Анна.
– Спасибо тетке Таисе, ее Лешка - в милиции, передал. На хутор его отправьте, к дедам. Взорвали киоск

у армян.

– Ты знаешь?! Я его взрывал?!

– Замолчи! Тот вечер от тебя и вправду гребостным несло, какой-то гарью.

А раньше мопед украли.

– Я украл?
– зло спросил Артур.

– Замолчи! Тягали-тягали с этим мопедом. Потом с мотоциклом. Участковый замучил. То подрались возле клуба с чеченами. Тетка Таиса так и

сказала: тюрьма по нем плачет. Пусть на хуторе перебудет месяц-другой.

– Ага... Буду я тут два месяца сидеть... Жди...
– угрюмо пообещал Артур.

– Замолчи! Будешь сидеть.

Толком и не успели поговорить. Лишь собрали дочери картошки, луку да

сала, как засигналил автобус, и она уехала.

Артур в хлопотах участия не принимал. Как сел у печки, так и сидел.

Николай внука жалел, но с горечью понимал, что на хуторе тот долго не

просидит, хорошо, если выдержит неделю-другую. И запылит. А там, в

райцентре, снова те же дружки, те же дела. И днем раньше, днем позже, а

тюрьмы не миновать. Нынче вывернулись - завтра попадутся. Посадят, и

сгубится там навовсе. А жалко... Так жалко... Виделся внук маленьким,

ласковым. Он и сейчас был неплохим. В больницу к Николаю ходил, печенье

приносил, мягких булок, домашних блинцов. В плохое не верилось, а оно

уже подступало. И как его отвести...

Наутро Артур долго спал. Вчерашняя злость прошла. И вправду стоило

отсидеться на хуторе, пока утихнет весь шум и гам вокруг этого паршивого

киоска.

В хате топилась печь. Шкворчала яичница с картошкой и салом. Дед

Николай, увидев, что внук проснулся, спросил с улыбкой: "Выспался?" Все

же хорошо было у деда на хуторе: тепло, сытно и никто не ругался. Не то что

дома.

Потом во дворе разбирались в сарае, вытягивая оттуда всякий хлам. День

был не больно погожий, порой моросило; но одели Артура в шерстяной,

пополам с козьим пухом, вязаный свитер да телогрейку, на ногах - сапоги,

теплые носки, в портянках. После сытного завтрака, в доброй одежке

весенняя морось лишь свежила молодое лицо.

Вытащили рассохшиеся бочки, разломали мазаный плетневый хлебный

ларь. Отыскались два старых облупленных мопеда, на которых катался Артур, когда рос у деда на хуторе. Эти железяки он сам из хлама собирал, налаживал, и они ездили, к удивлению Николая.

– Может, подделаешь?
– спросил Николай.

– Народ смешить. Люди на "Явах" летают, а я буду на драндулете.

Николай ответил просто, как думал:

– Заработай и купи "Яву".

– Заработай...
– желчно передразнил Артур.
– Уже раз заработал,

хватит.

Прошлым летом он устроился в райцентре на местный заводик. Месяц

честно трудился. Получил копейки.

Сам Николай когда-то в таких годах мечтал о гармошке да хромовых

сапогах.

Он вынул кисет с табаком, какой успел с утра насечь и высушить. Артура