Наледь

– Бере-от!
– весело протянул Зеленин.
– Он все берет: и вокзал, и новый жилой квартал, и рудники ему хотят подкинуть. Раза в полтора программу увеличили его участку, а люди почти те же.

– Но ведь он сорваться может!

– Все может быть... Но он старается - мечется с объекта на объект, как торпедный катер. Но если еще и рудники получит, то уж сорвется наверняка.

– Почему?

– У нас эта площадка называется чертовым колесом. Так что кого хотят прокатить по наклонной плоскости - туда посылают.

– А что же такого непозволительного сделал Воронов?

– Ого!
– воскликнул Зеленин. На его желчном сухом лице изобразилось удивление.

– Вот что значит быть нормировщиком в чистом виде. Слушайте, вам это полезно знать. Вся примудрость состоит в том, что наше хозяйство всегда выполняет производственный план. Заметьте - всегда! И это главный наш козырь. За это нас хвалят и даже премируют. Правда, по вводу объектов в эксплуатацию, особенно жилья, мы отстаем - это наш минус. За это нас даже и критикуют. Но что за беда! У кого нет минусов?! Кого не критикуют?! А что хочет Воронов? Он решил снять часть людей, ну кой-какой резервишко, с основных объектов на жилье. Понимаете, чтобы и то тянуть и другое. Словом, за двумя зайцами решил погнаться. Ай-я-яй, какой неопытный! Зеленин защелкал языком и покачал головой.
– На пределе захотел работать. И думает, что все последуют его примеру, вся стройка. Но ведь работать так - значит смотреть надо в оба. А то, не ровен час, и сорваться можно. Разве могут рисковать такими вещами разумные люди? А во главе стройки у нас люди стоят очень даже разумные. Впрочем, вы и сами убедились в этом.

Желчная речь Зеленина делала свое дело, и Катя все больше тревожилась за Воронова. "Надо непременно поговорить с ним, - думала она, - убедить его, чтобы он поступал более осторожно..."

Но в эту минуту в кабинет Зеленина вошел высокий беловолосый паренек лет восемнадцати в вельветовой курточке, из которой он заметно вырос. По светлым голубым глазам, по густому щетинистому бобрику Катя уловила в нем сходство с начальником отдела кадров. Это был его сын Толя, работавший лаборантом.

– Леонид Николаевич, ну что это за безобразие?!
– сказал он, капризно наморщив лоб.
– Меня Воронов выгнал из лаборатории.

– Воронов? Тебя? Выгнал?
– качал головой Зеленин, поджимая свои тонкие губы.
– Как же он тебя выгнал, интересно?

– Я им приготовил состав бетона для массивов-гигантов. А он приехал с этим рецептом и как заорет: "Кто подписывал этот рецепт?" Я отвечаю: "Я, потому что начальник в отпуске". А он говорит: "А кто составлял его?" Я говорю: "Тоже я". А он как гаркнет: "Вон из лаборатории, чтобы ноги твоей здесь не было! Тебе, говорит, не состав бетона готовить, а мякину для коров". Я ему сказал, чтобы он сам убирался подальше. Он тогда схватил меня за руки, повернул и коленом... вытолкал.

– Какая непочтительность!

– Если его не накажут, я не буду работать в лаборатории.

Зеленин развел руками.

– Ну зачем же так пугать, Толя? Ведь ты только подумай - на тебе вся лаборатория держится. Как же без тебя будет существовать стройка?

– Вы все шутите, Леонид Николаевич! Я вижу - мне тут делать нечего.

На пороге с Толей столкнулся Воронов, хмуро посмотрел на него и вдруг, заметив Катю, смутился.

– Что этот недоросль у тебя делал? Жаловался?
– спросил он Зеленина.

– Нет, восторгался твоей силой.

– А черт с ним! Все равно его нужно выгонять.

– А ты об этом поговори с Синельниковым либо с начальником.

– И поговорю.
– Воронов набычился и сурово смотрел на Зеленина.

– Что ты на меня уставился? Может, и меня выгнать хочешь?

Воронов вскользь посмотрел на Катю.

– Массивы бетонировать скоро. А этот недоросль прислал такой состав гравия, что им не тонкие стенки бетонировать, а фундаментные башмаки.

За дверью раздался трубный голос жены Дубинина:

– Идем, идем! Это ему так не пройдет. Я покажу ему...

Могучая, пышущая гневом, она ворвалась, как пожарный, почуявший запах дыма. За руку она тянула сына и с ходу пошла в атаку на Воронова:

– Ты что же это безобразничаешь? Думаешь, на тебя управы не найдется? Врешь! Я в суд подам! Я до Верховного Совета дойду!..

– Что случилось, Ефросинья Ивановна?
– перебил ее Зеленин.

– Как, что случилось? И ты еще спрашиваешь? Он, злодей, осрамил моего сына. Толя, расскажи, как он тебя ударил. Ну, чего стоишь? Рассказывай!

Дверь снова распахнулась, и вошел сам Дубинин.

– Фрося, у тебя совесть есть?

Дубинин говорил глухо, просительным тоном, и чувствовалось, что подобные сцены для него не впервой и что ему стыдно.

– Ты не у меня совесть спрашивай, а у него, - она гневно показала на Воронова.
– Вот кто бессовестный.

– Ну, кто здесь какой - это наше мужское дело, Разберемся. А ты ступай, ступай домой. Толя, бери мать!

Они вместе с сыном взяли ее под руки, но в самых дверях Ефросинья Ивановна остановилась и крикнула Воронову:

– Мы еще посчитаемся!

– Ступай, ступай...
– Дубинин аккуратно притворил дверь и сказал, неловко переминаясь у порога: - Я случайно заметил, как жена-то к вам пошла. Ну и почуял, что недоброе учинит. Вот оно как...
– Он неуклюже повернулся и вышел.

– Кой черт меня дернул!
– досадливо произнес Воронов.
– И как это я не сдержался?

– Да ничего... Нет худа без добра, - сказал Зеленин.
– Ему в школе надо учиться, а не в лаборатории работать. Все синельниковская протекция. Пусть теперь почешет себе мягкое место.

– А чего ради он старается?
– спросил Воронов.

– Э, брат! Здесь - тактика. Михаил Титыч и начальник отдела кадров, и парторг по совместительству. Для Синельникова Дубинин - находка. Человек он простой, честный, лет двадцать с лишком прослужил в армии на каких-то складах, старался. И здесь вот старается.

– Постой!
– перебил его Воронов.
– Разве у Дубинина нет технического образования?

– Какое там образование!

– Но ведь его же избирали?!

– Конечно. Начальство предложило, мы поддержали. Да и чего возражать? Человек он простой, честный.

– Но ведь одной честности мало. Это же стройка!

Зеленин пожал плечами.

– А что же Лукашин?
– спросил Воронов.

– А ничего. Живет. Спокойно, хорошо живет. Работа идет как по маслу, план выполняется. Чего еще надо?

Невозможно было различить, где кончался серьезный разговор и начиналась желчная зеленинская ирония.

– Можно подумать, что вам очень весело от всего этого, - сказал Воронов.

– А вы-то чего нос повесили?
– обратился Зеленин к Кате, молча сидевшей в стороне.
– Работать будете здесь, в моем кабинете, вон в стеклянной кабине, - он кивнул в сторону застекленной перегородки.
– Будете сидеть, как на командном пункте. Вся стройка видна отсюда как на ладошке. Извините, друзья мои, - Зеленин округло развел руками, - я на минуточку отлучусь...
– И он вышел.