Начало
Шрифт:
– Это же как лепо бежать по снегу будет! – сообразил Овчинников – Сколько верст за день можно проходить!
– Лепо будет, когда мы с тобой, Андрей Афанасьевич, сабельками помашем с утра – я повел плечами – Что-то жирком начала зарастать.
– Так это завсегда, пожалуйста!
Вот легко так решился вопрос с моими тренировками. Но вот сон сократился еще на час.
Каждый день, сразу после обеда, когда все русские люди отправляются вздремнуть – я сажусь диктовать Немчинову Государев судебник. В библиотеке губернатора нашелся сборник 'Законов и указов Российской империи'. Ознакомившись с несколькими томами, я пришел в ужас. Никакой структуры и логики. Законы противоречили друг другу, не отвечали
По моему настоянию, Творогов организовал в Оренбурге выборы судей. Избрали двух – почетного горожанина Евстрафия Синицина. И одного из казацских старейшин – 60-ти летнего Вешнякова. Оба судьи, принесли мне персональную присягу, после чего поинтересовались как вести процессы и какими законами руководствоваться. Пришлось срочно заново писать Уголовный кодекс, попутно его модифицируя и гуманизируя. Я убрал смертную казнь за отложение от православия и еще ряд совершенно диких положений.
Сразу после диктовки судебника, я принимал Творогова. Он отчитывался о восстановлении гражданского управления в воеводстве, организации полиции…
– Самое главное, Иван Александрович – поучал я бывшего атамана – Это земельный реестр. Умри, но сделай. После того, как я уйду воевать Катьку, тебе останутся мои фискалы. Пущай откроют школу и наберут в нее грамотных людишек. Учат счету, записи… Это будут наши будущие землемеры.
– Зачем они нам?
– А подумай сам. Дворян не стало. Крестьяне за земельку передерутся?
– Так то зима… – Творогов полез в затылок – Может и подерутся. По весне.
– А подравшись за топор не возьмутся?
Воевода пожал плечами.
– Так вот! Пущай фискалы выезжают по деревням, собирают сходы. При старосте записывают реестру – где чья земля. Землемеры ставят вешки, меряют десятины.
Я нарисовал на бумаге образец саженного «циркуля», которым в николаевские времена измеряли землю.
– Как же уразуметь где чья земля? – Творогов почесал в затылке – А господскую как делить?
– Общиной решат – я махнул рукой – Может и подерутся, главное чтобы за топор не взялись.
Я не сомневался, что земельный передел будет все-равно кровавый. И победят в нем сельские кулаки – старосты и приближенные к ним. Но лучше так, чем вообще никак. На Оренбургской губернии надо было обкатать хоть какую-нибудь схему размежевания. И обязательно наследования. Но это требовало создания помимо землемеров, института нотариусов.
– Дык ежели у крестьян будет земелька – сообразил воевода – Это что ж… подати брать с них?
– А как иначе, Иван Александрович? Армию содержать надо, твоим чиновникам також платить треба.
– И какую же подать введем? Подушевую, подворовую?
– Мыслю так. Надо разверстовать некую сумму по уездам, а там окладчики да старосты сами решат. Кому-то, кто занищал – помене. Кому-то может и поболее.
Подушевой налог требовал проведение переписи. Что было невозможно сделать в военное время – десятки тысяч людей снимались со своих мест, войска разоряли территории. Да и переписчиков у меня не было. Это если не вспоминать о том, что староверы вообще объявят перепись дьявольским делом. Подворовые налоги тоже не работали. Поди сочти сколько дворов действующих, а сколько брошенных.
– И колик брать? – поинтересовался Творогов.
– Як в Библии сказано – мне не пришло ничего лучшего в голову, как сослаться на религию – Десятину
Мой обычный вечер заканчивался объездом города и совещанием Военного совета. Генералы и полковники из тех, что не были в отъезде, собирались в гостиной губернаторского дома и мы сообща решали накопившиеся проблема. За чашечкой душистого чая и замечательными плюшками, что пекла Татьяна Харлова.
Зачастую разговоры
на таких советах выходили далеко за рамки военных планов. История страны, будущее казачества, взаимоотношения с сопредельными странами – что только не обсуждали.Порой вспыхивали яростные споры, которые приходилось улаживать. А иногда полковников да генералов охватывало минорное настроение. Особенно из-за неподъемности задачи, которую мы на себя взвалили. И через сто лет народ на Руси не будет свободным. До отмены крепостного права – 88 лет. Но сколько еще лет крестьяне просуществуют с позорными выкупными платежами, да четверть вековыми рекрутскими наборами?
Непосильность задачи я понимал, разумеется, четче остальных. Казаки жили в черно-белом мире. Барей на осины, да березы, народу – волю. Но как обходиться без дворян в неграмотной и огромной стране? Аристократия – это не только бесполезная жирующая прослойка народа. Это еще и офицеры, дипломаты, ученые, деятели искусства… Через несколько месяцев в составе войск генерала Бибикова из Санкт-Петербурга выедет подавлять пугачевское восстание крупнейший поэт екатерининской эпохи – Гавриил Державин. Тот самый, который «И, в гроб сходя, благословил». А благословил он не кого иного, как Пушкина. Тоже дворянина и крепостника.
Да, можно взрастить все нужные профессии из народа. Особенно из купцов и разночинцев. Александр Меншиков, второй человек в царствование Екатерины I и главный сподвижник Петра Великого был конюхом и торговал пирогами. И ничего, вместе с Петром бил лучшего полководца Европы – Карла 12-го.
Но будет ли у меня время вырастить всех этих Меншиковых? Или Европа, ужаснувшись русскому бунту – бессмысленному и беспощадному – организует интервенцию и разорвет страну на части? Как это чуть не случилось во время гражданской войны 17-18-го годов.
Если с беспощадностью я мало что мог сделать, то с бессмысленностью дела обстояли чуть лучше. План был. И заключался он в том, чтобы разделить дворянство. Это только на первый взгляд русская аристократия представляла собой сплоченную стаю волков вокруг трона. Среди них были и разорившиеся бароны да князья, и идеалисты, выступающие за отмену крепостного права, обиженные властью… Моя задача была привлечь хотя бы некоторых на свою сторону. И начать я решил с писем.
Пока полковники с генералами спорили, ругались, надувались чаем вприкуску с дорогим и дефицинтейшим сахаром из запасов Рейнсдорпа, я, обложившись придворными календарями – специальными изданиями, где публиковались списки высших военных и гражданских чинов, а также роспись дворцовых приемов – выводил на бумаге послания и воззвания. Благо ямская почта в губернии продолжала работать, да и купцы обещали поспособствовать с передачей писем.
Первым, кому я написал, был Сумароков. Александр Петрович – один из первых профессиональных литераторов и драматургов, творивший почти во всех жанрах – от оды и трагедии, до мадригалов и эпиграмм. Поставил кучу постановок на сцене императорского театра, знаком со многими писателями и поэтами – как в стране, так и за рубежом. Переписывается с Вольтером. Сейчас находится в опале. Екатерина запретила ему выезд из страны, не дает дворянства его бастардам от дочери собственного кучера. Да, вот такая затейливая судьба.
Сумароков – человек либеральных взглядов, имеет огромное влияние на все российские театральные труппы. А театр – это огромная сила. До кинематографа с радио – сто лет с гаком, книгопечатание и газеты наталкиваются на что? Правильно, на всеобщую неграмотность. А вот театр есть во многих губернских городах. И это средство пропаганды я игнорировать не могу.
Александру Петровичу я написал весьма яркое письмо. Рассказал жалостливую историю скитания по Руси, отречения и обетов. Расписал страдания и боль народа. Сердце Петра III не выдержало и он возглавил восстание. «Я воскрес и пришел мстить». Я ничего не просил у Сумарокова и ни за что не агитировал. Лишь бросил первый камень в этот застоялый пруд столичной аристократии. Посмотрим, какие пойдут круги.