Наедине с совестью
Шрифт:
– Пусть готовят посылки и сдают на полевую почту. Фашисты с нашим добром не церемонились. Можете идти!
Автоматчики заполнили склад и начали шить мешки для посылок. Шматко увидел Кочина, толкнул его в плечо:
– Решил все-таки Машке направить посылочку?
– Надо. А ты кому? Женат что ли?
– Нет, не женат, - махнул рукой Шматко.
– Зачем жениться, когда у дяди жена хорошая. Я, брат, вольная птица! А посылочку хочу направить в Ростовский дом сирот.
– Смотри-ка, душа у тебя какая! Наверно, сам бывал там?..
– Проживал... Давно это было.
Пришел Смугляк, остановился
– По этим адресам тоже направьте посылки. Пусть жены и родители думают, что о них не забыли, а дети-сироты порадуются.
– Ясно, товарищ гвардии старший лейтенант!
– выпрямился Большаков. А женам бывших командиров роты тоже послать?
– Обязательно!
– ответил Смугляк.
– И вложите записку: "От воинов роты автоматчиков". Не забудьте. Или пусть сделает это Громов.
Себе Смугляк не взял ни одной пары хромовых заготовок на сапоги, ни одного метра материалов. К обеду пришла Тася. Михаил рассказал ей о трофеях. Она, подумав, оживленно сказала мужу:
– А вот Степану нужно что-то послать. Сходи, Миша, за материалом. Будем шить мешок. Я у тебя ночевать останусь.
Поздно вечером, отправив Степану Ковальчуку посылку, Михаил растопил голандку и подошел к жене, сел рядом. Как всегда спокойно и беспристрастно, он сообщил Тасе о письме Кочина, передал разговор автоматчиков и попросил ее высказать свое мнение по этому вопросу.
– Ничего твердого, Миша, я не могу сказать, - взглянула она на мужа, поправляя волосы.
– Нужно быть постарше, чтобы разбираться в таких сложных делах. Конечно, жена солдата поступила нехорошо. Она отравила ему настроение, нанесла глубокую душевную рану. И это в дни войны. Такие раны не заживают, а если и заживают, то долго и мучительно. Но и разводиться не стоит спешить.
Смугляк внимательно слушал жену.
– Война, Миша, накладывает тяжелый отпечаток на души людей, задумчиво продолжала Тася.
– Коверкаются не только привычки, но и характеры. Я иногда думаю: какое это всенародное бедствие - война! Гибнут замечательные люди, уничтожаются материальные и культурные ценности, остаются калеки, сироты. Конечно, молодая жена вашего солдата очень скучает, переживает большие трудности. Ведь наши люди сейчас не знают отдыха и покоя. Возьми, к примеру, Степана. Человек без ног, убитый горем, содержит такую семью. Но, несмотря на трудности и тоску, дорогой мой, я бы никогда не поступила так, как поступила жена автоматчика Кочина. Горько об этом говорить.
– Ты права, Тасенька. Жены декабристов сознательно лишились всех своих светских прав, откинули общественные пересуды и уехали в далекую ссылку к мужьям. Это были духовно очень сильные подруги жизни. В наше время таких тоже много. Я тебя знакомил с Таней Лобачевой. Ей девятнадцать лет, а может, и меньше. Она больше года уже служит снайпером дивизии. Таня не выходит с огневой. Была ранена, вернулась снова на передовую. А сколько таких героинь на заводах,
на полях?В двери постучали. Вошел Громов.
– Товарищ гвардии старший лейтенант!
– начал докладывать он, взяв руку под козырек.
– Командир батальона приказал подготовиться к маршу и сейчас же доложить ему о состоянии и боеспособности личного состава роты. Он ждет у телефона.
– Иду, Коля. Вызывай сюда Кашубу.
Смугляк доложил гвардии майору о готовности роты, дал указание Громову и Кашубе проверить оружие и обмундирование автоматчиков и вернулся в комнату. Тася уже стояла одетой.
– Придется мне уходить, Миша.
– Что поделаешь, дорогая, - начал одеваться Михаил.
– Война ни с чем не считается. Я провожу тебя. Бери мой фонарик и плащ-палатку. На улице сыро. Сколько отсюда до медсанбата?
– Километра полтора.
– Вот и хорошо. Идем!
Они вышли на шоссе и, освещая впереди себя путь фонариками, направились к хутору, где размещался медсанбат дивизии. В поле было темно, прохладно. Тася взяла под руку мужа и, шагая в ногу, стала вспоминать дорогие сердцу подробности из жизни в шахтерском поселке, где они впервые встретились и где Михаил робко и как-то смешно впервые объяснился ей в любви. Тасе было приятно говорить о днях юности, о незабываемых встречах. На минуту переведя дыхание, она снова говорила и говорила, как будто бы спешила полнее высказаться, чтобы ничего не осталось на душе.
– Ты не забыл об этом, Миша?
– Нет и никогда!
– В следующий раз я прочитаю тебе несколько своих стихотворений о любви, хорошо? Что-то опять потянуло меня к поэзии.
– Разве это плохо, Тасенька?
– Не знаю. Грустно мне, Миша.
У калитки юнкерского замка они остановились. Смугляк крепко и горячо поцеловал жену и посоветовал ей теплее одеваться в дни переездов медсанбата, чтобы не простудиться и не заболеть.
– Помни, ты скоро будешь матерью.
– А ты отцом, - сказала Тася.
– И поэтому тоже береги себя. Мы должны встретить нашу малютку сильными, здоровыми.
– Хорошо, Тасенька.
Ни Михаил, ни Тася не могли допустить и мысли, что это была их последняя встреча, последний горячий поцелуй. Они расстались бодрыми и взволнованными, полные надежд на будущую счастливую семейную жизнь.
В два часа ночи рота снялась и вышла на проселочную дорогу. Погода резко ухудшилась: пошел мокрый снег, подул сильный, пронизывающий ветер. Смугляк, командир взвода Кашуба и старшина Большаков шли впереди роты. Громов замыкал колонну, внимательно следя, чтобы никто не отстал и не отбился от роты. Позади постукивали полевая кухня и повозка с боеприпасами и вещами гвардейцев.
Перед рассветом автоматчики прибыли на указанное место и заняли исходное положение. Ветер не утихал. Гвардейцы сильно продрогли, а кругом ни жилья, ни землянки, ни сносного затишья.
Смугляк ждал боевого приказа из штаба части.
*
И снова наступление. Танки и авиация, тысячи автомашин с боеприпасами и сотни тягачей с орудиями, перемешивая снег и грязь, гремящим потоком двигались вперед, прижимая врага к Балтийскому морю. Смугляк радовался. В этих лавинах он видел неистребимую мощь страны, ее уверенную поступь Какую силу, какую крепость в мире можно противопоставить этому великому потоку?