Наказание в награду

Ладлоу, Шропшир

Барбара Хейверс рассталась с Ардери с ощущением, что она все-таки выиграла этот раунд. Между их совместными поисками среди вещей Дрюитта и последующей встречей на аперитив в холле перед обедом у нее было время пролистать ежедневник диакона. И в нем она действительно обнаружила нечто, что заслуживало пристального внимания.

Но, спустившись в холл гостиницы, сержант увидела, что в Гриффит-Холл в тот день заселились новые постояльцы. И то, что они сейчас поглощали шампанское в баре, не позволило ей серьезно поговорить со старшим суперинтендантом ни во время предобеденных поклевок и аперитива – водка-мартини для командира и полпинты эля для Барбары, которую она планировала растянуть на весь обед, – ни во время обеда.

Хотя за все это время мобильный Ардери звонил три раза, она лишь смотрела на экран, чтобы определить, кто звонит – дважды с выражением омерзения на лице, – и позволяла ему переключаться на голосовую почту. Когда они после обеда пили в холле кофе, телефон зазвонил в четвертый раз. Суперинтендант ответила на звонок, сообщив Барбаре, что это Хильер, и вышла из помещения.

«Чур меня», – подумала Хейверс. Если речь шла о том, что они делали в Шропшире, то помощник комиссара, оставаясь верным себе, наверняка хотел, чтобы они облизали здесь всех местных и свалили восвояси.

Сержант захватила с собой одну из папок с отчетом КРЖП. Пока Ардери отвечала на звонок, Хейверс открыла ее и нашла то место, которое касалось основного, по ее мнению, вопроса в расследовании самоубийства Йена Дрюитта: что ПОП Гэри Раддок делал в то время, когда диакон вешался, и что он сделал, когда нашел неподвижное тело Дрюитта повисшим на дверной ручке.

Показания Раддока о том, что произошло той ночью, были подтверждены многими людьми: владельцем «Харт и Хинд» на Куолити-сквер, согласившимся, что в тот вечер в клубе действительно началась пьянка; владельцами других пабов в городе, подтвердившими, что Раддок звонил им и просил не обслуживать подвыпившую молодежь, говоря о том, что не сможет помочь в случае каких-то проблем; командиром Раддока – сержантом из команды полицейских общественной поддержки, – подтвердившим историю об ограблениях, из-за которой Раддоку пришлось арестовывать Дрюитта. Парамедики, прибывшие после истеричного звонка Раддока на номер 999, рассказали, что в тот момент, когда они появились в участке, тело Дрюитта лежало навзничь на полу – лигатура была снята с шеи, – а Раддок делал ему искусственное дыхание с криками: «Ну же! Давай! Чтоб тебя!», как будто мертвый мог его услышать. То, что человек был мертв, парамедики поняли сразу же, хотя и попытались его реанимировать. Но в результате все их усилия оказались тщетными, и ответственность за смерть Дрюитта полностью легла на плечи ПОПа.

Смерть не случилась бы, если б Дрюитта доставили в Шрусбери, где дежурный сержант в изоляторе временного содержания, действуя в соответствии с процедурой, отобрал бы у него все вещи, которыми он мог причинить себе вред, вызвал бы пару свидетелей, которые подтвердили бы, что содержание задержанного в камере соответствует стандартам, и пригласил бы дежурного адвоката, на тот случай, если у Дрюитта не было своего. Но ничего этого не произошло, и именно поэтому у нее – Барбары Хейверс из полиции Метрополии – сейчас чесалось в одном месте. Поэтому, когда Ардери вернулась в бар после своего телефонного разговора и заказала у Миру Мира большой бокал портвейна, Барбара, извинившись, сказала, что хочет уйти пораньше – «для того, чтобы глубже погрузиться в еженедельник Дрюитта». Она с облегчением услышала, что суперинтенданту больше от нее ничего не надо.

Поднявшись наверх, сержант бросила стопку папок на свою монашескую кровать – и сразу же забыла о ежедневнике. Ей надо было обратиться на ресепшн со странной просьбой. После некоторого замешательства Барбаре сообщили, что да, швабра может быть оставлена возле выхода из гостиницы. Это возможно сделать минут через тридцать, так как постояльцам гостиницы все еще разносят послеобеденные напитки, но если миссис Хейверс согласна подождать… Миссис Хейверс была согласна. Положив трубку, она использовала время ожидания на то, чтобы еще раз проверить по карте свой путь.

Ей надо было выбраться из гостиницы незаметно для старшего суперинтенданта. Хотя она полагала, что ее действия абсолютно логичны, Барбара не хотела, чтобы Ардери о них знала. Она не хотела, чтобы суперинтендант интерпретировала любой из ее поступков как попытку детектива-сержанта Барбары Хейверс вести свое собственное расследование, что не раз случалось в прошлом. Для того чтобы все прошло чисто, Барбара спустилась вниз и подошла к входной двери только с пачкой «Плейерс» [98] , ключом от комнаты и коробкой спичек – еще один постоялец заведения, в котором курение запрещено, выходит на улицу, чтобы глотнуть табачного дыма. Если б она взяла с собой сумку, то суперинтендант, увидев ее, могла бы что-то заподозрить. А наличие швабры было бы для Барбары началом конца.

98

Популярная марка английских сигарет «Джон Плейерс Спешл».

Ей повезло, и к выходу она добралась незамеченной. Вокруг никого не было, а швабра стояла там, где было обещано, прислоненная к стене за вешалкой. Схватив ее, Барбара через мгновение растворилась в темноте. Положив швабру на плечо, она направилась в сторону Касл-сквер.

Погода стояла приятная, поэтому, несмотря на то что было уже поздно, Хейверс оказалась на улице не в полном одиночестве. Мимо прошли несколько болтающих студентов с учебниками в руках и рюкзаками – по-видимому, возвращались домой после лекций. Несколько человек прогуливались по дороге, ведущей к стенам замка. Перед Залом собраний Ладлоу на Милл-стрит остановился автобус; пенсионерам помогали взобраться по его ступенькам после просмотра какого-то представления. Как и раньше, на улицах не было практически никакого транспорта, за исключением такси, стоявшего в самом конце Черч-стрит.

После разговора с Гэри Раддоком Барбара совсем забыла о его предложении повернуть камеры наружного наблюдения с помощью швабры. Теперь таковая была у нее в руках, и сержант была твердо намерена проверить обе камеры: ту, что висела на фасаде здания участка и смотрела на ступени, ведущие от проезжей части, и ту, что была направлена на парковку на заднем дворе.

Добравшись до участка, Хейверс провела быструю рекогносцировку. Как и раньше, когда она посещала участок в темноте, где-то внутри горел свет. Как и раньше, на парковке стояла «Панда». Правда, на этот раз никто в ней не дремал. Сержант подошла поближе, чтобы убедиться в этом, и подергала двери машины, оказавшиеся запертыми.

А так как Барбара уже была на заднем дворе, она использовала швабру, чтобы проверить камеру, укрепленную над задней дверью. Камера была зафиксирована и не могла двигаться. Поэтому, решила сержант, у нее должен быть широкоугольный объектив, чтобы захватить и две ступени, ведущие к двери, и парковку.

«Теперь к фасаду», – подумала Барбара. Туда она пробиралась вдоль здания, скрываясь за вечнозеленым кустарником, как кошка-воровка. В этот момент по улице проехала патрульная машина, которая повернула за угол и пересекла парковку. Она скрылась из поля зрения сержанта. Через несколько мгновений двигатель заглушили.

Барбара осторожно вернулась назад и, выглянув из-за угла здания, увидела, что машина задом припаркована на стоянке в самой густой тени, которую отбрасывало дерево, росшее на соседнем участке. Она продолжила наблюдение. Прошла минута. Никто не вылез из машины. Ничего не происходило.

Сержант уже собиралась вернуться к фасаду здания, как вдруг пассажирская дверь распахнулась, на мгновение осветив сидевших внутри машины. За рулем был полицейский общественной поддержки Гэри Раддок. Пассажиркой оказалась молодая женщина, лет двадцати с небольшим, со светлыми волосами и не очень высокая. Она стала вылезать из машины, и Барбара ясно услышала ее слова: «…в общем-то, не сильно волнует». Ответ Гэри Раддока разобрать было нельзя. Однако, услышав его, женщина заколебалась, и пока это продолжалось, ПОП вылез из машины и через крышу воззрился на нее. Какое-то время они играли в гляделки, при этом Раддок выглядел довольно спокойным, а она выглядела так, как выглядела, – со своего места Барбара не могла рассмотреть ее лица. Прошло секунд пятнадцать, и женщина вернулась в машину. Раддок последовал за ней. А после этого – ничего. То есть абсолютно ничего. Или что-то безусловно очень интересное, чего Барбара не могла рассмотреть. Но у нее было достаточно воображения и способность рассуждать логически. По ее логике выходило, что один плюс один плюс два получается четыре, при этом первой единицей была машина, второй – темнота, а двойкой – Раддок и его компаньонка. Это равнялось четырем, что, в свою очередь, равнялось или серьезной беседе в темноте о состоянии экономики страны, или противоправному деянию, которое требовало глубокой темноты, или мудреному действу, которое иногда случается, когда в одной точке сходятся машина, темнота, мужчина и женщина.

И именно этим, как поняла Барбара, Гэри Раддок мог заниматься тогда, когда диакон в участке сводил свои счеты с жизнью. А если это так, то он точно не хочет, чтобы об этом знали. По его собственному рассказу, он жил с каким-то стариком. А молодая женщина могла жить или с соседями, или с родителями. А если предположить, что им с Раддоком не терпелось поскорее задействовать «глубиномер» – а не просто вести серьезные беседы при ясной луне, – им была необходима уединенность. Здание полицейского участка для этого подошло бы идеально, даже несмотря на отсутствие в нем удобной мебели, но в нем диакон дожидался переезда в Шрусбери, а это портило всю малину.