Надкушенное яблоко Гесперид

– Прям так и говорят? – Усомнился практичный Сашка.

– Ну, не прям так, с экрана-то, но смысл именно такой конечно. Я слышала, девчонки в редакции болтали как-то, что такой вот ребеночек маленький, их в Москве вообще не найдешь, люди годами ждут... А тут вон – только съездить. Давай съездим, возьмем девочку, Саш?

– Ир, – Сашка замялся. – Я, если честно, об этом не думал совсем. Неожиданно как-то...

– Ну... Я тоже только сегодня увидела. Но вообще-то, Сань, мысль-то хорошая. Девочку... А то эти бандиты большие уже, Лешка вообще через год поступит, свалит из дому. Да и Мишка вон какой здоровый.

– Ир, но я же не против. Только своего. А то ведь, сама понимаешь, это же неизвестно что может быть. Здоровье там, наследственность... Не расхлебаешь потом.

– Ну Сань. Своего – я уже боюсь, мне лет-то вон... Организм, опять же, барахлить начинает. Я с Мишкой, помнишь, как маялась, а с тех пор десять лет прошло, между прочим. И потом – опять пацан получится, что будем делать?

– Растить.

– Ага. Я от этих-то не знаю иногда, куда деваться. Ты дома мало бываешь, а я все время с ними. Не-ет, это я уже ученая. Я только на девочку согласна. И чтоб не рожать. Саш, ну ты сам подумай, кому плохо-то будет? Возьмем ребеночка, вырастим... Их там так жалко, они там, показали, лежат в этих кроватках по трое, как селедки в банке. Мы же можем, Сань...

– Ир, – Сашка был мягок, но непреклонен. – Ир, мы, конечно, можем, и все такое, но мне эта идея не нравится.

– Ну слушай, в смысле здоровья, это же можно, наверное, там с врачами выяснить, кто родители, чтоб молодые были, студенты – наверняка студентки часто отказываются. И это, между прочим, даже здоровее гораздо, чем если бы я сама, в моем-то возрасте.

– Ну я не знаю, – в голосе Сашки не исчезало сомнение. – По моему, нормальная баба своего ребенка не оставит. И потом, Ир, мне кажется, ты сама первая не сможешь.

– Что не смогу?

– Как своего любить не сможешь. Ты нервная, у тебя натура творческая. Ты сейчас загорелась, а потом передумаешь – а это ведь ребенок, это навсегда.

– Интересное дело! Что же, мне эти надоедали, что ли?

– В том-то и дело. Это – свои, ты их носила. Ты же сама говоришь, что вообще детей не любишь, а свои просто как часть тела. Отпочковавшаяся нога. Помнишь?

Ирина действительно вспомнила, как именно такими словами описывала в студенческой компании свое отношение к новорожденному тогда Лешке. И, вспомнив, не могла внутренне не согласиться с мужем – действительно, описание казалось ей тогда очень точным, а любовь к детям всегда была для нее чем-то даже животным, идущим настолько глубоко изнутри... Может быть, Сашка прав? Но согласиться как-то вот так сразу было слегка обидно.

– Ну, слушай, это – одно, а то – другое. Ну, даже если так не получится, все равно же вырастим. Это правильно, это... благородно, если хочешь. Вон в Америке сколько народу так делает, даже негров усыновляют.

– Нет, Ирка. Это тебе не игрушки, это человек. Как это – своих так любить, а не своего – иначе. Брось. Не выдумывай. Я против. Если хочешь, давай, я тебе лучше щенка подарю. А еще лучше, – быстро добавил Сашка, заметив зарождающуюся в Ирининых глазах бурю, – еще лучше, давай, все-таки, сами попробуем. И про организм не выдумывай, нечего яйцами прикрываться. Я вот – всегда готов, обращайтесь.

– Тоже мне, пионер нашелся, – фыркнула Ирина, решая, впрочем, тему на этом считать до поры закрытой.

Но все же расставаться с идеей окончательно Ирине было жаль, и, спустя несколько дней, она рискнула запустить новый пробный шар. На этот раз аудиторией были выбраны дети.

Выждав момент наиболее благостного детского расположения – после чая со свежими ватрушками, когда рты еще были заняты, и в кухне поэтому было тихо, Ирина задумчиво, как бы в пространство, сказала:

– А знаете, я вот тут подумала... Не завести ли нам еще девочку?

Дети уставились на нее. Меньшой перестал жевать. Старший фыркнул в чашку:

– Только вот не говори сейчас, что ты... Что вы с отцом... Ты же не беременна?

– Нет, – быстро ответила Ирина. – Я имела в виду – не взять ли нам ребенка из детского дома.

– Фу-у, – облегченно выдохнул старший.

А младший, быстро дожевав ватрушку, цапнул еще одну, откусил и пробубнил:

– С ума сошла? На кой тебе нужна девчонка? Еще если бы мальчик...

– Молчи, болван! – цыкнул на него старший. – Мам, чего ты вообще такое выдумала? С чего вдруг?

Ирина рассказала им про передачу в новостях.

– Жалко так. Детишки, маленькие совсем. Пропадут. А мы бы могли взять, вырастили бы.

– Ну да. – Лешка был скептичен. – Мам, это все, конечно, хорошо, но это же ничего не изменит.

– То есть?

– Ну, всех же ты все равно не сможешь взять. А один ребенок ничего не меняет в картине мира.

– Ты неправ. Картину мира я, может, и не изменю, но жизнь этого отдельного ребенка – очень даже. И к лучшему.

– Ну да. И еще двух – к худшему. А мы тебе, между прочим, не чужие.

Не очень понятно было, шутит он, или говорит всерьез. Сказано это было такой подростковой чуть хамоватой скороговорочкой, за которой, впрочем, проглядывало вполне искренняя обеспокоенность. Ирине захотелось его утешить, схватить в охапку и крепко обнять, но она сдержалась.

– Ладно тебе. Чем это, интересно, так уж она ухудшится, ваша жизнь? Ты вообще большой, вот поступишь в университет, и дома-то бывать перестанешь.

– А я? – завопил Мишка, но старший сурово велел ему заткнуться, и тот почему-то послушался.

– Мам, дело же не во мне. И даже не в этом, – Лешка кивнул на брата. – Но тебе-то зачем это нужно? Ты же сама первая не выдержишь. И, кстати, папа-то в курсе?

– Ну, в курсе.

– И что он сказал?

– То же самое, что и ты. Даже удивительно.

– Вот видишь. Потому что так и есть. Что тебе, жить скучно, что ли? Давай мы тебе щенка купим.

– Это папа тоже предлагал, – фыркнула обиженная Ирина.

– Собаку, собаку, ура! – завопил Мишка.

– Отвали! Не видишь, люди разговаривают!

– Сам дурак!

– Да не хочу я никакую собаку, что вы все ко мне пристали! У меня есть Долька.

– Долька не считается, она у бабушки.

– А другую я не хочу. Это... Это невежливо.

Собака у Ирины действительно была. Вернее, когда-то была. Впрочем, она была и теперь, только жила у Ирининой мамы. Маленького щенка английского спаниеля Ирина принесла домой, случайно купив в метро, когда Лешке было чуть больше года. Из него вскорости выросла хитрющая рыжая псина с длинными ушами и непомерным аппетитом. Было удивительно, сколько всего могла слопать такая относительно небольшая по размерам собачка. К сожалению, кроме жадности, она обладала еще и недюжинным интеллектом. Уже в полугодовалом возрасте она научилась открывать по ночам холодильник со всеми вытекающими последствиями, а любая еда, оставленная по глупости на открытой поверхности любой высоты исчезала мгновенно даже среди бела дня... Трагические рассказы Ирины о том, сколько чего опять сожрал ее спаниель, были украшением любых дружеских сборищ и посиделок.