Накипь

Не обращая на него внимание, Петухов сгреб с тарелки большую часть печенья и отправил в рот. Докучаева заерзала.

– Может быть, еще кто-то хочет?.. Валера, будешь?.. – спросила она Курицына.

Но тот отказался, мельком взглянув на маленькое, мягкое брюшко под джемпером.

– Все на кефире? – спросил Петухов, отряхивая руку о штанину.

Курицын неловко хохотнул и попытался продолжить прерванный разговор:

– Так вот, Полежевский…

Петухов, между тем, заметил Архипова. Развернувшись к нему всем корпусом и глубоко втянув носом воздух, он качнулся с пятки на носок и хмуро уставился на него исподлобья.

– Здравствуйте, – робко произнес Архипов.

– Ну? – с нажимом спросил Петухов.

Архипов молчал, не понимая, что от него хотят.

– Ну?! – повторил Петухов.

И не дождавшись ответа, он громко засопел и продолжал:

– Ну, говорил я, что так строить нельзя? Говорил я, что может рухнуть? Говорил! Ну вот и не удивляйтесь, что рухнуло! – с удовольствием закончил он, как будто видел перед собой не просто Архипова, а Архипова, раздавленного тем, что рухнуло.

– Сергей Сергеич, вы про Малую Посадскую? – мягко перебила его Виктория Романовна.

Петухов посмотрел на нее, но не удостоил ответом и снова вцепился в Архипова.

– Ну что там? Большой ущерб вкатали? – нетерпеливо и радостно спросил он. – Тысяч триста хоть будет?

– Суд не удовлетворил требования истцов, – ответил Архипов, смущаясь под его взглядом.

– Ааа… Вот оно что… – разочарованно протянул Петухов. – Ну да ладно! Мы еще посмотрим! Вы еще вляпаетесь – это я вам обещаю!

– Так ты же тогда премию не получишь, – посмеиваясь, сказал Курицын.

– А когда я ее получал? Вот когда нужно чей-то лоб под шишки подставить, Петухов годится. Когда нужно чужие, пардон, задницы прикрыть – Петухов тут как тут. А премии получать другие горазды, Полежевский, какой-нибудь, например…

– Вот про Полежевского кстати…

– Да взять хотя бы тебя. Вот что ты делаешь? Ты же присоска, дармоед, всю задницу себе отсидел, бока, вон, выкормил – диеты не помогают… Объясни мне, для чего ты нужен?

Курицын, не ожидавший такого выпада, только косо улыбался и краснел.

– И Полежевский тот же, еще четыре года назад в таком задрипанном пиджачишке ходил, и голосок был – в пору на хорах петь…

– Вот-вот! И я о том же! – обрадовался Курицын.

– А теперь поздороваться забывает! «Вы у нас – ценный кадр» – это он мне говорит, и по плечу хлопает… Я-то ценный, а вы…

– Не знаю, как с кем, а со мной он всегда здоровается, – не глядя на Петухова, сказала Печенкина.

– И со мной, – добавила Докучаева.

– Он вообще очень приятный молодой человек. Всегда вежливый, внимательный, аккуратный, говорит так хорошо, я и слов-то таких половину не знаю… А те, кто завидуют, сами бы хоть раз женщинам на восьмое марта цветочек подарили…

Петухов замолчал, на мгновение сбитый с толку. Затем жадно обвел глазами комнату и, наткнувшись взглядом на Докучаеву, вцепился в нее.

– Я сразу сказал, что это халтура. Но разве меня слушают?

– Ваше предложение в два раза превышало смету, – кисло ответила та.

Маленькое, невзрачное и почти незаметное существо, она обладала одним единственным талантом – крепко сидеть на своем месте.

Петухов наклонился к ней, словно собираясь вылезти из собственной шкуры:

– Голубушка моя. Мне ли не знать, что там у вас на смету легло, а что на крышу.

Докучаева не ответила и, поджав губы, сделала маленький глоточек чаю.

Курицын попытался сменить тему.

– Кто идет на корпоратив? – спросил он.

– Все идут! – за всех ответила Печенкина, и личико ее сразу просветлело от приятных мыслей. – Сергей Сергеич, вы идете?

– Да! – отмахнулся от нее Петухов и снова нашел взглядом Докучаеву. – Вот я бы посмотрел, если бы на вас или вашего Никиту крыша рухнула!

Докучаева так и подпрыгнула. Пятнадцатилетний олимпиадник Никита был отрадой и гордостью материнского сердца.

– Да оставьте меня в покое! – возмутилась она. – При чем тут я или мой сын?

– Просто так, для примера…

– Для примера возьмите сына какого-нибудь Иван Иваныча! Среди нас такого, хотя бы, нет. А моего Никиту не троньте! Зачем вообще приплетать кого-то из нас? Это просто неприятно!

– В самом деле, – вмешался Курицын, – это уже перебор.

И, не дав Петухову опомниться, он спросил:

– А что, «крестный ход» был в этом году?

– Конечно, – ответила Печенкина. – Отец Афанасий приходил, все кабинеты обошел, все освятил. Молитву о коммерческом успехе прочитал…

– Отец Афанасий – это мастер заговаривать ячмени и чирьи? – перебил Петухов.

– Чирьи?.. – брезгливо переспросила Печенкина. – Нет, никакие чирьи он не заговаривает. Он только заговорил пальчик Лампушке.

Лампушкой – Евлампией – звали дочь Жулина. О неприятности с ее пальчиком так или иначе знал весь офис. Шестилетняя Евлампия прищемила мизинчик на левой руке, и хоть палец своевременно обработали и перевязали, ранка загнила. Отрастающий ноготок пришлось дважды снимать и чистить гной. Дело пошло на лад только, когда отец Афанасий обрызгал палец святой водой и пошептал молитвы.

Все знали, что Жулин Петр Петрович человек набожный. В дни поста сотрудники, питавшиеся в офисе, получали на выбор, помимо обычного меню, гречневую кашу с грибами, морковные котлеты, овощное рагу и прочую постную пищу. Говорили, что он выстроил на свои деньги храм на севере города. Короткая иконописная бородка очень шла к его лицу.

Ежегодно, прямо перед Пасхой, Жулин на свой счет устраивал торжественное освящение офиса, в народе получившее название «крестный ход». Каждую последнюю пятницу апреля поп в рясе, густо чадя кадилом и брызгая кропилом, проходился по всем помещениям, не пропуская ни кухню, ни кладовку, ни клозет.

Дверь приоткрылась, и внутрь заглянула Точина.

– Константин, можешь идти, – бросила она и снова исчезла.

Архипов вскочил и, спотыкаясь о стулья, подвернувшиеся на пути, выбрался в коридор.

Когда он вошел, Полежевский все еще сидел у Жулина. Видимо, речь между ними шла о чем-то приятном. Обрывки смеха, как крошки после вкусного обеда, висели у них на губах, оба улыбались лоснящимися ртами.

Хоть Архипову и разрешили войти, ему все равно показалось, будто он помешал, вторгся некстати и пришелся не к месту. Неловкость, которая и так всегда охватывала его в присутствии начальства, только усилилась. При этом Полежевский заставлял его чувствовать себя не менее принужденно, чем Жулин, хоть и был старше Архипова всего на пять лет. Причиной тому служила самоуверенная манера Полежевского держаться и то, что Архипов не вполне понимал его статус и роль в делах Жулина. По слухам он догадывался, что Полежевский при Жулине – что-то вроде адъютанта при генерале. Неясным оставалось, до какой степени Полежевский обладал влиянием, на которое намекали все его повадки.