Налог на Родину. Очерки тучных времен
Шрифт:
Я выздоравливал лет, наверное, пять или даже больше, успев поредактировать глянцевый журнал и засветиться на модных тусовках, пока деньги не стали меня интересовать лишь как инструмент достижения нематериальных целей (ну, например, изучения еще одного иностранного языка), а большинство вещей, рекламируемых в глянце, не перестали интересовать вообще. Потому ясна была реальная цена, которую за это барахло придется заплатить (о чем писал еще в «Generation » Пелевин).
Я ждал довольно долго, что поколение начнет повторять мой путь, но не дождался. Логическая ошибка была в идее, будто поколение, подсевшее на потребительскую иглу, сможет с нее слезть. Наркоман вообще редко может слезть с иглы. А вот не подсесть
И здесь перехожу к одному важному наблюдению.
Дело в том, что нежелание идти проторенным путем реализуется сегодня не среди моих ровесников, а среди их детей. Среди их подруг и друзей. Среди того начинающего взрослеть поколения, которое ныне выделяется вовсе не самостоятельностью суждений, образованностью, социальной активностью или уж тем паче желанием перемен (ныне приравненному к экстремизму), а исключительно отношением к поколению отцов.
Там есть несколько очень принципиальных вещей.
Во-первых, даже желая материального достатка, ребята понимают, что быстро сколотить серьезный капитал им не светит. Минуло время, когда можно было, не заплатив, вывезти с Уфимского НПЗ полсотни вагонов с мазутом, затем пожарить шашлыки нужным людям на нужной даче – и вперед, в мультимиллиардеры. Теперь впереди – долгие годы с заработками, на которые не снять даже приличной квартиры, поскольку сдают эти квартиры как раз люди, сумевшие в нужное время пожарить шашлыки.
Во-вторых, даже желая материального достатка, эти ребята не хотят его ценой личной продажи хромому черту на сто лет вперед. Как пишут в таких случаях на сайтах знакомств, «ищу отношений, спонсоры летят в корзину». Причина проста: наши родители продались, а что получили взамен? Поджатые губы, необходимость занести кому надо что надо и вечный страх, что кого надо переиграет кто не надо и завтра в офис, а то и в дом нагрянет ОМОН в масках, закошма-рив до упада?
В-третьих, даже желая материального достатка, ребята из нового поколения понимают, что, даже ничего не делая и поплевывая в потолок, они с голоду не умрут, поскольку на их благополучие изрядно поработало продавшееся – но не обретшее в результате счастья – поколение отцов. Последние горбачевские годы, с их пустыми прилавками и нищетой, и первые ельцинские годы, с их полными прилавками и нищетой, молодым не угрожают.
То есть нынешние двадцати-около-летние – это поколение, которое не хочет достатка любой ценой. Революций оно тоже не хочет, оно хочет развлечений, отношений, удовольствий – то есть, отвергая жизненный опыт отцов, хочет процентов с их капитала.
Эта тенденция многолика, и лица обычно описывают по отдельности. Вот эскаписты, сбежавшие на Гоа из офиса (среди них удивительно много вроде бы не успевших от рутины устать молодых); вот стиляги-моды; вот чувствительные эмо; вот хипстеры, – многие еще просто не названы, не заключены в социальную клетку.
А больше всего совокупно они напоминают неформалов конца 1980-х-начала 1990-х, которым тоже было несть числа (мы ведь уже успели забыть! – а были и хиппи, и «системщики», и панки, и металлисты, и лю-беры, и тьма других: единственное, что их объединяло, так это неприятие лекала родительской жизни).
И вот это единство – по принципу тихого неприятия того, что представляют собой их отцы, – все крепнет и крепнет. Вода распирает изнутри лед державной самовлюбленности. И раздается порой какой-то такой звук, будто первая льдина треснула. Это не у нас с вами – это там у них.
То есть когда начнется наш ледоход – и начнется ли и не начнется ли вместо него ледниковый период, – я не знаю.
Но нам-то – признайтесь! – ведь хочется, чтобы он начался?
Похвала лицемерию
Бывает, что искренность есть синоним свинства. Так бывает всегда, когда речь идет о бытовом нацизме и, шире, дискриминации вообще. Тут я – за фальшь, за ложь, за скрываемое натужной улыбкой лицемерие, именующееся политкорректностью
У меня в Барселоне живет подруга.
Зовут ее Тамара Трапез.
Больше всего в жизни Тамара Трапез ценит свободу, равенство и братство.
Генералу Франко повезло, что жил в другую эпоху. Иначе бы Тамара Трапез разрядила ему в лоб револьвер, пролетая мимо в красных туфлях на десятисантиметровых каблуках и мурлыча под нос самую модную каталонскую песенку.
Недавно мы с Тамаркой обедали вместе. Помимо свободы, туфель и модной музыки, она знает толк в ресторанах. Мы обедали в гениальном ресторане, вжавшемся в узкую щель возле Рамблы, так что не-знатоки пролетали мимо, а знатоками, как Средиземным морем, был колышим зал. Но для нас – для Тамарки то есть – место нашли. И вкус кролика, которого я ел, у меня до сих пор на губах.
И вот, когда кролик на столе уже превратился в воспоминание о кролике, разговор зашел о ценах на съемное жилье. И я сказал Тамарке, что в России дело не только в ценах, а в том, что человеку с именем Ахмед или, скажем, Анзор снять квартиру непросто. Потому что на доброй трети объявлений будет значиться «только славянам».
– Ты врешь!!! – Тамарка выпрыгнула из-за стола и истребителем «харриер» взмыла над залом. Все повернули головы к нам; в тишине звякнули приборы о фарфор. – Скажи, что ты врешь!!!
– Не вру. Возьми в Москве любую газету бесплатных объявлений и убедись.
Тамара совершила иммельман плюс пару боевых разворотов и приземлилась, тряхнув гривой волос:
– Тогда вы фашисты.
Описываемая сцена особенно аппетитна на фоне каталонского колорита, который заключается в специфическом отношении Барселоны к Мадриду. Например, объявление в Барселоне может быть написано крупно по-каталонски, затем продублировано (помельче) по-английски, немецки и даже по-русски, а уж самыми крохотными буквочками в конце – по-кастильски, то есть на официальном языке Мадрида (да-да, к сведению наивных: в Испании говорят не по-испански, а по-баскски, галисийски, арански, каталонски и по-кастильски: последний язык иностранец обычно и зовет «испанским»).
То есть, говоря честно, многие каталонцы хотели бы от Испании отделиться и жить собственным умом, и кое-чего их умы добились: например, прав автономии. И этот сепаратизм на бытовом уровне проявляется в виде массы уже упомянутых мелочей. Но – именно мелочей. Потому что объявление «сдам квартиру только каталонцам» мгновенно подошьют к уголовному делу и квартиросдатчика упакуют за дискриминацию по национальному признаку.
Тут любопытно то, что под расизмом, нацизмом, фашизмом, дискриминацией в Европе (включая страны, некогда входившие в коалицию с Гитлером) понимаются те вещи, которые считаются вполне допустимыми в России (где основным, если не единственным объединяющим нацию элементом является воспоминание о победе над Гитлером).
Вот вам еще один случай, произошедший со мной на курсах французского языка.
Мы там довольно часто занимались играми. Ну, например, десяток взрослых студентов изображали муниципалитет в Квебеке и выбирали лучшего и худшего водителя городского автобуса, попутно овладевая указательными местоимениями и степенями сравнения. Наш преподаватель, нормандка Мари, начинала зачитывать список претендентов: Мохаммед, 25 лет, из Ливана…
– Oh, non! Pas arabe! Celui que est le pire! («О нет! He араб! Вот самый худший!»), – отреагировали мгновенно девушки в моей группы, и я почувствовал, что покрываюсь красными пятнами, и не из-за ошибок в их французском.