Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Налог на Родину. Очерки тучных времен
Шрифт:

Я проглотил то, с какой ловкостью вождя пролетариата мне записали в родню, но, закусив удила, продолжал ворошить историю, теперь уже близкую. А разве в недавние времена, кричал я, в СССР, когда противостояние славянофилов и западников имело вид борьбы комсомольцев со стилягами, последние не побеждали в бытовом плане, при одинаковости доходов? Разве твид на пиджаках стиляг не торжествовал над комсомольской чесучей, а джаз – над гармошкой на завалинке? Разве поэт-западник Евгений Евтушенко не жил шикарнее и стильнее поэта-патриота Егора Исаева, хотя тиражи книг Исаева были больше? А разве, сместимся еще ближе по времени, в перестройку диссидент-западник не начинал покупать раньше почвенника английский стилтон в валютном

магазине хотя б потому, что знал языки и мог рассчитывать на иностранные гранты?

– Сдаюсь, – сказал тут мой банкир, – мне завтра рано вставать. Будем считать, я проиграл и плачу за ужин, а ты оставляешь на чай. Но поверь: что и денег, и привилегий вдесятеро больше Исаева с Евтушенко имел в Советском Союзе глава Союза писателей Георгий Марков. Который в быту был абсолютный западник, на публике – почвенник, а по сути – абсолютнейший циник.

– Цинизм – это и есть твой третий нож? – до меня наконец дошло.

– Цинизм – это единственный способ заработать реальные деньги в стране, которая слишком бедна, чтобы все население было зрячим, а следовательно, равным в правах и обязанностях. В России оттого так и циничны начальники, что им нет смысла быть патриотами, – ведь искренние патриоты, тут ты прав, обычно бедны. Но им нет смысла быть и западниками, потому что рента, которую они могут снять с западного равенства, в их глазах тоже ничтожно мала. Им нужно снимать массовую ренту – ренту с искренних патриотов, убежденных почвенников, а они хоть и бедны, зато их большинство. И ради величия нации, пусть и воображаемого, это большинство отдаст последнюю рубаху. Уж поверь человеку, который, возможно, читал меньше твоего, зато зарабатывает куда больше!

Хватаясь за последнюю соломинку, я выдохнул:

– Послушай, все же такой цинизм – это примета новейшего времени. В перестройку была искренность, в оттепель была искренность, искренни были, кажется, дворяне… Пушкин искренним был…

Мой друг посмотрел на меня, как русский царь на еврея, но решил не устраивать погром, ограничившись чертой оседлости:

– «Паситесь, мирные народы! Вас не разбудит чести клич. К чему стадам дары свободы? Их должно резать или стричь. Наследство их из рода в роды Ярмо с гремушками да бич».

Он положил «визу» в принесенную шкатулку.

И только на днях, шаря глазами по полке, где у меня книги, имеющие отношение к пушкинской поре, я хлопнул себя по лбу и вытащил книгу историка Рожанковской о семействах Вяземских и Карамзиных. Нужная цитата нашлась быстро, – речь шла о московском градоначальнике графе Федоре Растопчине, единомышленнике Карамзина. Том самом Растопчине, над чьими «афишками» в псевдонародном стиле (писаными при оставлении Москвы в 1812-м) так издевался в «Войне и мире» Толстой.

Итак: «Он <Растопчин> был противником освобождения крестьян; закон о вольных хлебопашцах считал опасным по последствиям… Будучи европейцем по образованию и привычкам, заведя в своих имениях шотландское земледелие с выписанными из Шотландии агрономами, орудиями и семенами и добившись отличных урожаев, он вдруг выпустил в свет сочинение „Плуг и соха. Писанное степным дворянином“ с подзаголовком „Отцы наши не глупей нас были“. В этой книжечке он сравнивал шотландский плуг с русской сохой, экономическими выкладками развенчивал „английскую ферму“ и доказывал преимущества российского землепашества. В „бородах“, уверял он, столько же ума, сколько и здравого смысла». М-да…

С Растопчина теперь денег при всем желании не взыщешь.

Так что расплачиваться за ужин, по совести, следовало мне.

2009

Как я встречался с Петром Первым

С годами – я про жизнь

и человека, и человечества – мы как-то перестаем хранить внутри себя естественно-научное знание. Точнее, передоверяем его хранение специалистам. И за это приходится платить – добро, если не втридорога

У нас с женой есть игра. «Эх, – говорим мы друг другу, – представляешь, а воскрес бы сейчас Пушкин!»

И пытаемся смоделировать, что могло бы кудесника четырехстопного ямба в нынешней жизни больше всего поразить.

Возможно, говорящие головы на волшебной самопоказке. Или ужины на кухне без прислуги, но при посредстве самохолодящего и саморазогревающего ящиков. А возможно, стихи Иосифа Бродского. Но вполне вероятно, что на гордость нации самое сильное впечатление произвел бы настенный календарь с Памелой Андерсон в бикини, висящий на стенке присутствия. (А что? Героя акунинской пьесы «Зеркало Сен-Жермена», волею автора перенесенного из начала XIX века на 100 лет вперед, именно подобный календарь и сразил: видать, и Акунин с женой…)

Подобные игры – типа «А что бы сказал Пушкин?» – вообще здорово освежают взгляд на привычные вещи. Замечаешь леса антенн на крышах; понимаешь, что паровое отопление – ровесник наших не пра-, а просто дедушек. Да господи: представьте себе блистательную мировую столицу, Париж или Санкт-Петербург, всего лишь вековой давности. Лифтов ни в османовских семиэтажных, ни в питерских шестиэтажных домах нет. Сортиры: в Париже – общий на лестничной площадке, в Питере – во дворе (потому под кроватями – ночные горшки; поутру для гигиены – таз и кувшин с водой). На дорогах – ни светофоров, ни правил движения. Из-за навоза амбре невозможное, вода в Фонтанке и Сене еще та, в газетах пишут, что лошадиное дерьмо скоро погребет под собой человечество… (Думаю, современник в картине поправил бы детали, но в целом бы узнал.)

И вот, моделируя прошлое подобным образом, недавно я непроизвольно сыграл в еще одну игру: а что было бы, когда б машина времени перенесла меня на 300 лет назад? И меня, мужчину без бороды и усов, но в непонятных синих штанах, в пухлом кафтане и с металлической полупрозрачной блямбой, подозрительно закрепленной ленточкой на запястье, доставили бы сначала в Тайный приказ, а оттуда, как сумасшедшего государственной важности, – к самому Петру I?

Что бы о пути, пройденном цивилизацией, смог я рассказать российскому самодержцу и чему бы смог его научить?

Ну хорошо, про компьютеры разговор оставим: даже если батарейки протянут часов пять, мой ноутбук выполнит лишь роль удостоверения личности гражданина XXI века. Электричества, понятное дело, в 1710-м не было. А вот сможете ли вы, вслед за мной, объяснить Петру, что это такое? Соорудить при помощи цинковых и медных кружков, бумаги и соляного раствора простейший гальванический элемент? Работающую динамо-машину? Запустить при ее помощи собственноручно собранный электромоторчик? Или Петр уже слышал что-то про опыты с «магнетизмом», как называлось электричество в XVIII веке? Или Стивен Грей открыл электропроводимость металлов уже после Петра? Или не Грей?

Вот видите: вопросов столько, что хоть собирай команду из «Что? Где? Когда?» – да и то не уверен, что Бялко или Друзь смогли бы действующий электромоторчик на глазах Петра I собрать.

Так что, возможно, собирать надо было что попроще – не электрическую, а паровую машину (кстати, Иван Ползунов – это какие годы? А ну-ка, ответьте даже без минуты на размышление!), а затем – к принципу действия коленвала, к двигателю внутреннего сгорания, к идее крекинга нефти с разделением на легкие и тяжелые фракции… Кстати: а где в Российской империи нефть находится ближе всего к поверхности земли? Каковы признаки ее залегания? Как добывают? (Эти вот смешные, напоминающие молот на оси нефтяные качалки, которые мы видели в фильмах, – они по какому принципу работают?)

Поделиться с друзьями: