Наират-1. Смерть ничего не решает

В тот же день на стол шаду Лылаху легла записка с привычным грифом «Птица и Камень»:

«Инцидент не имел иных последствий, кроме слухов о чрезмерной увлеченности тегина новой игрушкой, на которую и списывают его добровольное семидневное заточение.

Тем не менее, частота визитов хан-кама Кырыма заставляет предполагать худшее: здоровье тегина ухудшается и велика вероятность, что к моменту подписания мира Ырхыз будет не в состоянии адекватно выполнять обязанности полномочного представителя ясноокого кагана. Приступ душевного нездоровья тегина в самый ответственный момент может, по меньшей мере, помешать заключению договора».

Последние несколько ступенек Лылах преодолел с неподобающей рангу поспешностью, причина которой была отнюдь не в том, что он опаздывал, а скорее в тщетной попытке поторопить события, каковые и без того развивались чересчур уж быстро. А Лылах не любил спешки. Впрочем, как и человека, с которым предстояло встретиться.

Лестница вывела в узкий коридор, полукруглый потолок которого прорезали окна. Проникающий свет вкупе с привычным полумраком замковых переходов создавал иллюзию бесконечности, хотя на самом деле шагов через десять коридор закончился дверью. Ну и здесь не обошлось без свойственной камам основательности: дверь выглядела цельномраморной плитой, украшенной знаком Всевидящего.

Стоило приблизиться, как между створками, аккурат по линии, разделяющей знак на белую и черную половины, пробежала трещинка. С тягучим скрипом дверь открылась.

— Премного рад видеть многоуважаемого Лылаха. — Встречать вышел самолично хан-кам Кырым. Невысокий, сутуловатый, он отличался нехарактерной для наир хрупкостью телосложения, которая, как и вьющийся рыжий волос, служила источником как для сплетен о происхождении, так и для насмешек. Их, впрочем, хан-кам предпочитал пропускать мимо ушей. Или делал вид.

— Несказанно счастлив лицезреть мудрейшего Кырыма, — вежливо ответил Лылах, а про себя отметил: судя по виду — простая рубаха, с завязанными выше локтя рукавами, заплетенные в тугую косу волосы и мятый, не слишком чистый с виду фартук — кам не соврал про занятость. Хотя… кто их знает?

— Прошу простить меня за причиненные неудобства. Я бы с удовольствием принял ваше приглашение, но увы, порой не волен управлять собственным временем, ибо есть вещи более важные, чем личные желания.

— Вы же знаете, я не привередлив. Особенно, когда разговор обещает быть важным. Ну или хотя бы любопытным.

Вот тут Лылах не соврал, он вообще врал редко и исключительно по делу, но в данном случае приглашение Кырыма в лабораторию и вправду было неожиданным.

— Буду счастлив удовлетворить ваше любопытство во всех вопросах. Прошу. — Кырым посторонился, пропуская гостя. Стоило переступить порог, как створки, издавая все тот же отвратительный скрип, начали сближение. Несколько секунд, и они сомкнулись, воссоединяя половины разорванного знака в единое целое. Лылах машинально отметил, что изнутри половины круга были иного цвета: та, что слева — белая, та, которая справа — черная. Кырым же расценил замешательство по-своему.

— Каждый защищает свои тайны, как умеет. Впрочем, слышал, что для вас, любезный мой друг, запертых дверей не существует.

Вежлив, как всегда. И как всегда — лжет. Здесь многие лгут и видят лжецов друг в друге. А значит, выгоднее говорить правду, но весьма осмотрительно.

Лылах огляделся. Комната, в которую он попал, являлась продолжением коридора. В центре ее между четырьмя колоннами стояла каменная чаша, судя по виду, оставшаяся еще с древнейших времен, а из чаши свисали петли лианы с широкими бледно-золотистыми листьями.

— Как ваша золотарница? — вежливо осведомился Лылах, поглядывая, впрочем, уже на шахматный стол с незавершенной партией. Интересно, кам играет сам с собой или обучил скланьей игре кого-то из помощников?

— Как видите, пока жива. Прилагаю все старания. Потерять такую редкость было бы обидно. Но прошу вас в лабораторию, здесь ничего интересного нет.

И он оказался прав.

— Взгляните, оно бьется уже двадцать минут. — Кырым с нежностью коснулся сосуда, в котором трепыхалось сердце. Его опутывала металлическая сеточка, пронизывали тончайшие проволоки, а к охвостьям аорт и вен были подсоединены стеклянные трубки. И пойманное сердце послушно прокачивало по ним желтую жидкость.

Нет, Лылах на своем веку многое повидал и сотворил, когда в том возникала нужда, но от картины этой, бесполезной — ну а какая польза от свиного сердца в склянке? — его замутило.

И это эксперимент? И ради этого Кырым с ассистентами из лаборатории не выходит? Неужели Лылах ошибся и зря бежал по этой чертовой лестнице, как мальчишка? Нет, не может быть. В конце концов, Лылах сам припас тему разговора, которая имеет важнейшее значение.

— Вам кажется это бесполезной тратой времени и усилий?

Судорожно схлопнулись предсердия, раздулись в последний раз, грозя лопнуть, желудочки, и сжались, с трудом выталкивая порцию жидкости.

— В конечном счете, — продолжил Кырым, — что значит одно свиное сердце, проработавшее на…

Ассистент, наблюдавший за клепсидрой, начертил на склянке цифру.

— На двадцать три минуты больше, отведенного Всевидящим? Почти ничего.

Кам, взяв со стола щипцы, приподнял крышку. Изнутри пахнуло смесью серы, аммиака и крепкого вина. Кырым пинцетом отогнул сетку, вытянул иглы и только после этого извлек сердце, плюхнув в подставленный помощником лоток.

— Значение имеет факт, что сердце способно работать вне грудной клетки. Еще большее значение имеет факт, что я способен заставить его работать. И если получится со свиным, то почему не выйдет с человеческим? Двадцать три минуты — малость. Но и големы не сразу были боевыми, верно? Познание открывает путь к знанию, а знание — к возможности изменения. Впрочем, мой любезный друг, я полагаю, что занимают вас совершенно иные вопросы.

Лоток с сердцем занял свое место на столе, рядом лежало еще несколько — пять или шесть, уже разрезанных, разобранных на сосуды, тонкие белые волоконца и куски мышцы.

— Мне бы хотелось беседы. Приватной. Речь пойдет о серьезных вещах.

— Оставьте нас, — не оборачиваясь, кинул Кырым. Ассистенты бесшумно исчезли, за деревянной дверью.

Банку могли б и прикрыть, а то смердит неимоверно.

— Полагаю, речь пойдет о тегине? — Кырым ловко проколол сердце длинной иглой. — И об официальном подписании мира на, хе-хе, вечные времена?

Первое прикосновение лезвия, не оставившее видимого следа. Капли жидкости на воске, толстый слой которого покрывал лоток. Синее стеклышко, возникшее в руке кама.