Наират-1. Смерть ничего не решает
Шрифт:
— Насколько я понимаю, времени на раздумья нет?
— Правильно понимаете.
Бельт, накрыв шрам ладонью, поинтересовался:
— И где мне искать Орина?
— Ну, если верить Майне, то он расспрашивал про старый перекресток на гушвинском тракте.
Не надо в это влезать, вот не надо и все. Если Орин и нарвется, то заслуженно. Бельт тут не при чем, по своим долгам он уже рассчитался, чужие мало интересны. И шрам вон опять… Но старик ждет, а его помощь нужна хотя бы для того, чтоб убраться отсюда.
— Пусть Румянца заседлают.
— Сию минуту.
— Еще нужны подорожные
— Будут. Но я надеюсь, вам удастся миновать разъезд в обход. Карета будет делать большую петлю по дороге, а вы сможете срезать. С вами пойдет проводник. И карту дам: старая и не бог весть что, но разобраться можно.
— А вы умеете говорить быстро и точно.
— А вы умеете так же соображать. Оружие?
— Останусь при своем.
Боль поутихла. Означало ли это, что принятое решение было верным? Или наоборот? Или вовсе ничего не означало, кроме, к примеру, грядущей перемены погоды? Старик же, склонившись над столом, открыл шкатулку с заготовленными подорожными и, закрепив свиток в рамке, предупредил.
— Учтите, Бельт, если вас особо неудачно поймают, я Всевидящим поклянусь, что грамоты — поддельные.
— Ясно. Подорожные будут только на меня?
Ответа на этот вопрос пришлось ждать с минуту.
— На вас и Орина. Демоны, почему я сам не могу отправиться за ним?! Если они успели чего-то натворить — вытаскивайте мальчишку. Это главное! В крайнем случае, скажете, что вас двоих захватили разбойники и вы — только заложники. Обещайте выкуп, обещайте, что угодно, но верните мне его живым и целым. Именно так.
Бельт хмыкнул. Отлично начинается служба.
С проводником по имени то ли Коштун, то ли Ковтун пришлось распрощаться больше часа назад у вывернутого бураном дуба. Указанная тропа вывела к тракту, где вполне можно было бы двигаться верхом, и Румянец, пегий жеребец мешаных кровей, будто предчувствуя хорошую скачку, весело всхрапывал и выпускал облака пара в морозный воздух.
Внезапно Бельт резко обернулся и присел, всматриваясь в припорошенные снегом заросли черемухи, осины да можжевельника.
— Эй, — донесся знакомый голос. — Не бойся, это я.
Из придорожных кустов, волоча в поводу кобылу, выбралась Ласка.
— Я с тобой пойду, — сказала она, забираясь в седло. — Помогу, если что.
Лук, колчан, длинный нож на поясе и свернутый тугим кольцом хлыст у седла.
— Убирайся.
Ласка мотнула головой, присвистнула и, хлопнув кобылу по шее, направила ее в сторону перекрестка.
— Дура, Орину на хрен не нужно твое геройство.
— А плевать мне на Орина.
Бельт замолчал. Ну и что с ней делать? А ничего. Сама влезла, сама пусть и выбирается. И на себя же пеняет, если что. Р-разбойница, мать ее…
Ласка же, накинув меховой капюшон, поторопила:
— Поехали уже, я ведь настырная — просто так не отстану.
— Влипнешь, вытягивать не буду.
Только рассмеялась, демоново отродье, поночница треклятая.
Румянец, получив удар пятками, перешел на широкую рысь. Ласка держалась по левую руку, не отставая, но и не высовываясь вперед. И молчала. Неужели хоть чему-то научилась?
Перекресток они проехали уже затемно, так никого и не встретив
в разошедшемся снегопаде. Пелена белых хлопьев обманывала глаза, меняя очертания придорожных зарослей, обманывала уши, скрадывая звуки. Налетавший порывами ветер проталкивал снежные комья за шиворот и выл при этом то ли от радости, то ли, напротив, из злобы. Еще через час пурга улеглась, и в этой мягкой тишине Бельт и Ласка въехали на вершину холма. У подножья его в свете пары фонарей виднелась странная карета, криво вставшая посреди дороги. Замер в терпеливом ожидании четверик битюгов, рядом копошились люди с факелами. Сквозь просветы в тучах взирало Слепое Око.— Пусть меня демоны сожрут, если Орин не сидит в тех кустах. — Ласка указала на сугроб у обочины.
— Перехватить успею. — Бельт наддал шенкелей и уже через плечо крикнул: — Тут сиди!
Что она сказала в ответ, Бельт не слышал. Он несся прямо к карете, на ходу отмечая ее несуразность: слишком большая, слишком длинная, на шесть колес поставленная. Да еще и двери не только сбоку, но и во всю заднюю стену за каким-то демоном.
Оборачиваясь, закричал, замахал факелом возница. И рухнул навзничь. Вот и второй на снегу растянулся, за охвостье стрелы хватаясь, а к карете с двух сторон уже бежали люди. Один схватил лошадей, сшибая и фонарь, и длинный шест со связкой конских хвостов. Второй с разбегу саданул топором в борт. А третий, еле видный, замер с другой стороны на границе света. Орин. Точно он.
Заорали, зашумели. Где-то справа беззвучно вошла в снег стрела, затрещало, ломаясь, дерево.
— Стоять! — заорал Бельт, осаживая коня. — Не сметь! Равва, Хрипун, назад!
Появившийся откуда-то сбоку Дышля, сжимал в руках два тяжелых тесака. По самой кромке света, то и дело соскальзывая в тень, двинулся к карете Орин.
— Открывай, сучье племя! — надрывался обезумевший от холода и злости Равва. — Открывай, скотство, а то порубаю на хрен вместе с тарантасом! Руки-ноги пооткромсаю! Отворяй!
Тяжелые удары сыпались на дверь, разметывая щепки.
— Бельт, тебя нам и не хватало. — Орин засмеялся, поднимая с земли шест с хвостами, перевитыми золоченой нитью. — Ты только взгляни, какой жир наша баба на драное лыко выменяла: повезло нам, прищемили хвост гусю мясному, непостному. Равва, веселей наддай!
Спрыгнув с коня, Бельт отгородился им от Дышли и заговорил тихо, но настойчиво:
— Забудьте про добычу. Убираемся и быстро. Следом за нами идет разъезд.
— Да неужто? — Орин намотал конский волос на палец. — Смотри, семь штук как с куста… А я к гербу и одного привесить не мог. Да и герба-то не было. Ну и хрен с ним. Правда?
Из кареты донесся приглушенный скрежет, будто там ворочались тяжелые бочки, ему вторили неразборчивый говор и повизгивание. Бельтов шрам вдруг потянул шею, выворачиваясь ноющей болью.
— Если не будем возиться с каретой — успеем уйти.
— Да ведь уже почти… Зря мы жопы морозили?
Что-то тяжелое ударило изнутри в задние двери так сильно, что даже Равва замер с занесенным над головой топором, а Румянец, стоящий всего в полудюжине локтей, попятился, потянув за собой Бельта. Снова ударило, тише, примеряясь. И Орин, взбудораженный звуком, отскочил в сторону. Вовремя.