Начальник милиции 6
Шрифт:
– Михалыч, – заметил я. – Я понимаю, что ты уже давно на пенсии и в любой момент можешь уйти, но коль уж работаешь, будь добр блюсти внешний вид соответствующий. Дежурная машина – лицо милиции. Всегда помыта, как и водитель – всегда чистый.
– Машина у меня блестит, – оправдывался пузач.
– А ты нет, – парировал я. – Привык и в гараже ковыряться, и на выезда в той же самой одежде выезжать. Давай-ка с завтрашнего дня будешь переодеваться.
– Мне проще на пенсию уйти, – пробурчал Михалыч, пробуя меня шантажировать, но не прокатило.
– Ну как знаешь. В кадры
Водила вздохнул, пошмыгал носом и проговорил:
– Да ладно, я же пошутил… Чего мне дома делать? С бабкой телевизор смотреть да по грядкам ползать? Я лучше с вами… а куда едем-то?
– В детский садик «Теремок».
– А что там? А следак где?
– Пока без него будем разбираться. У тебя пистолет есть?
– В оружейке, я его года два не получал уже…
Я снова аж присвистнул.
– А как ты стрельбы сдаешь?
– Так мне, старому, просто так ставят оценки, даже когда с области проверять приезжают.
– Ладно, со стрельбами не напрягаю, а вот на дежурства пистолет получай. Мало ли какие выезда случаются, а ты прикрыть боевого товарища, если что, не сможешь.
– Да что у нас в Зарыбинске может случиться такого, Сан Саныч?
– Ну не скажи… в последнее время много всего приключается. А вот сейчас, например, психа едем крепить.
– Какого психа? – с тревогой спросил водила.
– Здоровенного. Он там людей на дерево загнал, так что не знаю, как ты без пистолета будешь.
Я воткнул руку в бок, якобы озабоченный готовностью водителя к схватке с буйным «рыбаком».
– Я же водитель. Я в машине подожду, – замотал головой старшина.
– Ты, Михалыч, прежде всего сотрудник милиции, а уже потом водитель. Каждый сотрудник обязан пресекать правонарушения.
– Да знаю я, – тяжко вздохнул пузач и еле слышно добавил: – При Петре Петровиче проще жилось…
– Времена меняются, Михалыч, – твёрдо, но без лишней строгости сказал я. – Мы должны идти в ногу… а вот и садик, заезжай прямо на территорию, видишь – вон, ворота открыты и кто-то машет нам. Видимо, заждались.
Последние слова я уже произнёс с ухмылкой.
– А можно я из машины выходить не буду все-таки? – насупился Михалыч, увидев испуганное лицо дедка-сторожа, который почтительно пропустил машину и перекрестился. – Ну в последний раз, а потом пистолет буду получать…
Глава 5
– Ядрёна сивуха! – вырвалось у меня, а водила аж вздрогнул и покосился в мою сторону, будто хотел убедиться, что перед ним точно не Кулебякин. Но я уже вернулся к сути: – В последний раз, Михалыч. Нам трусливые люди не нужны в милиции.
– Я не трус, – оправдывался старшина. – У меня кошка беременная и дача не убрана, ботву сжечь надо и колышки выдернуть. Да и стар я уже на задержания ходить.
– Ладно… Сиди в машине. Без дачников справимся.
Я, Тулуш и Гужевой выбрались из бобика, осмотрелись. Птички щебечут, солнышко светит, ничего не предвещает беды.
Только пусто как-то кругом, будто люди все куда-то испарились.– Сан Саныч! – из кустов вылез участковый, его бакенбарды тревожно топорщатся, а глаза бегают и виновато опускаются к земле. – Хочу доложить… Егорушкин беснуется, распоясался, гад. Брать его надо, а один я не справлюсь. Это хорошо, что вы втроем приехали… Вот бы еще Мухтара привлечь! Но, думаю, и так справимся.
– Я не понял, Владимирыч, – строго смерил я лейтенанта взглядом. – Ты безоружного суточника взять не можешь? Тебе ствол для чего дан? Девять миллиметров, восемь патронов и запасной магазин.
– Так я это самое, – потупил взор лейтенант. – Тоже без оружия…
– Как так? А в кобуре чего лежит? – кивнул я на пухлую кобуру на поясе милиционера.
– Пенопласта кусок.
– Чего? – от удивления по слогам произнёс я.
– Извини, Саныч. Мне на постоянку табельное не дали. Выговор на мне висит. К тому же чуть ли аморалку не приписали. Дескать, женат, а замечен в сомнительных любовных связях. Так в характеристике написали на комиссии, и решила комиссия, что неблагонадежен участковый Рукосуев для такого ответственного дела, как владение пистолетом на постоянной основе. И зарубили мне табельное.
И руками развёл.
– Что за ерундистика? При чем тут любвеобильность? – нахмурился я, вспоминая его роман с погибшей инспекторшей паспортного стола. – Это-то здесь при чем?
– А вот у партбюро нашего надо спросить. Они же меня чуть из партии не исключили. Лишь за то, что человек влюбился. Эх…
– Ладно, потом разберемся – и будет тебе пистолет на постоянку. Но почему пенопласт? Почему не получил в оружейке пистолет?
– Да там дежурному, как всегда, некогда оружие выдать… Пока его дождешься, пока он перетрындит со всеми по телефону, пока журналы заполнит. Бесит меня Баночкин, занятой, видите ли. Вот и повадился я с пенопластом ходить. Когда кобура закрыта, и не видно даже, что без оружия.
– Выговор бы тебе еще один влепить, но на первый раз прощаю. Чтобы такое в последний раз было, ясно? – строго переспросил я. – Получай пистолет, когда на работу выходишь, не семечки ведь тут щёлкаем.
– Так точно!
– Где у вас тут Егорушкин?
– Так вон он сидит, разбойник, – кивнул лейтенант на громилу, что развалился на лавочке во дворике детского садика и мирно уплетал булку. Он откусывал от батона, как есть, и запивал кефиром из стеклянной бутылки с широким горлом.
– Помоги-ите… – прохрипел еле слышный голос откуда-то сверху.
Я поднял голову. На дереве, в густой, но уже пожелтевшей листве прятался человек в робе.
– Вы кто? – нахмурился я.
– Прораб Петухов, – ответил человек, высунув из-за веток грустное и круглое лицо.
– Слезайте, Петухов.
– Не могу… Он меня убьет, – шепнуло лицо и кивнуло на современного Голиафа с кефиром.
– Слезайте, не убьет, – заверил я.
– Обещаете?
– Я начальник милиции.
– А можно я здесь еще посижу, подожду? Для верности.
– Можно… – покачал я головой и направился к трапезничавшему Егорушкину.