Начало пути

– Нынче с добром и днем никого не сыщешь! Чего уж про ночь говорить. Шли бы вы, добрые люди, своей дорогой. Здесь поживиться нечем, – раздался неуверенный голос из-за двери.

– Мы за духовной пищей пришли, святой отец. Открывай уже. Пообщаться надо.

– Я сегодня не исповедую и грехов не отпускаю, – дверь медленно приоткрылась, в щель просунулся сдвоенный вертикальный ствол охотничьего ружья производства славного Тульского завода.

– Вот ведь времена настали! Батюшка, а как же заповеди Христовы? Тут, понимаешь, с лекции по истории христианства возвращаемся. В лоно родной церкви, так сказать. А нас эта церковь хочет зарядом дроби встретить. Или чем ты там зарядил этот музейный экспонат?

– Солью, – проворчал бородатый щуплый мужичок в черной, до пят, рясе. – Проходите уж, коль пришли. Окромя чая, угощений не ждите. Пощусь я, уж который день.

– Так уж один здесь и постишься, значит?

– Один как перст, дети мои. Вот вам крест, – мужичок начал неистово креститься.

– Не гневи Бога, отче. Вытаскивай на свет божий чадо из вон того сундука. Оно же там долго не выдержит. А из второго доставай пожрать и накрывай на стол. Мы не тати [166] с большой дороги. И разговор у нас не короткий.

166

Тать (от древнеславянского «таить») – вор, хищник, похититель.

– Где он, Бог-то, ныне? – бубня себе под нос, монах направился в сторону сундука.

В неярком свете керосиновой лампы проявилось невысокое худое создание, вероятнее всего, относящееся к прекрасной половине человечества. Но при таком свете, короткой стрижке и полном отсутствии вторичных половых признаков оно вполне могло сойти и за мальчонку. Эти самые признаки, скорее всего, были скрыты такой же, как и у монаха, рясой, со слегка подрубленными и грубо обметанными полами. Стасу пришла в голову нехорошая мысль, и он повнимательнее пригляделся к ауре мужика в рясе и, как оказалось, девушки. Не обнаружив там ничего предосудительного, кроме отеческой заботы о ребенке, он успокоился.

– Как вас величать, отче, и ученицу вашу тоже? Меня Стас зовут, его вот – Игорь, – Ковбой вежливо склонил голову.

– Отец Сергий я. А эту вот заблудшую овцу Ольгой зовут. Как догадался, что девка? Специально ведь остриг под пацана. Девицы ныне дороже любых денег. Попортят, в лучшем случае, а то и убьют. Жизнь-то человеческая дешевле медяка. Оленька, накрывай на стол, коль уж такой гость настойчивый попался.

– Скажи-ка, отец Сергий, а прав ли наш общий уже друг Игорь? Какова твоя специализация в миру была?

– Отроков физике да астрономии обучал. Да сподобил Господь Бог душу неразумную, наставил на путь истинный.

– А не растерял ли ты, отче, знаний, дарованных тебе безвозмездно отчизной нашей, в праведных молитвах и верном служении Господу?

– Мысли и слова твои богохульством отдают, да, видно, времена такие настали. Близок-то последний час. А физик я был хороший, ежели тебя это интересует.

– Вот именно как физик ты меня и интересуешь, отец Сергий. Теологические [167] беседы и споры мне с тобой вести некогда. Скажи-ка, мил человек, если я дам тебе траектории движения нескольких космических тел, сможешь ли ты построить математическую модель с перспективой, скажем, на год или больше?

167

Теология – учение о Боге, богословие, раздел философии, в котором осмысляется бытие человека в отношении к Богу.

– Догадываюсь, о чем толкуешь, сын мой. Довелось увидеть звездное небо один раз. Не каждому астроному выпадало такое счастье.

– А раз видел, что скажешь?

– Хорошего ничего не скажу. Последние часы для Земли наступают, и для детей господних тоже. Близок уже час, когда наши души предстанут перед вратами, охраняемыми архангелами.

– И насколько близок? – перебил Стас монаха, способного увести в дебри теологии любую нить разговора.

– Так ведь это рассчитывать надо. Телескоп нужен и множество других измерительных приборов. Компьютер, опять же.

– Батюшка! Мы сюда за этим и приехали. Посиди пару секунд спокойно, – Стас мысленно воссоздал картину, увиденную им позапрошлой ночью, и постарался медленно внедрить ее в голову физика-монаха. Со всеми цифрами, углами, расстояниями и траекториями. По мере проявления картинки в голове у монаха его глаза расширялись и приобретали форму надкушенной ныне Луны.

– Да ты демон! Искуситель! Чур на тебя, чур! – завопил бывший физик, неистово крестясь.

– Сергей, как там тебя по отчеству? Давай перейдем от средневековья к началу двадцать первого века. У тебя в голове – схема движения двух лун вокруг планеты. Со всеми прилегающими к ним метеоритами и прочим космическим хламом. Скажи, этих данных достаточно для построения модели?

– Артемович я. Что именно тебя интересует, посланник Люцифера [168] , пришедший искусить меня в последние дни жизни?

– Задаю вопросы. Первый: возможна ли катастрофа планетарного масштаба? Если да, то каков процент вероятности и по возможности точное время ее наступления. Второй: в случае неизбежности указанной выше катастрофы ее примерные масштабы и прогноз для человечества. Задачи ясны, Сергей Артемович? Какую еще помощь могу вам оказать?

– Скор ты больно! На такие расчеты как минимум вся ночь уйдет. Бумага и ручки есть, но вот вычисления чрезвычайно сложные, а я утомлен в своем служении Господу нашему.

168

Люцифер – в христианстве падший ангел (херувим), отождествляемый с Дьяволом.

– Бодрость и ясность мысли на всю ночь я вам обеспечу, отец Сергий. Так что приступайте немедля, а мы с Игорем будем оберегать ваш покой.

Покончив со скромным ужином и чуть ли не насильно усадив святого отца за некое подобие рабочего стола, Стас присел в углу и задумался. Если прогноз покойного Лешки подтвердится, а он был в этом почти уверен, то каков смысл всех телодвижений, производимых им? Если человечеству суждено погибнуть, исчезнуть с лика Земли как виду, стоит ли продолжать борьбу, соблюдать моральные каноны? Может, правы такие, как Гасконец, и остаток отведенных дней нужно просто прожить в свое удовольствие, не растрачивая попусту силы на решение социальных и общественных проблем? Да, человеку свойственно бороться за выживание, именно это качество и служило движителем эволюции на протяжении сотен тысяч лет, но ведь и Земля не знала подобных катастроф.

Так и не придя к определенному выводу, Стас оглянулся. Монах увлеченно чертил схемы на листах бумаги, и он отправил ему заряд энергии, подпитывая ауру. На лавке храпел Ковбой, утомленный чередой ночных приключений. В углу на сундуке сидела, насупившись, обняв и поджав под себя колени, Ольга. Он мысленно послал ей волну покоя и умиротворения. Девушка, удивленно подняв голову, расслабилась, встала с сундука и, потянувшись, пошла расстилать свою кровать, обнаружившуюся в углу за ширмой.

* * *

Стас сидел на каменном волнорезе, у его ног мирно плескались лазурные соленые волны спокойного залива. Легкий морской бриз нес свежесть и прохладу наступающего вечера. Его ног коснулась тень, отбрасываемая огромной монументальной башней, возвышавшейся прямо за спиной. Стас повернулся. Его взору предстали сразу три необычных объекта. Первым был высокий старец в царских одеждах и головном уборе египетских фараонов. Царскими были не только одежды: осанка пожилого мужа и выражение его лица несли на себе отпечаток власти и одновременно глубокой мудрости. За спиной царя возвышалось огромное, не менее ста семидесяти метров в высоту, сооружение.