Наглое игнорирование

Вернулся минут через двадцать. Успели поговорить по многоканальному телефону, что стоял у майора Быстрова и с командиром минбата и командиром трофейной роты. В общем получалось, что притараканить один эрликон можно, разрешения на это не дали, но обещали не заметить. Записан трофей был за танкистами, но и им по какой-то причине не запонадобился, чего Берестов не понял – отлично ведь ему врезалось в память, как бронеходы всю малокалиберную зенитную штукендрачину себе брали. Что-то не так. Но Волкову велел взять с собой Кутина и съездить на развозке, прибрать к рукам. Расписок не писать, следов не оставлять, будут осложнения – тут же сообщать.

И старшина так и поступил. Степенный, хоть и молодой сержант Калинин сел в кабину полуторки, так как с ногами у него и впрямь была беда, а воодушевленный наводчик сиганул в кузов вместе с пуком веревок и проволоки.

— Осколками стегануло по ногам? — спросил Волков у сержанта гвардии.

— Сейчас – да. А до того ножом порезали, — ответил тот.

— Это как тебе так повезло? — удивился, вертя баранку, старшина.

— В плен попал, — неохотно буркнул Калинин.

— Долго был?

— Несколько часов.

Хотя дорога и трудное дело ведения машины по рекомой этой дороге и занимало большую часть сил новоиспеченного водителя, но тут от удивления Волков повернул голову и только чудом не уехал в кювет. Вильнул несколько раз, смирил норовистую полуторку и уточнил:

— Это как тебе повезло, земляк?

— Засыпало меня в окопе. А гансы – в контратаку. Наших с позиции сбили. А тут и я выкопался, думал уже – каюк, обрадовался, что сумел из могилы выцарапаться. Вылез довольный, да как раз на немцев. Дали мне пару раз по голове, да на танк посадили, пристебнули шпагатом за руки к какой-то железяке на крыше башни. Сами тоже сели – и опять вперед. Нарвались почти сразу, наши сыпанули, не пойми откуда, только по броне и загремело. Гансы с танка горохом, танк дернул зигзагами, а мне в ногу как шилом. Смотрю, я им смотровую щель перекрыл ногой, или левой или правой – они ножом из щели и пыряют. Чтоб обзор не загораживал. А по броне звяк-бряк. Потом как хрястнуло, искры фонтаном, так я турманом полетел. До своих добежать сил хватило, потом только обмяк. Только подлечили в бригадном медпункте – нас и вывели в тыл на переформировку, — короткими фразами рассказал сержант свои приключения.

— То-то я смотрю, что лицо знакомое вроде, — кивнул Волков.

— Ну да, я тут был. Недолго. Меня из действующей армии исключили, долечивался уже под Львовом. Туда командировали, бандеру по Яворовским лесам гонять, — тут сержант запнулся.

— Да ты не волнуйся, я не скажу никому. Солоно пришлось, или отдых? — уточнил водитель.

— Да какой там отдых. Бандера дурная, да хитрая. Днем он комсомолец и активист – а ночью с автоматом в засаду – товарищей наших стрелять. Схронов понастроили чертову прорву, оружия, денег от немцев – полно. А дураки – как с дерева струганые. Чурбанье, — презрительно пожал плечами Калинин.

— С чего так решил?

— Ты понимаешь, они сами по натуре души своей – холуи. Им господин над ними нужен. А сами они ничего создать не могут, только нагадить или схрон выкопать. На большее у них мозгов нет – селюки они хуторские. И даже друг с другом объединиться не могут – там у них чертова куча атаманов и все – сами по себе. Их за это даже фрицы стреляли – немцам нужны каратели, а эти дурни друг с другом разбираются все время, словно им партизан мало. Дальше носа не видят – что за огородом – то не мое. А для самостоятельной страны – разум нужен. Широта взгляда. Чтоб все вместе понять. Со всех сторон, — постарался объяснить сержант.

— Понятно, — кивнул Волков, наконец увидев нужный поворот. Ездить тут доводилось, но хорошо, что запомнил.

— Понимаешь, у них холуйский взгляд на вещи. Что такое – равноправие – они не понимают вообще. Если ты ему не господин, значит он себя в господа зачисляет, а тебя в холуи. Каши с ними сварить невозможно и убедить – тоже. Если что в голову взяли – не выбьешь. Дурные, одно слово. Вот тут давай влево! Не, туда, где деревья.

Старшина послушно проехал, куда сержант показал. Потом обогнул давно сделанный ровик, в котором стояла странная машинка, не то очень маленькая пушка, не то крупный пулемет. В глаза кинулись колеса с голыми ободами, откуда явно были сняты резиновые покрышки.

Кутин выпрыгнул из кузова, подошел к пушке, тоже удивился, продекламировав:

На горе стоит машина, Та машина без колес, Всю резину на гандоны Растащила молодежь.

Не торопясь, солидно вылез из кабины. Пригляделся. Рядом второй такой же капонир. Та же машинка, только ствол в другую сторону смотрит. Никаких гильз, вроде не стреляли. И вообще боя здесь видно не было. Разве что странная конструкция из тонких трубок над пушечкой погнута немилосердно, аж краска отлетела. И странно покрашена пушечка – ствол с казенником и непонятными штуковинами – откатниками-накатниками – вороненые, а все остальное – приятного глазу кофейного цвета.

Непривычно для немцев.

Втроем разобрались с тем, как пушка заряжается и работает. Вроде исправно все. А трубки сверху – хитрый прицел для стрельбы по самолетам, но явно сломано все.

— Ну что, берем? — нетерпеливо спросил Кутин. Он уже и пару досок из кузова вытянул и приладил как пандус.

— Да, берем, — решил Волков. Закатить вдвоем пушку оказалось несложно.

— Так, а снаряды где? — огляделся Кутин.

— К первой пушке все снесли. Но сразу скажу – мало снарядов-то, — признался Калинин. И захромал – показать что где.

— Я пока примотаю ее, чтоб не болталась, а ты давай дуй за снарядами, да побыстрее, нечего нам тут маячить, — сказал старшина. Сейчас ему уже вся его выходка казалась не очень разумной. Придет кто ругаться – отбрехивайся еще. Лучше побыстрее смотаться.

Кутин сбегал дважды и притащил несколько магазинов со странными снарядиками – головастыми, гильза и снаряд – пополам делят длину, да еще несколько картонных упаковок. Пока он бегал, Волков закрепил пушку в кузове и брезентом укутал, чтоб в глаза не бросалась.

Никто внимания на их возню не обратил. Газанул и вырулил на дорогу. Обратно мигом долетел. Пушку скатили из кузова – легонькая. Правда, и калибр смешной и снарядики как игрушечные.

Пришел тут же Берестов, осмотрел внимательно, зачем-то потрогал нагревшийся на солнце пламягаситель на конце стволика. Спросил, сколько снарядов есть. Оказалось всего 102. Очень негусто, тем более для автоматической пушки. Да и снаряды-то, одно название, скорее уж – патроны.

После ужина начштаба позвал Волкова и вместе с ним дернул в тылы, имея на лице озабоченное выражение. В приземистом, набитом до отказа разномастными ящиками, складе нашли командира трофейной роты. Тот сидел, закопавшись в бумагах, визиту был не слишком рад, но позвал кого-то из своих – сутулого мужичишку, на котором военная форма сидела как на корове седло, в толстостекольных очках на носу. Нелепый тип. Даже не очки, а две лупы на носу. Совершенно невоенного вида человек, но чувство превосходства у Волкова быстро увяло, когда начштаба вручил этому близорукому кроту привезенный с собой снарядик.

Сутулый мельком глянул маркировку из букв и цифр и тут же заявил: "Эрликоновский патрон 20 на 100, с белым фосфором, зажигательный".

— Они у нас есть? — перебил ротный.

— Нет. Это старая модель пушки, швейцарская, СЕМАГ еще видимо. Флак 28, судя по калибру, но отличается от тех, что раньше попадались. Основная масса Эрликонов – типа S, с патроном 20 на 110, а это – их предшественник. Танкисты спрашивали с десятой, попалась им не типичная батарея. Вы вторую такую нашли? — совершенно не по-военному спросил очкарик.