Надежда на прошлое, или Дао постапокалипсиса

К подобным неудобствам Юл и Хона быстро привыкли. Смущало и пугало их совсем иное. Все, буквально все местные жители относились к ним с подчеркнутым почтением. От рассвета до заката в пределах Богополя сыну господню и его жене дозволялось находиться где угодно. Архиерей приставил к ним двух воинов, которые не отставали от парня и девушки ни на шаг. В услужливости аврамитов ощущалась какая-то затаенная фальшь. Юл, обладая природным любопытством, облазил все поселение и часто задавал вопросы, например, касательно техники изготовления проволоки в кузнице, способов плетения кольчуг, или как выращивать рис. Местные с удовольствием отвечали парню, но только до тех пор, пока дело касалось быта, работы, обычаев или верований. Но стоило только Юлу спросить о своем с Хоной предназначении, как аврамиты тут же начинали юлить и пороть какую-то невнятную околесицу. Вскоре младший правнук осознал опасность таких вопросов и перестал их задавать.

Часть зданий в Богополе были построены из кирпичей и бетонных обломков. Юл узнал, что, оказывается на западе, на берегу моря находится погибший город древних. На его окраине расположена деревня, покоренная аврамитами в священной войне. Ее жители платят победителям особую дань. Три раза в год из Богополя выходит обоз, который загружается в деревне стройматериалами и арматурой, собранными местными жителями в мертвом городе. Так последователи Авраама Великого получили доступ к важным ресурсам: стройматериалам и металлу.

Когда Юл задавал вопрос, не считаются ли города предков греховными и потому запретными, ему отвечали:

– Однажды архиерею Аврааму Третьему пришел Гавриил, возлюбленный архангел Элохима, и сообщил, что народу избранному дозволено брать добро из любого места, ибо вся земля принадлежит им.

Юлу тогда подумалось, что это разумно, превратить целый город в открытый карьер по добыче ценных материалов, и пусть остальные бояться проклятых мест, им же будет хуже.

"Ради такого дела я бы тоже придумал какое-нибудь откровение", - решил парень.

Еще в граде избранном имелась странная категория женщин: невест господних. Укутаны они были во все черное так, что ни единой части тела не было видно, кроме глаз в прорези. Однажды Юл пытался заговорить с одной из них. Но та, замотав головой и промычав что-то невнятное, спешно удалилась. Кто-то из мимо проходящих мужчин заметил, что не стоит общаться с ними.

– Почему?
– спросил Юл.

– Овдовев, они становятся невестами господними.

– Это касается всех, чьи мужья умерли?

– Нет.

– А кого тогда?

– Простите меня, Исаак, возлюбленный сын господа, - мужчина вежливо поклонился, - но мне нужно идти.

Юл часто не мог получить нужных ответов, и этот раз исключением не оказался.

Совместный прием пищи в Богополе являлся обязательным ритуалом. Трижды в день: после рассвета, в полдень и перед закатом все жители, не считая военных дозоров и занятых на особо важных работах, стекались на площадь перед домом молитв. Там они падали ниц, а архиерей произносил молитву, славящую Элохима, затем аврамиты направлялись к так называемой трапезной, длинному одноэтажному зданию с черепичной двускатной крышей, где повара выдавали пищу. Архиерей, его жена Сара Девятая, стареющая женщина с глубоко посаженными глазами и некрасивым ртом, а также воины и старшие из послушников получали двойную порцию, младшие послушники, беременные женщины, больные - полуторную. Остальные - одинарную. Были также и наказанные за плохое усердие в молитвах и работе. Им доставалась лишь половина положенной доли. Имелись еще рабы рабов божьих, но те питались отдельно.

Юлу и Хоне повара выдавали двойную порцию, однако у них единственных, как у детей господних, была привилегия попросить добавки. Ни байкерша, ни младший правнук ни разу не использовали данную льготу. Поначалу им и вовсе кусок в горло не лез, ведь перед едой пастырь произносил ту же самую молитву, что и перед убийством страдалицы с вырванным языком.

Свобода передвижения по поселку при абсолютном надзоре быстро надоела. Сидеть же в тереме жаркими днями для молодоженов было невыносимо. Юл какое-то время изучал интерьер комнаты. В центре, аккурат между мужским и женским входами, стояла тяжеловесная кровать с ночным горшком под ней. На кровати лежали перина и подушки, набитые птичьим пером и пухом, а также простыня, которую Хона меняла раз в неделю и относила в прачечную. Да, у аврамитов была даже своя общая прачечная, совмещенная с баней.

Еще в комнате имелись две деревянные табуретки и стол молитв, причудливая конструкция с круглой столешницей, с тремя толстыми ножками по периметру и четвертой посередине. Авраам Шестой объяснил это так: раньше, до судного дня существовали три веры в единого бога. Все три религии зачастую враждовали друг с другом. Это оттого, что была в них сокрыта не только истина божья, но также и ложь, внесенная кознями сатаны и его приспешников. И только когда Элохим покарал народы за грехи их, появилась чистая вера жителей Богополя, взявшая все праведное из религий прошлого и отвергшая все лживое. Это произошло благодаря некоему Герману Пекарю, получившему перед судным днем откровение божье о скором апокалипсисе. Господь сказал, что из-за собак-ученых мир будет уничтожен и велел Герману Пекарю возглавить паству и стать архиереем Авраамом Первым, преемником Авраама Великого и последним пророком судного дня, а жену свою Алёну соответственно наречь Сарой Первой. Перед самым апокалипсисом Герман Пекарь воззвал к грешникам, присоединиться к нему, и кто исполнил повеление, тот не был заражен болезнью безумия и остался жив.

И вот три ноги стола - это суть три веры прошлого, а четвертая, посередине - это вера Богополя, ныне единственного оплота истины. И сыну господню со своей женой, то есть Юлу и Хоне, следует молиться не только три раза вместе со всеми перед едой, но становиться на колени перед столом молитв и воздавать хвалу Элохиму в любое время, когда заблагорассудиться. Младшему правнуку пришла мысль, что если убрать ножку посередине, то стол не потеряет устойчивости, но вслух свои думы он не рискнул озвучивать.

Одним словом, кроме кровати, уродского стола и двух табуреток из мебели в тереме больше ничего не было.

Между стеной и полом Юл обнаружил странные отверстия непонятного назначения, но более всего парня заинтересовали оконные стекла, по виду сильно отличающиеся от идеальных стекол в доме прадеда Олега. Они имели желтоватый оттенок и неравномерную толщину, и были явно сделаны уже после Великой погибели.

Парень расспросил об этом у местных, и оказалось, действительно, в одной из покоренных деревень рабы рабов божьих построили специальные печи для изготовления стекла. Юл хотел съездить, посмотреть на это технологическое чудо, но Авраам Шестой запретил ему и байкерше покидать Богополь.

Дни тянулись мучительно долго, закончилась весна, началось жаркое лето. Более-менее комфортно, несмотря на духоту, Юл и Хона ощущали себя только ночью в тереме. Здесь не было вездесущих глаз охранников и селян, и они могли позволить себе шептаться, обсуждать прошлое, строить планы на будущее.

Хона изменилась. Она стала сдержанней. Свое негодование и то, как все ей надоело, высказывала лишь младшему правнуку тихим-тихим голосом в темноте, лежа на перине.

– Мы обязательно сбежим, - уверял ее Юл, - но нам нужно побольше узнать об аврамитах. Они очень искусны и тем опасны. Мы принесем пользу и байкерам и моему племени.

– Я знаю, - шептала в ответ Хона, - это подвиг. Но проповедник - мерзкий ублюдок. Меня от него тошнит. Я иногда еле сдерживаюсь. А еще он колдун. Ты видел, как леопоны ему подчиняются?

– Никакое это не колдовство, - возражал парень, - он их еще котятами натаскивал, вот они и слушаются его. Это называется дрессировка, а не колдовство. И вообще не произноси это слово вслух. Слышала, что вчера Авраам говорил на проповеди? Колдуны-ученые были самыми большими грешниками среди всех грешников.