Надеюсь, она не узнает

Вот так и получилось, что на встречу с Костей, которая состоялась в среду во время Катиного дневного сна, я пришла немножко не в духе. Но сразу забыла о собственных горестях по двум причинам.

Причиной первой был Костин видок — рассечённая бровь, синячище над глазом. Впрочем, этот момент быстро прояснился. А я невольно вспомнила, как в далёком детстве Вершинин вечно рассекал по школе с фингалами или шишками — в драки он ввязывался постоянно. И я прекрасно знала, что Костя довольно-таки вспыльчив, просто хорошо маскируется и умеет себя сдерживать. Видела это ещё в школе, когда он старательно гасил свою агрессию, чтобы не навредить обидчикам. Дрался он лучше большинства парней, поэтому чаще всего они наваливались на него парами или даже группами. Вот так я ещё в школе убедилась в том, что человек — стадное животное.

Второй причиной стала тайна, которую Костя старательно делал из места, куда мы направлялись. И не зря, как оказалось. Если бы он мне сразу сказал, что мы едем в тату-салон, я бы вышла в окно движущейся машины со страха!

Да, я трусиха. Ещё и поэтому я, получив от Кира фунт презрения по поводу своих планов «сделать тату», отступила от собственной идеи, отставила её в сторону и предпочла забыть. Удивительно, как об этом умудрился не забыть Костя… Ещё и эскиз где-то нарыл! Мне так нравился этот рисунок — гербера, прорывающаяся сквозь увивавшие её цепи. Просто красивая картинка, без глубокого смысла. Ещё и на это напирал Кир, высмеивая мою идею… Бухтел, что если уж набивать татухи, то какие-нибудь философские. И без дурацких цветочков. И вообще тату — это привилегия зеков, а я же не сидела. Фу, даже вспоминать не хочется, что он тогда нёс.

Я немного смущалась, когда лежала на кушетке в ожидании начала работы мастера по прозвищу Гектор, но это состояние быстро ушло. Невозможно сохранить смущение в подобной ситуации. Как и во время родов, с поправкой на меньшую интенсивность боли. Но всё равно было неприятно, и, если бы не Костя, который держал меня за руку, ещё неизвестно, чем бы кончилась эта авантюра. Я несколько раз хотела вскочить и завопить: «Я передумала!» Но представляла, каким разочарованным будет Костя, и молчала.

А потом Гектор закончил, и я встала, чтобы посмотреть на свою спину в зеркало, забыв о том, что стою перед двумя мужчинами в одном лифчике. Беленьком, полупрозрачном, из очень тонкой и лёгкой ткани. И открыла рот от изумления и восхищения — такая красота расцвела на моей спине, просто прелесть!

И только я хотела поблагодарить Гектора за работу, как наткнулась взглядом на Костю, тоже смотревшего на меня… Только смотрел он не на татуировку. А на мою грудь, едва прикрытую кружевной полупрозрачной тканью. И его взгляд был настолько откровенно изучающим, полным безумного желания прикоснуться, причём, видимо, не только пальцами, что у меня моментально вылетели из головы все мысли и ярко вспыхнули щёки.

Нет-нет, Вера, тебе кажется!

Но, чёрт подери, на этот раз я была уверена, что мне вовсе не показалось…

65

Вера

Мы вышли из тату-салона, а заодно и из джазового клуба, ещё через час — когда вдоволь наслушались джаза, внаглую зайдя в помещение, где репетировали ребята-музыканты. И всё это время тихо и молча просидели в маленьком зрительном зале, старательно глядя не друг на друга, а на сцену.

Было неловко. Я никак не могла забыть этот Костин взгляд… И он, кажется, понял, что я заметила, и… смутился. Чёрт, он смутился, как первоклассник! Или как подросток, которого застали в душе за понятно каким занятием. И, если бы это был не Вершинин, я, наверное, даже пошутила бы, сказав что-то вроде: «Ой, да ладно, подумаешь, засмотрелся на сиськи, с кем не бывает», но… сказать такое Косте не получалось не только потому, что я слишком трепетно к нему относилась. Но и потому что для того, чтобы шутить, нужно либо самому смеяться, либо иметь актёрский талант. Ни желания смеяться, ни актёрского таланта у меня не имелось. Поэтому я промолчала, просто быстро оделась и поинтересовалась у Гектора, сколько я ему должна за труд.

— Нисколько, — он помотал бородатой головой и отчего-то с иронией посмотрел на слегка багрового Костю. — Уже уплочено. Так, Вера, а теперь слушай рекомендации о том, как ухаживать за татухой, чтобы она не воспалилась.

— Да я знаю, — попыталась сказать я, но Гектор решительно меня перебил, заявив:

— Знаем мы вас, знающих! У таких чаще всего и проблемы. На вон распечатка ещё тебе, — он сунул мне в руку небольшую бумажку. — Памятка, что можно и нужно делать, а чего нельзя. Главное — ты в солярий, надеюсь, не собираешься?

— Я похожа на человека, который ходит в солярий? — улыбнулась я, вспомнив своё бледное лицо в зеркале. Надо, наверное, кровь сдать, а то есть у меня подозрение, что из-за похудения ко мне вернулась анемия, которой я страдала во время беременности и после родов.

— Ну мало ли, вдруг загорать решишь. Имей в виду — нельзя. И баню нельзя, и сауну.

Я чуть не заржала как лошадь. Баня, сауна… Пусть ещё скажет «салон красоты», ага. Вот это прям будет про меня!

— А ещё нельзя чесаться! — погрозил мне пальцем Гектор. — Даже если очень захочется. По рукам себя бей.

Вершинин в это время стоял рядом со мной и слушал всё это молча. И только когда мы уже ушли, я вспомнила про то, с чего начался мой разговор с Гектором…

«Уже уплочено». Я хотела спросить, не Костей ли, но Вершинин так быстро затащил меня в зал, где репетировали джазовые музыканты, что я не успела ничего сказать. А в самом зале было уже не до того, да и нельзя там разговаривать.

И целый час я просидела, с одной стороны, наслаждаясь музыкой, а с другой — бесконечно прокручивала в голове случившееся. И то, что Костя помнил про татуировку и даже нашёл эскиз, и то, что заплатил за меня. И как он держал меня за руку, пока Гектор выводил «узоры» на моей спине. И как смотрел, когда я стояла перед зеркалом…

Если бы на соседнем сиденье со мной сидел не именно Вершинин, я могла бы поклясться, что нравлюсь этому парню. Но Костя… мой друг детства, лучший друг Кира! Не может он… или может?

И вообще, Гектор вот Риту упомянул. Я её видела только на фотографиях — она появилась в жизни Кости, когда я была беременна Катей, и мне было не до этой девушки. Помнила только внешность. Изящная платиновая — скорее всего, крашеная — блондинка с хорошей фигурой, аппетитной грудью и ярко-голубыми глазами. В общем, если нас рядом поставить, меня на её фоне и не заметит никто. У Риты типаж яркой фотомодели, у меня — серой мыши. Хотя теперь уже, наверное, «яжматери» и домохозяйки, для которой наличие в доме чистого пола и супа с фрикадельками важнее длины и цвета ногтей.

Кстати, о ногтях… Это было единственное, что я по-настоящему помнила в Рите. На всех совместных фотографиях с Костей она была с ногтями в стиле: «Дорогой, зачем тебе нож, давай я сама порежу колбасу?» Я такого не понимала, но Вершинин не обращал внимания — он вообще считал, что любой человек имеет право делать с собственной внешностью всё, что ему заблагорассудится, и надо просто принимать это как должное. Что-то в этом роде он и говорил Киру в то время, когда я хотела сделать татуировку… Но Кир не согласился, сказал, что женщины должны украшать себя для мужчин, а если мужчине не нравится, значит, не стоит этого делать.

Повезло, в общем, Рите. Кир мне не разрешил бы такие ногти себе сделать. Хотя я и сама бы не сделала — не моё. Но он бы даже не дал шанса попробовать…

Но что же это получается? Вершинин заглядывается на меня — если действительно заглядывается, мне не показалось, — а у самого есть девушка? Что-то я как-то была о нём лучшего мнения…

В итоге, как только мы вышли из джазового клуба, я выпалила, покосившись на почти умиротворённое часовым прослушиванием музыки лицо Кости:

— А как дела у Риты?