Национальность – одессит

— Тогда уходим? — предложил он.

До прибытия извозчика оставалось двенадцать минут.

— Сможешь быстро открыть дверь черного хода и закрыть оба замка входной двери? — спросил я и объяснил: — Хочу сделать мышеловку, перекинуть подозрение на других.

— Запросто! — усмехнувшись, произнес поляк.

Взяв несколько пачек купюр, я раскидал их от открытых сейфов по лестнице в подземное хранилище до двери черного входа, с которой Станислав справился играючи и по моему указанию оставил приоткрытой, чтобы дворник или любой другой человек увидел это, заглянул внутрь и поиграл в казаки-разбойники, только стрелочками будут деньги.

Мы вышли на тихую темную улицу в тот момент, когда на ней послышался цокот копыт. Пока Станислав Цихоцкий закрыл дверь на оба замка, я вышел на проезжую часть и тихо свистнул. Громко все равно не умею. Извозчик услышал меня и подъехал как раз в тот момент, когда его земляк закончил работу. После чего на средней скорости поехали на север.

Меня высадили на Старой Порто-Франковской возле тропы, которая вела к морю. С саквояжем в одной руке и пистолетом в другой пошел по верхней части склона к даче «Отрада». Внизу время от времени лаяли собаки, учуявшие меня. В домах, которые они охраняли, не светилось ни одного окна. На даче тоже все спали, включая дворников, хотя управляющий днем распекал их, чтобы всю ночь не смыкали глаз, защищали квартирантов, среди которых не было ни одного ашкенази. Железная калитка открылась и закрылась без скрежета и скрипа. Днем я смазал замок и петли, как и на входной двери в свою квартиру.

Как говорят дети, чик-чик — я в домике. Меня не взяли с поличным, значит, шансов отправиться в Сибирь намного меньше. Кстати, сейчас заключенные, дав честное слово, что не сбегут, могут ехать туда на извозчике и ночевать в гостиницах, оплачивая из своего кармана.

77

В пятницу двадцать второго октября в Одессе опять ввели военное положение. Листовки об этом были развешаны утром по всему городу. Войскам давалось право открывать огонь без предупреждения по всем вооруженным людям, как погромщикам, так и отрядам самообороны. В городе сразу стало непривычно тихо.

В понедельник я приехал в университет на лекции, уверенный, что их не будет. Ошибся. Все преподаватели прибыли на свои рабочие места, но студентов было мало, и ни одного ашкенази. Щенячий восторг, охвативший всех после выхода императорского манифеста, сменился испугом, растерянностью. До многих дошло, что революция — это в первую очередь смерть, и не им решать, кого она выберет.

После первой лекции я отправился на практическое занятие в Геологическом кабинете, который располагался в соседнем корпусе. Во дворе увидел Игната Картузова, курившего в компании двух четверокурсников. Я тормознулся, поздоровался с ними.

— Обсуждаем, кто и как обчистил Бессарабско-Таврический банк, — сказал Игнат.

— А его ограбили?! Надо же! — изобразил я искреннее удивление. — И много взяли?

— Говорят, что только наличными миллион двести тыщ и ценных бумаг еще на три миллиона, — ответил сухощавый малый в старой студенческой форме.

— Кто-то из служащих банка дал им ключ от двери черного хода, а дворник провел к ней. За это ему, простофиле, заплатили именными облигациями на сто тысяч! — весело улыбаясь, добавил второй, полноватый и одетый в темно-коричневый костюм-тройку из не самой лучшей ткани.

— Не было там миллиона наличными. Банк никогда столько не хранил, боялись ограблений, — возразил Картузов.

— Если все было застраховано, значит, украли именно столько, как говорил нам профессор Палаузов! — шутливо произнес сухощавый.

— Я тоже подумал, что это инсценировка, чтоб страховку получить, и полиции это сказал, — поддержал его Игнат.

— Охранять в банк в тот день должен был ты, — напомнил я.

— Ночью ограбили, — поправил он и добавил: — Теперь понятно, почему мне предлагали по десять рублей за каждые сутки.

— Целую десятку?! И ты отказался умереть за такие деньги?! — подначил полноватый.

— И попытались повесить на меня это дело. Вчера утром полиция вломилась в комнату, разбудила. Я отсыпался после четырех суток дежурства. Теперь хозяйка комнаты смотрит на меня, как на преступника. Хорошо, что было алиби — не подкопаешься: всю ту ночь провел в магазине, есть свидетели — охранники из соседних; мы выходили в общий двор покурить, поболтать. Фараоны, когда услышали это и узнали, что я на юридическом учусь, сразу отвалили, — рассказал Игнат Картузов.

— У подозреваемого было железное алиби: во время вменяемого ему преступления он грабил банк в другом городе, что подтвердили свидетели, — пошутил сухощавый.

Геологию преподавал магистр, исправляющий должность экстраординарного профессора Ласкарев Владимир Дмитриевич, тридцатисемилетний худощавый высоколобый мужчина, лохматые усы которого были длиннее бородки клинышком. Одевался в темные костюмы-тройки, застегивая пиджак только на верхнюю пуговицу, и белые рубашки со стоячим воротником и черным галстуком-бабочкой. Лекции читал с некоторой заунывностью, отчего клонило в сон не только меня. Оживлялся, когда брал в руки какой-нибудь минерал, словно подзаряжался от него. Заметно было, что работа в поле ему интереснее, чем преподавание.

Во время первого занятия в кабинете я остановился перед шкафами со стеклянными дверцами, в которых на наклонных полках были разложены по ячейкам минералы. Узнал те, из которых когда-то добывали медь. Открыв дверцу, взял зеленый кусочек малахита, сросшегося с медной лазурью.

— Знаете, что это такое? — послышался за моей спиной голос профессора Ласкарева.

Я ответил и добавил:

— Из обоих добывают медь.

— Правильно, только лазурь имеет научное название азурит, — произнес он. — А что скажите об образцах, которые лежат рядом с ними?

— Они все содержат медь, но знаю только ненаучные названия двух — медного колчедана и медного блеска, — показав на эти два минерала, ответил я.

— Халькопирит и халькозин, — подсказал он. — Бывали на медных рудниках?

— Только, как любопытный турист, — соврал я.

— Это лучше, чем ничего! — шутливо похвалил преподаватель.

Он начал выделять меня из студентов первого курса, а после того, как подарил профессору два сравнительно свежих номера журнала «Бюллетень Французского геологического общества», и вовсе назначил в фавориты, то есть я обязан был первым отвечать на его вопросы. Это было не трудно, потому что тему следующей лекции он сообщал в конце предыдущей, и я читал ее в учебниках. Плюс знания из будущего и прошлого. Все-таки я много чего насмотрелся и чему научился, скитаясь по эпохам и континентам.

78

У каждого этноса, как и у человека, есть свои сильные и слабые стороны. Если он жив, значит, они сбалансированы. Находится этнос среди других, имеющих собственный набор достоинств и недостатков, и вступает с соседями в разные виды отношений: если базовые принципы дополняют друг друга, то происходит слияние, если дополнение частичное — разные промежуточные варианты сосуществования в зависимости от степени совместимости, если нет — конфликт, который в конечном итоге заканчивается уничтожением или вытеснением более слабого. Еврейский этнос — рациональный интровертный. Главный базовый принцип чисто женский — нацеленность на накопление материального богатства любым способом, кроме слишком рискованных для жизни, своей и, что важнее, собственных детей, ради которых и стараются, и пониженное стремление к власти, предпочтение роли теневого лидера. Для этого веками отработана система воспитания и образования, которому уделяют повышенное внимание. Еврей — в семье не без урода — может быть шлемазлом, но образованным шлемазлом. Когда их историческую родину захватили арабы-мусульмане, иррациональный эстравертный этнос, часть евреев слилась с ними, приняв мусульманство и позже получив название палестинцы, а остальные или подчинились, изолировавшись, или разбрелись по миру.