Над уровнем моря

– Это Кынташ, - сказал я.

– Будто бы помню я его, - нетвердо сказал он, но пусть бы вспоминал.
– Вон тот изгиб в середине помню.

– Ас какого места ты его видал?

– С осыпи. Когда вылезал, пересек какую-то большую осыпь, в лесу там просвет, и я увидел. Точно! Этот ручей, То-богоев. Гад буду, этот ручей!

Он меня сильно обрадовал, но я виду не показал, мало верил ему, знал, что у них голова в тайге пустая делается.

– Может, от перевала начнем разбирать?

– Сколько до него еще километров?
– опять по-глупому спросил он.

– Кто считал? Мой отец отсюда четыре трубки курил. К ночи можно успеть на перевал.

– Нет уж, давай вниз! Где-то тут я вылазил, гад буду! Вон ту загогулину помню.

– А вы по целой траве долго шли?

– Ну. Тропу бросили и поперли прямо над речкой.

– Знаешь, Сашка, трава сейчас в тайге жирная, - объяснил я ему.

– Думаешь, найдем след?

Прошли еще, увидели воду, поели у нее и покурили.

– Думай, Сашка, - сказал я.
– Если залезем в это урочище, тяжело назад. Тут проход искать надо. Ниже стены стоят...

– Знаю! Я тоже долго в них тыкался. Вылез окатом.

– По курумнику я не полезу, Сашка. Глупый человек курумником ходит.

Мы вдоль ручья пошли, чтоб всегда было пить, стало круто, и у меня спина заболела. Потемнело, хотя до вечера еще далеко. Кедры тут густо росли, и вчерашняя туча надвигалась на эти гольцы. Дождь будет, плохо будет. И стены сейчас остановят. Высокие тут, старики говорили, стены. Камень кй

нешь, не слышно. Один способ спуститься - найти тропу марала. А она тут должна быть, зверь хребты всегда прямой тропой соединяет. Сашка ломает кусты внизу, плохие слова говорит. Стена? Пусть хоть что будет, в тайге так ругаться нельзя. Пустая башка! Тут тихо надо говорить. В духов я не верю, престо обычай такой.

Стена. На самом краю стоял Урчил, водил носом над глубиной и визжал. Сашка держался за куст и хотел глядеть вниз. Там был Тушкем, а наш ручей пропал. Я лазил туда и сюда. Стена была везде, без разломов. Да нет, бесполезно. Надо зверий проход искать. Сказал Сашке об этом, а он заругался и говорит, что делай как знаешь. Все, что с ним происходит, очень понятно. Пусть, лишь бы не ошибся про Кын-таш! Тогда инженер внизу, и люди зря в Кыге ищут.

Часа два мы лазили над стеной. В завалах и камнях много крапивы было, руки у меня горели. Я рвал бадан и прикладывал, а Сашка свои руки царапал до кров и. Когда я ему сказал, что бадан всегда холодный и хорошо облегчает, он заругался, вспомнил нехорошо бога. Так нельзя, совсем из дикого мяса парень.

Хотел пить, но воды уже не было. Стало темнеть. И Урчил мой куда-то пропал. Наверно, белку погнал. Молодой, глупый. Вот голова еще одна! Нет, его отец и бабка были не такие, по пустому не обдирались. Урчил мне уже одну охоту испортил, женился в тайге. Как будет новый сезон держать себя?

Однако ночевать? Только хотел о ночевке думать, тут же шибко обрадовался. Урчил подал.слабый голос снизу, из-под стены, и я крикнул Сашке, что сейчас будем спускаться. Он опять заругался - или от радости, или подумал, пустая голова, что я обманул.

Мы стали, на крутую тропу марала уже темно. Сашка сказал, корни кедров открыты, по ним можно слезать, как по лестнице. Вроде я этого не знал. Только я остановил его. И зверь, бывает, убивается в таких местах. Про спину свою ничего не сказал. Она болела, как давно не болела. Сделали костер. Воды не было, и мы поели плохо. Урчил вылез из темноты, ко мне прижался. Он был горячий, и сердце у него дрожало и стукало, как у птицы. Ничего, хороший собака.

– Сашка, ты верно Кынташ узнал?
– спросил я про главное, когда мы закурили.

– Он! Верно говорю. С поворотинкой.

– Как ваши головы придумали залезть вниз?

– Тропа вела. В сторону никуда не ступить - камень, потом завалы, а все тропы шли по пути.

– Постой-ка! Выходит, вы в Тушкем попали с того хребта, откуда бежит Кынташ?

– А черт его знает!
– Сашка шибко плохо соображал.
– От перевала в цирки. Знаем, что Кыга откуда-то оттуда пойдет к озеру, и давай напрямик. Кругом горы, не разберешь. Скоро тропа пересекла траву, повела вниз...

– Вы думали, в Кыгу лезете?

– Да вроде так.

– Однако, - сказал я.

– Что?

– В Кыге спасатели зря обдираются. И вертолет зря летает.

– А где, ты думаешь, Легостаев?

Сашка спросил про главное, а что я ему мог ответить? Внизу он где-то, ему отсюда никуда не деться.

– Утром будем смотреть, - говорю я.
– Завтра число какое?

– Двенадцатое или тринадцатое...

Ничего хорошего нет. Инженер уже четвертый день один. Залез, видать, под эти стены и не вылезет. Или что случилось, и он пропал совсем. Может, сорвался в воду, а Тушкем все кости на камнях поломает. Они, однако, вот этой тропой с того хребта вниз. Надо бы наверх, но эти дурные головы вдоль воды полезли, где одну смерть найдешь. Шаманы давно запрет клали на урочище. У нас по гольцам надо, куда хочешь придешь...

Дождь? Совсем плохо. Спина болит, вроде печенки от нее отдирают. Худо. Я надеялся, к утру спина заживет, мы спустимся, и будет видно, пустая голова у Сашки или в ней что есть. А спину Савикентичу надо показать, пусть погреет своей синей лампой. Но где три дня пропадает инженер?..

Свежим утром пришли к Тушкему, ничего, хоть в других местах было круто, почти на отвес, и я не знаю, как тут марал ходит. Под ногами от дождя было скользко, однако спустились.

Тушкем громко в камнях работал, даже Урчила не слыхать. Долго пили, руками черпали. Потом вдоль воды полезли и скоро на след попали. Сашка крикнул, что тут Легостаева последний раз видел, и опять заругался. Стало плохо лезть. Мы на ту сторону по камням ушли, но там тоже к воде прижимало. Решили взять выше правой стороной и там держать след. Последний раз перешли на левый берег. Урчила снесло, однако не ударило. Когда Урчил скользнул в воду с камня, я подумал, что своего собаку не увижу - шибко его вода схватила, и он сразу пропал.

Потом он ниже нас появился, где было шире и Кынташ падал. Вижу, мой Урчил ногами камень топчет, на нас смотрит, на другой берег смотрит и зубы скалит, вроде смеется. У меня тут сердце в стуке перебилось. На том берегу кто-то черный лежал у косой колодины, а от нее дым шел. Сашка крикнул:

– Человек, только не он!

Как не он, когда тут никого другого не должно быть? Хотел вверх по течению кинуться, чтобы скорей на ту сторону, а дурак Сашка какое-то бревно схватил, через главную струю перекинул и прыгнул. Эх, башка! Бревно повело водой. Сашка там упал, но как-то камень схватил, в одном сапоге вылез и весь мокрый.

К инженеру он попал раньше меня. Когда я к ним перебрался, Сашка голову просунул под лесину к инженеру, и плакал, плечами тряс. Инженер живой был. Он открыл на меня глаза без очков и начал ими двигать, как слепой, головой потянулся, спросил хорошим голосом:

– Пришли?

– Витек! Ты живой? Ты живой?..- Сашку трясло.
– Виктор! Скажи ему, что я ничего не делал с тобой. Скажи, что я не виноват!

– Скажу.
– Инженер узкими глазами смотрел на меня.
– Тобогоев, это вы?