Начало опричнины

Новое правительство, по-видимому, произвело основательную чистку приказного аппарата. В главном военном ведомстве, Разрядном приказе, место старого опытного дьяка И. Е. Цыплятева занял И. Т. Клобуков, родня знаменитого осифлянина В. Топоркова-Клобукова [638] . Около 1562 г. дьячество получил А. Я. Щелкалов, обязанный первыми успехами своей карьеры, скорее всего, покровительству со стороны Сукиных [639] .

Казначей Ф. И. Сукин был одной из самых колоритных фигур в среде дворянской служилой бюрократии. Под его начальством начинал службу А. Ф. Адашев. Ловкий, пронырливый делец, Сукин управлял Казенным приказом на протяжении 15 лет, держась на поверхности при всех правителях. Во время суда над Сильвестром дядя казначея старец Мисаил Сукин энергично поддерживал домогательства Захарьиных. Придя к власти, Захарьины отблагодарили семью Сукиных. В начале 1560 г. Ф. И. Сукин получил чин окольничего, а в конце года был произведен в бояре. Пожалование высшего думного чина выходцу из худородных провинциальных дворян было столь же беспрецедентным случаем в политической жизни начала 60-х гг., как и аналогичное пожалование Ф. Г. Адашеву в предыдущем десятилетии. Согласно позднейшим преданиям, Сукины не раз писали доносы («доводили») на неугодных царю бояр, да и «в приказе, что хотели, то делали». Путем темных махинаций они составили крупное состояние. Сукины были типичными деятелями новой формации. Их стремительное возвышение было симптомом усиления влияния приказной бюрократии.

638

Витебская старина, т. IV, стр. 38. В Разрядных книгах дьяки писались в строго определенном порядке: сначала разрядный дьяк, затем посольский и т. д. Еще в 1559 г. первым разрядным дьяком числился И. Е. Цыплятев, тогда как Клобуков был записан пятым в дьяческом списке. (Разряды, л. 260). Но уже в Полоцком походе 1562 г. И. Т. Клобуков сопровождал царя как первый разрядный дьяк. (См. ; там же, л. 287 об). Через три года дьяк вновь упомянут как глава Разряда: «в Розрядной избе у дьяков у Ивана Клобукова с товарыщи». (Сб. РИО, т. 71, стр. 345).

639

См. Витебская старина, т. IV, стр. 38; Сб. РИО, т. 71, стр. 139, 257, 273. Поздняя традиция неизменно связывала между собой имена Сукиных и Щелкаловых. Авторы одного родословного памфлета XVII в. утверждали, будто Сукиных «вынесли в люди» всемогущественные Щелкаловы. Однако в действительности дело обстояло как раз наоборот. Ф. И. Сукин был одним из главных руководителей приказного аппарата, когда А. Я. Щелкалов делал первые шаги на бюрократическом поприще. (Родословная роспись XVII в БАН, отдел рукописей, 32.15.16, лл. 118—119; -Н. П. Лихачев. Разрядные дьяки, стр. 215).

Новая роль приказной бюрократии, служившей послушным орудием монархии, вызывала крайнее раздражение титулованной знати, «вельмож», отстаивавших старинное право Боярской думы на управление страной. Курбский язвительно осмеивал царя за его доверие к приказным бюрократам из поповичей. Писарям русским, утверждал он, «князь великий зело верит, а избирает их не от шляхетского роду, ни от городна, но паче от поповичей или от простого всенародства а то ненавидячи творит вельмож своих» [640] .

640

Курбский. Сочинения, стр. 221.

К числу приказных людей «из поповичей» принадлежали думные люди Ф. И. Сукин, Н. А. Фуников-Курцев и т. д. [641]

Защитник старины, выходец из старой дьяческой фамилии Т. Тетерин высказывал не менее резкие суждения о значении приказной бюрократии. Царь больше не верит боярам, писал Тетерин М. Я. Морозову, «новые доверенные люди верники-дьяки, которые его половиною кормят, а другую половину собе емлют, у которых дьяков отцы вашим (боярам Р. С.) отцам в холопстве не пригожалися, а ныне не только землею владеют, но и головами вашими торгуют» [642] .

641

Фуников приходился племянником троицкому монаху Иеву, крестившему новорожденного Ивана Васильевича. (См. ПСРЛ, стр. 48).

642

Послания Ивана Грозного, стр. 537.

* * *

Кружок Адашева с его программой дворянских реформ исчез с политической арены, но объективные тенденции, определявшие его деятельность, по-прежнему влияли на политическую жизнь страны. Поэтому новое правительство продолжало политику предыдущего десятилетия в некоторых сферах и, в частности, в сфере земельной политики.

В начале 60-х гг. правительство подготовило новое Уложение о княжеских вотчинах, которое служило прямым продолжением указа 15 мая 1551 года. Боярская дума утвердила новое Уложение 15 января 1562 г., видимо, после дебатов. Высшее духовенство было вовсе отстранено от обсуждения Уложения, поскольку новый закон противоречил земельным интересам церкви.

По сравнению с адашевским приговором начала 50-х годов новый указ ограничивал крупнейшее княжеско-вотчинное землевладение более последовательно и полно. Существенным образом менялись самый объем и действенность ограничений. Отныне княжатам вовсе запрещалось продавать и менять свои «старинные» родовые вотчины. Все сделки подобного рода объявлялись незаконными. Княжеская вотчина, проданная сыну боярскому «опричь» братии и племянника вотчича, подлежала конфискации в пользу казны. Подвергались конфискации также все без исключения вымороченные вотчины княжат. При наличии наследников только в женской линии княжеские вотчины также переходили в казну. «Великие» вотчины, завещанные князем-вотчинником жене или отданные за дочерями и сестрами в приданое, отчуждались с известным вознаграждением, земельным и денежным. Даже ближайшие родственники по мужской линии (братья и племянники, исключая сыновей) могли наследовать старинные княжеские вотчины лишь по царскому указу: «и государь того посмотря, по вотчине и по духовной и по службе, кому которую вотчину напишет, велит указ учинити» [643] .

643

АИ, т. I, № 154, стр. 269.

Ограничения, установленные приговором 1551 г., впервые получили силу обратного действия в 1562 г. По новому указу, все княжеские вотчины, приобретенные «иногородцами» (!) путем покупки или с приданым «после» великого князя Василия III и за 15—20 лет до приговора, т. е. в период боярского правления 1533—1547 гг., отчуждались в казну без всякой компенсации [644] . Все княжеские вотчины, приобретенные аналогичным образом за 5—10 лет до приговора, т. е. в период действия закона 1551 года с 1552 по 1556 гг., отчуждались безденежно или за известную компенсацию по усмотрению правительства [645] . Пересмотру не подлежали лишь сделки на княжеские и прочие вотчины, заключенные в 1557—1562 гг. Причиной подобного любопытного исключения были, возможно, земельные мероприятия, проведенные правительством в 1556 г. в связи с упорядочением военно-служилой системы землевладения и проверкой владельческих прав на земли. Результаты «землемерия» 1556 г. не подвергались пересмотру: закон о конфискации различных категорий вотчин (княжеских и др.) не распространялся на период после «землемерия» (1557—1562 гг.), и вся практика этого периода признавалась законной.

644

Напомним, что в начале 50-х гг. в период всевластия Боярской думы правительство не смогло сколько-нибудь основательно пересмотреть земельные пожалования периода боярского правления, исключая земельные пожалования церкви. В тот период боярство пыталось разрешить земельный вопрос исключительно за счет церкви.

645

То же самое правило распространялось на все без исключения вотчинные владения Твери, Рязани и Белоозера (эти города названы и в приговоре 1551 г.), а также Ярославля и Романова, где вотчинами владели ярославские князья.

Как мы видим, только в начале 60-х гг. Боярская дума вынуждена была согласиться на проверку владельческих прав и отчуждение в казну крупных земельных владений, незаконно приобретенных в годы боярского правления и частично в годы Избранной рады. Однако совершенно неясно, в какой мере правительству удалось добиться осуществления на практике принципа «обратного действия» Уложения 1562 г. Любая попытка правительства разрубить одним взмахом спутанные нити земельных отношений, как они сложились после смерти Василия III, нарушала громадную массу материальных интересов феодального сословия, что неизбежно должно было оказать воздействие на все последующие политические коллизии, включая опричнину.

Пересмотр прав на княжеские вотчинные земли, незаконно приобретенные в 1533—1556 гг., затронул интересы как титулованной знати, так и «новых землевладельцев», располагавших денежными богатствами для покупки земель. К числу таких «новых землевладельцев» принадлежали боярство, богатейшее дворянство, приказная бюрократия, купечество и, наконец, церковь.

Формально Уложение 1562 г. не содержало специального пункта о церковном землевладении. Но по существу оно ограничивало возможности дальнейшего роста земельных богатств монастырей [646] . Выморочные княжеские владения, а также вотчины, оставшиеся без ближайших наследников, доставались прежде, по общему правилу, монастырям. Теперь все они были объявлены исключительной собственностью казны. Поскольку Уложение не содержало формального запрета земельных пожертвований монастырям, церковь сохранила множество лазеек для обхода поземельных законов.

646

Именно так прокомментировал смысл царского Уложения 1562 г Поместный приказ в одной из своих грамот конца 70-х гг.: «наш указ как есмя не велели ярославских вотчин в монастыри давати во 70-м году» Грамота адресовалась в Ярославль, поэтому в ней и упоминались только ярославские вотчины. (См. Исторический архив, т. III, № 78, стр. 294)

При разработке нового земельного законодательства правительство исходило из такого кардинального факта, как дробление и упадок крупнейшего привилегированного землевладения. Дробились уделы и «великие вотчины», принадлежавшие многочисленным потомкам местных княжеских династий. Имея в виду громадную задолженность и прогрессирующее разорение княжеско-вотчинного земледелия, правительство стремилось предотвратить переход княжеских вотчин в руки церкви и «новых землевладельцев» из средь: богатого дворянства и купечества. Оно прямо и недвусмысленно заявило, что казна является единственной наследницей недвижимых имуществ потомков удельных династий.

Нет сомнения, что приговор о княжеских вотчинах 1562 г противоречил интересам, в первую очередь, титулованной боярской знати. Приговор ограничивал родовое землевладение всех без исключения «служилых князей», в том числе князей Ростовских, Мосальских и т. д. Фамилии этих последних не упоминались в поземельном Уложении начала 50-х годов [647] . Еще более важное значение имел тот факт, что в начале 60-х гг. ограничению впервые подверглось не только вотчинное землевладение суздальской знати, но и землевладение высшей удельной аристократии. В тексте приговора указаны фамилии князей Воротынских, Одоевских, Трубецких [648] .

647

Согласно приговору 1551 года, ограничению подверглось родовое вотчинное землевладение князей Суздальских-Шуйских, Ярославских, Стародубских, а также всех вотчинников Оболенска (Оболенские князья), Рязани (Пронские князья), Твери, Микулина (князья Микулинские) и Белоозера (князья Белозерские).

648

АИ, т. I, № 154, стр. 268. Уложение 1562 г. обнаружило тенденцию к ограничению удельно-княжеского землевладения, включая уделы Северской Украины. Но его едва ли можно считать мерой, направленной преимущественно против уделов. Дело в том, что действие Указа не распространялось на крупнейшие удельные княжества в стране, а именно, уделы кн. Ю. Углицкого и В. А. Старицкого, князей Бельского, Мстиславского, Глинских и т. д. Свидетельством того, что в начале 60-х гг. политика не отличалась последовательной антиудельной направленностью, служит образование в тот период крупнейшего Углицкого удела.

В земельном законодательстве начала 60-х гг. получили точное отражение взаимные отношения различных группировок правящего боярства. Единственной категорией крупнейшего привилегированного вотчинного землевладения, не затронутой никакими ограничениями, оказалось землевладение старомосковской нетитулованной знати. Причиной тому было преобладание в новом правительстве группировки Захарьиных, представляющей старомосковскую знать. Распространение ограничений на некоторые крупнейшие удельные княжения страны показывало, что значение удельной знати в новой правительственной коалиции резко упало.