Налог на Родину. Очерки тучных времен

А может, лучше было дать Петру представление о нарезном огнестрельном оружии и об устройстве патрона? Или важнее попробовать объяснить социальную картину мира и мягко подвести к идее, что все хваленое, насильно внедряемое русским самодержцем европейство – это только оболочка, приталенный камзол, натягиваемый на толстомясого мужика; впоследствии мужик будет кряхтеть, камзол трещать? Или б меня за одну эту мысль – сразу на плаху?..

То, что я сейчас отчаянно пытаюсь нарисовать, называется целокупной картиной мира, показывающей его общее устройство с детализацией по мере приближения к конкретному человеку. Это естественнонаучная картина мира, в которой отсутствует главное знание XXI века – потребительское. Она хороша не только тем, что позволяет определить свое место в мироздании, не растворяясь, но и не преувеличивая своей роли, – но и тем, что показывает взаимосвязь знаний и наук в их динамике. Не бывает тригонометрии, истории, физики и литературы самих по себе. Они развиваются и, можно сказать, питаются друг другом. Фантастическое ощущение – наблюдать себя внутри этого механизма. Еще более фантастическое – попробовать воссоздать своими руками его часть, понимая кинетику и механику.

Однако сегодня такую картину хранит внутри себя мало кто (и я, судя по моим наивным разговором с Петром, не исключение). По идее, самый главный класс хранителей – это школьные выпускники да абитуриенты, у которых зазубренное знание о мире еще свежо в памяти. Но отечественная школа никогда не озадачивалась историей наук, она скорее заставляла заучивать результаты, чем рассказывала о процессе. Да и тут провал: поговорите с нынешними 18-20-летними, – и получите в ответ: «Слушай, Дим, может, это в ваше время в школу ходили учиться, а в наше время ходили потусовать, а учились одни только ботаны». Я это слышал многократно – и от учителей, и от вчерашних учеников.

Студенты тоже не являются хранителями глобального знания о мире: они торопятся овладеть отдельным практическим навыком, который даст им работу, деньги и все те материальные блага, в получении которых они видят смысл жизни.

Про взрослых вообще молчу: им сегодня в нашей стране, кроме денег да пресловутой «стабильности», не надо совсем ничего.

Существуют еще, по идее, СМИ, одна из функций которых – просветительская, телевидению вообще имманентно присущая, но наше телевидение – инвалид. Лучшая научно-популярная программа, которую я знаю, идет во Франции на канале TF3 и называется «Ce n’est pas sorcier» – «Это не мудрено». Я, случайно ее увидев, просидел с открытым ртом три выпуска подряд (про то, как устроены горнолыжные курорты; про то, как достижения науки использует криминальная полиция; про жизнь в океане). И не только потому, что главный там – похожий на меня, как брат-близнец, ведущий Жами Гурмо (он носит такие же очки! И такие же рубашки в цветочек! И мы с ним ровесники! И у него такие же ужимки и прыжки!). А потому, что от этой виртуозно закрученной и великолепно выполненной программы действительно невозможно оторваться. И как человек, немножечко знающий телевидение изнутри, скажу: у нас такую лихую, смешную, остроумную вещь сегодня просто некому делать.

Так что в итоге получается: мир – сам по себе, а мы – сами по себе. Узкое знание хранят узкие специалисты. Мало кто из моих современников и сограждан, очутившись на отрезанном от цивилизации таинственном острове, сможет, как жюльверновский Сайрес Смит, восстановить цивилизацию шаг за шагом. Таких естественно-научных энциклопедистов больше нет; вымерли как класс; отдувается за всех брат Гурмо. Увы.

Нет, я вовсе не призываю никого из информационного века повернуть назад в эпоху Просвещения и потратить остаток жизни на наращивание личного знания о Вселенной, которое, скорее всего, так и пропадет втуне, ибо Википедия сегодня затыкает за пояс любого Дидро. Я даже не собираюсь пугать страшилкой: «А вот представьте, все компьютеры уничтожит вирус, и что мы будем делать тогда?»

Я о другом: в мир входят наши дети, наши племянники и племянницы, внуки и внучки. А для детей мир всегда начинается с нуля. И кто-то должен им, словно я Петру и словно мне Гурмо, объяснить, почему не падают с неба звезды, отчего вертятся колеса у машины, куда девается свет в лампочке и почему у Абрамовича много денег, а у папы с мамой мало. И если родители объяснить это не могут, не успевают или не хотят, то мало-помалу теряют авторитет.

Кстати: после разговоров с Петром I я понял, что смогу оставить его веку в подарок как минимум велосипед, реостат, чай в пакетиках и сноуборд.

А вы?

2010

Вред сивой кобылы

На Первом канале записан спецпроект – «Премьера со зрителями». Речь о фильме Александра Невзорова «Lectio Equaria Palaestra» – «Манежное лошадиное чтение». Про то, что лошади могут читать и абстрактно мыслить. Невзоров их научил

Александр Невзоров демонстрирует на экране, как его жеребец по кличке Као прекрасно умеет писать по-латыни. Вот Невзоров выводит на тазике «katillus», то есть «сосуд», и показывает жеребцу. Вот указывает на тазик на картинке. Вот жеребец хватает ртом карточки с буквами и складывает слово «katillus», справляясь даже с удвоенным «эл».

Дальше – больше. Као способен и к абстрактному мышлению. Картинку, происходящее на которой я бы не рискнул определить точно, он легко обозначает латинским «rixa», то есть «драка». Он может даже составить фразу «cranion wulgo», то есть «череп открыт»!

Правда, иной может заметить, что Као все время принюхивается к табличкам, вместо того чтобы их читать («Лошадки известно что любят: морковку, арбузную корку, яблоко, сахарок», – замечает при обсуждении в студии Геннадий Селезнев, который не только экс-спикер Госдумы, но и председатель попечительского совета Федерации конноспортивного спорта России. – «Вы хотите сказать, что таблички чем-то намазаны?» – «Я не исключаю ничего!»). И еще Као не спешит отдавать таблички. Да и сам Невзоров не выпускает при экзаменации повода из рук.

Но эти замечания – они, разумеется, происки фом неверующих, неспособных взглянуть на мир свежим взглядом, а их Александр Невзоров способен устыдить словом. Ведь он – тот тип таланта-самородка, который, даже не зная формальной логики, всяких там фигур и модусов, отлично владеет логическими уловками.

«Александр Глебович, вы готовы поделиться вашей методикой с научной общественностью?» – «Я не вижу перед собой научной общественности!» – «Я могу увидеть записи того, как вы учите лошадей алфавиту?» – «Вы? Вы – не можете!»

И рукоплещет восхищенный зал.

Впрочем, не все так просто. Метод обучения лошадей чтению и письму Александр Невзоров позаимствовал у немецкого профессора Карла Кралля, демонстрировавшего читающих лошадей в начале XIX века и издавшего книгу «Denkende Tiere», «Мыслящие животные», в которой зашифровал метод обучения – это реальная история. Метод, в свою очередь, перекочевал к Краллю из масонской ложи «Мицраим», в которой он состоял. В которую секрет напрямую попал от учителя Людовика XIV Арнольфини, который…

Любопытно ведь, правда? И я опять же не издеваюсь. И Дэн Браун, и Умберто Эко пользовались одинаковым историческим материалом. И то, что результат отличается, – так это не из-за материала, а из-за разности талантов и целей. Когда б вы знали, из какого сора…

Вот и Александр Невзоров в жанре mocumentary, то есть квазидокументального кино (как он себе этот жанр представляет), сообщает нам примерно следующее. Есть, утверждает он, страшная тайна, скрываемая почти 700 лет, состоящая в том, что высшие млекопитающие разумны так же, как человек. И я способен вам эту истину доказать! Вот моя лошадь, которая читает и пишет. Вот мозг лошади, который ничем не отличается от нашего. Каждый из нас немножечко лошадь. То есть каждая лошадь – это человек, просто лишенный речевого аппарата и приспособленных к мелкой моторике конечностей, по причине чего бедную лошадь вместо учебы в школе отправляют на стадион к садистам-спортсменам (тут Селезнев взорвался вторично).

Любопытная идея?

А то! Сколько ж можно обсуждать зеленых человечков в качестве братьев по разуму?

Провокационная?

Да не то слово, но это тоже не упрек: вон, Ларе фон Триер из парочки провокационных идей о рабстве внутри нас и о хаосе внутри женщины сделал парочку гениальных фильмов.

И вот тут, друзья мои, Александр Невзоров из экспериментатора сам превращается в объект для эксперимента, который называется так: что произойдет с русским самородком, если дать ему историю, связанную с предметом любви (а Невзоров любит себя и лошадей одинаково пылко), но параллельно дать еще и денег, причем много. Если я правильно понимаю, решение о финансировании фильма принимал не просто Первый канал, а лично Константин Эрнст, – оттого и спецпроект у Гордона.