Начало Водолея

Держа банку в руке, Моисеев чувствовал почти такую же негу, как перед поцелуем любимой женщины. Гордясь, что он умеет открывать баночное пиво, он подцепил наконец толстым пальцем петлю и после "пшика", обрызгавшего его лицо и маленькие круглые очки, стал медленно пить, не заметив, что его экстравагантный сапог уже давно грызет какая-то тварь, именуемая бультерьером. Когда Моисеев обратил на него, наконец, внимание. Его уже оттаскивала красавица, зубы которой были покрыты блестками.

"...твою мать", - подумал Моисеев, но вслух не сказал, хотя показалось ему, что сказал. И тогда он оглянулся посмотреть, не потревожил ли он кого пусть не словом, но случайно вырвавшейся мыслью.

Убедившись, что нет, он успокоился.

К тому же он был доволен, что с советской обувью американская собака не сладила.

Он пил и смотрел на Нью-Йорк, а когда, наконец пиво подошло к концу, тут-то и показался Нестеров. И хотя полковник был еще далеко, Моисеев видел, как он переходил Бродвей, и по его походке и жестам понял, что Нестеров идет с добрыми вестями.

– Как жизнь?
– спросил Нестеров.

– Сиксти-сиксти, - ответил Моисеев, чувствуя себя после пива как минимум эсквайром.

– А как пивко? Не оставили мне глоточка?

Моисеев замялся. Ему самому таких баночек надо было штук восемь, чтобы утолить жажду.

– Между прочим. Банку из-под пива, прежде чем выбросить, должно сжать. Вот так.
– И Нестеров показал, как это надо сделать.

– Зачем это?
– спросил Моисеев.

– Потому что американцы - рациональные люди. Этим действом они преследуют сразу четыре цели. Во-первых, смятая банка занимает меньше места в корзине мусорщика. Во-вторых, сминая банку, вы тренируете свою руку, в-третьих, вы восстанавливаете кровообращение, ведь как-никак в пиве содержится некая доза алкоголя.

– А в-четвертых?
– спросил раздосадованный чужой мудростью Моисеев.

– А в-четвертых, ломая что-то, вы снимаете с себя стресс, напряжение. Ведь известно, что разрушать приятно, вот вам и представлена эта микровозможность

– Интересно, - сказал Моисеев.

И разговор еще после этого долго продолжался на тему, как снимать стрессы.

Поскольку по социальным признакам американцы считают меня своим врагом, - проговорил ни к селу, ни к городу ответственный секретарь, - почему бы им не отдать мне свой ужин?

Нестеров тоже помнил эту пословицу. Заканчивающуюся словами: "ужин отдай врагу", но надо было говорить дело.

– Между прочим, - объявил вдруг полковник на самом интересном месте, когда Моисеев уже было, собрался идти заказывать в ателье боксерские груши с изображением ненавистных ему демократов, чтобы дома бесстрашно снимать с себя стрессы, - между прочим, вы летите сегодня, в Москву, дальнейшая часть приключений будет совершена мною одним.

– Как в Москву?
– обиделся Моисеев. Вспомнив, что сегодня утром он тайком от Нестерова снова заходил в кафе, где продавалось молоко, обнаружил там и мороженое и насчитал его триста семьдесят девять видов.

– В Москву, - повторил Нестеров.

Тут-то Моисеев проявил твердость.

– Нет, - сказал он.

– О`кей, - сказал Нестеров и сам же своему "о`кей" рассмеялся, и даже еще больше, чем моисеевскому "сиксти-сиксти", - только давайте теперь договоримся: командировка ваша закончена, началась оперативная работа.

Моисеев после своего торжественного "нет" на секунду приуныл, но промолчал. Оперативная работа ассоциировалась у него с рубрикой в газете о том, что на этой работе часто гибнут оперативники.

Но отступать было некуда. Моисеев потрудился и оглянулся. Прямо за сквером, где велась беседа, стоял дворец, на котором полыхал полосатый американский флаг.

А Нестеров, прекрасно понимая своего собеседника и тоже зная о том, какое именно здание находится за их спинами, не оглянулся, но сказал значительно:

– В общем, если вы остаетесь, вам придется совершить преступление. Вы, кажется, об этом мечтали.

Моисеев оживился.

– Убить президента США?
– тоном любимой наложницы спросил он, рассудив, что это принесет ему больше славы, чем пресловутая "Начало Водолея".

– Нет, угнать самолет, - сказал серьезно Нестеров.

– Я готов, - сказал Моисеев, снова уверенный в том, что это шутка. Ему даже показалось, что сейчас к ним подойдет человек в штатском и предъявит удостоверение как минимум старшего шпиона.

– Сегодня в пять часов вечера, - словно не замечая его состояния. Сказал Нестеров, - мы летим в Южную Америку.

– Очень хорошо, и что дальше?
– спросил Моисеев, думая, что прогулка все-таки продолжится бескровно.

– А дальше - в Южную Америку попаду только я один, а вы за пособничество мне будете арестованы... Вы пишите книги?
– вдруг спросил он.
– Если пишите, будет прекрасный материал.

Моисеев писал всю жизнь одну и ту же книгу и, посчитав Нестерова ясновидцем. Поскольку только что о ней вспомнил, все-таки сообщить Нестерову ее название постеснялся.

– Но ничего страшного, месяца через три вернетесь в Москву, я послал шифровку в Управление, вас выручат.

– А что я должен буду все-таки сделать - убить летчика? Как я могу угнать самолет?

– Вам бы все только убить. Все будет иначе. На высоте полторы тысячи метров вы просто откроете люк самолета, а я выпрыгну.

Моисеев побледнел. Он, конечно, готов был оказать содействие своей стране, более того, он считал себя ее патриотом, но проявить свой патриотизм думал все-таки не так, не таким дорогим для жизни способом.

– Да не бойтесь вы, раз согласились. Объясняю. Мы полетим на пассажирском самолете, наши службы посодействуют, чтобы в нижнем салоне почти не было пассажиров; а как открывается люк, мы сейчас с вами увидим в одном интересном месте, вы потренируетесь. Это отсюда недалеко, но если мы зайдем в молочное кафе, то идти придется долго.

– А парашют?
– вдруг вспомнил Моисеев, пропустив кафе мимо ушей.

– Парашют будет ждать меня в сортире, как раз возле выходного люка, я тоже потренируюсь, потому что вся операция должна будет занять четыре-пять секунд. Кстати, вот ваш паспорт, виза и билет, как видите, я не сомневаюсь в вашем согласии и все сделал заранее.

– Спасибо, - восторженно сказал Нестерову Моисеев. Договор скрепили рукопожатием.

...Это была вторая сигарета в жизни Моисеева (первую он выкурил двенадцать часов назад на инструктаже и потому уже знал, как это противно).