Национальность – одессит

— Буду рад! — заверил он. — Как бы вы хотели разместить их: под небольшой процент, но с высокой надежностью, или предпочитаете получить как можно больше дохода?

— Надежность для меня на первом месте, — ответил я.

— Тогда лучше всего купить государственные облигации. Мы сейчас помогаем российскому правительству разместить внутренний пятипроцентный займ на сорок девять лет от двенадцатого марта этого года. Выплата по купонам два раза в год. Предложение уже само по себе очень выгодное, но для более быстрого размещения сейчас действует дисконт в четыре процента, то есть купите их дешевле, тем самым повысив доходность. Есть номиналом в сто, двести, пятьсот, тысяча и пять тысяч рублей, — рассказал месье Бошен.

— Я смогу быстро продать их, если вдруг потребуются деньги? — поинтересовался я.

— Конечно. Мы выкупим их в любое время, но стоимость может отличаться от номинала, как в сторону уменьшения, так и увеличения. Если не произойдет ничего чрезвычайного, как события этого лета, то колебания незначительны, в пределах пяти процентов, — объяснил он.

Видимо, поэтому и продают сейчас облигации с дисконтом. Я знал, что бардак скоро закончится, и следующий форс-мажор наступит через девять лет, когда начнется Первая мировая война, а полный мажор — еще через три года.

— Если куплю их сейчас, то через месяц получу по первому купону? — уточнил я.

— По первому уже не успеете, осталось меньше месяца до погашения его. Если бы купили на двенадцать дней раньше, то получили бы за последний месяц, — ответил старший клерк. — Также и вам будет заплачено за следующий купон, если решите продать раньше погашения, за прошедшую часть полугодия.

Я прикинул, что деньгами в одесском отделении можно и рискнуть. Чем будут лежать без дела на текущем счете под два процента годовых и приносить доход французскому банку, лучше помогу императору всея Руси. Тем более, что облигации на сто тысяч будут давать две с половиной тысячи каждые полгода. Столько пока не трачу, как ни стараюсь.

— Пожалуй, куплю двадцать пятитысячных облигаций, — решил я. — Есть у вас столько?

— Конечно, — подтвердил месье Бошен. — Хотите получить на предъявителя или именные? В первом случае вы сможете расплачиваться ими так же, как кредитными билетами. Во втором придется идти в банк или отделение казначейства.

Вопрос, конечно, интересный. Если бы знал, что облигации будут действительны все сорок девять лет, то оформил бы на предъявителя. Чем черт ни шутит, глядишь, в следующей эпохе пригодились бы, если перекинет в будущее. Однако мне известно, что через двенадцать лет они превратятся в разрисованные фантики.

— Оформим именные, — сказал я.

— Подобрать номера по порядку? — задал он следующий вопрос.

— Желательно, — ответил я, хотя разницы не видел.

— Будете хранить их у нас? — уточнил старший клерк.

— Нет, у меня дома отличный несгораемый шкаф. К тому же, они именные. Как понимаю, никто другой не сможет продать, — без колебаний заявил я.

Принесенные мной деньги проверили только на подлинность. Я был готов, что сторублевки объявят находящимися в розыске, и придумал легенду о выигрыше их в карты у случайного попутчика в поезде. Оказалось, что французский банк абсолютно не интересуют проблемы банковского дома Бродского, как, наверное, и любого другого российского. Где клиент взял деньги, им все равно, лишь бы принес много.

Мои облигации начинались с номера триста двенадцать тысяч семьсот сорок три. На лицевой стороне на серо-зеленоватом фоне с красными цифрой пять и символом процентов и ниже цифрами года — тысяча девятьсот пять — дана черным цветом разными шрифтами информация на русском языке, а на обороте на бледно-желтом поле — на французском. К каждой прилагался лист таких же цветов и с короткой информацией о займе и девятнадцатью отрывными купонами под порядковыми номерами. Первые были отрезаны. Через девять с половиной лет по предъявлению облигации получил бы следующий лист с двадцатью купонами, но надеюсь, что успею продать их хотя бы на год раньше.

72

Двадцать третьего августа был подписан позорный мирный договор с Японией. Россия потеряла большую часть Маньчжурии, южную половину острова Сахалин и влияние в Корее. Делегацию на переговорах возглавлял председатель комитета министров Сергей Витте, выпускник кафедры математики Императорского Новороссийского университета. За заключение этого мира он получил от царя титул, а от народа прозвище, и стал графом Полусахалинским.

За время скитаний по эпохам и странам я сделал вывод, что правитель может быть каким угодно уродом, делать, что вздумается, но не имеет права проигрывать войны. Лучше не начинать, чем проиграть. Во время войны люди в тылу и на фронте начинают действовать иррационально, вопреки собственным интересам, логике, здравому смыслу и терпеть любые лишения ради победы. Только у последней черты начинает работать инстинкт самосохранения этноса, да и то не всегда. Может быть, при игре в долгую это выигрышный вариант: с победителем стараются не связываться. Если война проиграна, происходит смена правителя или урезание его прав. Маленькую войну проиграл — маленькие уступки, большую — значительные, вплоть до устранения. Беспорядки в России начались после падения Порт-Артура и постепенно затихнут после подписания мирного договора, но царю придется поделиться властью, создав Государственную думу, и дать больше свободы народу. Проигрыш был где-то далеко, на периферии империи, поэтому Николай Второй усидел на престоле. Следующее поражение, точнее, не победа в войне, окажется для него роковым, как и для его коллег из Германии, Австро-Венгрии и Турции.

Двадцать седьмого августа университетам было возвращено право самим выбирать ректора. Восьмого сентября новым стал Занчевский Иван Михайлович, сорокачетырехлетний декан физико-математического факультета, ординарный профессор кафедры механики, статский советник, кавалер трех орденов за научные труды и одновременно сын польского ссыльного повстанца из Омска и, как предполагаю, лютый враг России. На вид приятный мужчина с недлинными русыми волосами на пробор сбоку, высоким лбом, открытым, дружелюбным лицом, усами и короткой бородкой, всегда чистый и наглаженный, без научной расхлябанности. Я и весной, и сейчас посещаю его лекции, довольно толковые. Деканом физико-математического факультета опять стал Петриев Василий Моисеевич — нет худа без добра.

Я исправно езжу на лекции каждый день. Если ночую один, то завтракаю дома, вечером купив что-нибудь, что не испортится до утра. Если со Стефани, то выезжаю вместе с ней и завтракаю у старообрядцев или чаще в чайной напротив университета, чтобы уж точно успеть на первую лекцию. Моя содержанка уверена, что со мной не опоздает, как бы ни тянула время, поэтому ела не спеша, под болтовню. В итоге я постоянно опаздывал. Поняв это, стал выезжать раньше и голодным. Подвозил Стефани к меблированным комнатам, чтобы переоделась и позавтракала там, после чего отправлялся к университету, расположенному неподалеку, где ел сам.

В то утро выехали по ее просьбе еще раньше, потому что ей надо было подготовить материал для первой лекции. Обычно в чайной возле университета по утрам половина столиков пустует. Студенты, начиная со второго курса, не любят вставать рано. В этот день заняты были все. Только за угловым сидел один человек, мой «крёстник» Картузов. Видимо, никто не решался составить ему компанию. Здоровяк жевал толстый кусок серого хлеба с тоненьким кусочком брынзы, что здесь не подают, запивая чаем из большой фаянсовой чашки

— Не возражаешь? — чисто ради приличия произнес я, садясь за его столик.

Картузов перестал жевать и напрягся.

— Расслабься, — посоветовал я. — Рад, что ты еще жив и не на каторге. Это я на полном серьезе, без подколок.

— Какое тебе дело, где я?! — насупился он, однако без агрессии.

— Да просто обидно было наблюдать, как тебя используют втемную, выполняешь грязную работу ради блага других. Думал, ты до конца лета не дотянешь: или подорвешь себя вместе с каким-нибудь несчастным околоточным, или только его и отправишься по этапу, — сказал я.