Наедине с собой

Мать подошла к окну, выглянула. Потом внимательно присмотрелась к ходикам на стене.

– Как же я так ошиблась?!! – развела руками. – Ладно, раздевайся и ложись досыпать!

Оказалось, спросонок мать поднялась хозяйничать не в 4.00, а в 2.00. Соответственно, и в школу

меня отправила посреди ночи.

***

У бабы Клавдии я провел, пожалуй, половину детства. Что помнится?

Интересуюсь, глядя на вечернюю звездную россыпь:

– А что это такое?

Она:

– Там, наверху, ходит боженька и ножичком протыкает в небе дырочки, чтобы нам здесь, ночью, хоть немного было светлее.

В другой раз летним утром бабушка послала меня открыть ставень. Привычно распахнул одну

половинку, взялся за вторую. И … испуганно закричал. Откуда-то сверху на меня бросилось что-

то живое и ужасно безобразное, да еще вцепилось в верхний край трусов (я был только в них). Я

причитал минуты три, пока не приковыляла больше, чем я, перепуганная старушка. За ней

подошел и мужчина, у которого, при отсутствии собственного жилья, она с сыном Николаем

снимала времянку.

Старшие быстро установили «лицо» виновника кутерьмы – это была летучая мышь, которую я

видел впервые в жизни. Да еще у себя едва не на голом пупе!

Между прочим, оторвать рукокрылое млекопитающее удалось лишь с помощью ...щипцов (о

защитниках животных тогда никто не слышал).

Помню, как она на последние копейки купила мне щедро иллюстрированную книгу «Конек-

горбунок», пришедшеюся мне по вкусу, оставшись, не исключено, на день-два без хлеба.

Жизнь бабушка провела в нищете. Коня и корову, как я писал, прогулял непутевый муж.

Батрачество. Война. Землянка. Отсутствие для людей ее возраста хоть какой-нибудь работы.

Плела из цветной бумаги цветы и пыталась их продавать (кому они нужны, когда у народа на еду

не хватает?) А еще, как я уже писал, на стакан сбывала мел и крахмал.

Сын, а мой дядя, Николай тяжело работал на кирпичном заводе, но не разминался с рюмкой, поэтому с деньгами у них всегда было туго. Мыкали горе по съемным углам: сначала в переулке

за райбольницей у Харченко, потом – на улице Средней у Маслака. Пока, во второй половине 50-х

годов прошлого века не получили земельный участок в переулке им. Цыбаня. Там на протяжении

нескольких лет, параллельно с моими родителями, и возвели две небольшие комнатки из самана.

Купить топлива не за что, а ходить на болото за камышом и лозой старушка уже не имела сил.

Поэтому придумала – голь на выдумки хитра! – обогревать дом …шелухой подсолнечника. Добро, в мельнице его набирать не запрещали. Я велосипедом возил то «нищенское топливо» мешками. И

поднимал с помощью лестницы на чердак. За лето он наполнялся по самые стропила – о нормах

пожарной безопасности никто и не догадывался. К сожалению, горело «топливо» мгновенно, почти не давая тепла. И сжигалось уже в декабре. А дальше – как придется...

Смерть бабушки, в отличие от жизни, оказалась легкой. Январским воскресным заснеженным

Прилуцким путем (ныне – ул. им. Цыбаня) она шла на базар и ...вдруг упала. Врачи

констатировали кровоизлияние в мозг. Спасти бедолагу не удалось – да и какая там аппаратура в

районной больнице в начале 1969 года?

А я вспомнил, как, не пройдя по конкурсу в университет в 1967 г., пошел работать на кирпичный

завод. С первой получки купил родителям подарок – пару картин в «Культторге». А вот бабке, души во мне не чаявшей, не догадался отнести хотя бы сто граммов конфет «подушечка».

…Так случилось, что мать, как раз перед тем сломала ногу и лежала в гипсе. К бабушкиной хате, где лежало тело покойной, мы с отцом мать салазками довезли. А вот к кладбищу на похороны –

увы...

***

Осень. Мелкий противный дождь. Слякоть. Воскресенье. Мне, 10-летнему, надоело развлекаться

гляденьем в небольшое окно времянки. Размышляю, чем занять более интересным. И

придумываю: зажгу свечу и буду на нее смотреть.

Задумано – сделано. Ставлю найденный огарок на подоконник, подношу спичку. Иду в другой

угол комнаты, чтобы вернуть на место коробок. Оборачиваюсь и с ужасом вижу, что горит уже не

только свеча, но и занавеска. Пока подскакиваю к месту «развлечения», вспыхивает и нижний

край рушника, украшающего вышитую матерью картину.

Подлетаю, срываю занавеску и рушник, топчу их ногами. Облегченно вздыхаю: пожар

предотвращен. И тут же покрываюсь холодным потом. Ладно, моральное наказание! А

материальный ущерб. Ведь и занавеска, и рушник стоят денег, которых у родителей просто нет: на

счету буквально каждая копейка. Что делать? В чем он, спасительный выход?!

Десяток минут лихорадочных конвульсий мозговых извилин, и я осознаю: единственное верное

решение – бежать из дому.

Одеваюсь потеплее, беру кусок хлеба, бросаю прощальный взгляд на до«родовое» гнездо» и едва

не со слезами на глазах …покидаю оное навсегда.

Прошагав с километр, решаю: бежать одному …жутко неинтересно. Поэтому возвращаюсь, но не

домой, а к Левандовским. К счастью, дома оказывается младший – Володя. Необыкновенную

жизнь без родительского прессинга расписываю столь красочно, что мой товарищ по детским

играм, отбросив последние сомнения и прихватив со сковородки пару котлет и коробок спичек, уходит со мной. Жить решаем в «катакомбах» (сооруженная под камерами обжига широко

разветвленная сеть дымоходов, где передвигаться даже нам, детям, можно лишь едва не вдвое

согнувшись) модернизирующегося кирпичного завода.

День проходит в изучении нового «ареала обитания» и в мечтаниях-разговорах. Несмотря на то, что хлеб с котлетами съели, все сильнее тревожит чувство голода. Да и усталость «подземной

жизни» дает о себе знать! Настроение – все хуже. Единственная радость – во время ползаний по

«катакомбам» я нашел рубль, чем неизмеримо счастлив.