Нам светят молнии

– Благородная беллетристика! Как однако звучит...
– Жорик гоготнул.
– Помню, наш преподаватель эстетики, старый хрен, похожий на Эйнштейна, как-то, разъярившись, воскликнул: "Я вас культуре учу, говна такие, а вы тут лясы точите!" Мы потом год эту фразу цитировали. На доске мелом писали перед его приходом. Ох, он у нас посмущался! Даже жаль старика становилось. Вот и ты туда же.

– Я?!..

– Не обижайся. Какая разница, как называть - компиляция или облагораживание. Кстати, и заимствуют, не сомневайся. Даже у меня, к твоему сведению, раз семь или восемь списывали. Прямо кусками текст выдирали.

– Так ведь, к примеру, и у меня то же самое!

– Возможно, не спорю. Зато твой "Иммануил" совсем, как у Тургенева. Ты извини за прямоту, но это тоже неоспоримый факт.

– Ну, это как сказать!
– узловатым пальцем Горлик вывел в воздухе замысловатый иероглиф.
– Тут ты, брат, на скользкое ступаешь! Потому как во-первых, я уже сказал: писатель Горлик в принципе против списывания не возражает, - лишь бы доходило до народа, а во вторых, это надо еще выяснить, кто и у кого списал. Великий ли, заглянув в скважину будущего, или я, всмотревшись в дыру прошлого. Таланты - они, милый мой, - вне времени.

– Славная тебе попалась дырочка! Этакая дыра-дырища! Жорик громко расхохотался.
– Не расскажешь, где такие водятся? Тоже разок бы заглянул.

– Ну, не дыра, так омут. Что ты привязываешься к словам! Я только хотел сказать, что, может, и нет в мире ни будущего, ни прошлого. Один голимый океан информации. Все, понимаешь, там есть - все и обо всем. А мы с жалкими своими ковшиками и ложками, как солдаты из какого-нибудь Баязета, - доползаем и черпаем...

Грузный и большой, подошел Путятин. По-медвежьи крепко пожал всем руки, по-медвежьи кряжисто уселся на скрипнувший стул.

– Ну как, отстрелялся?
– Жора весело блеснул зубами, не дожидаясь ответа, придвинул новоявленному гостю рюмку, налил до краев.

Егор протянул поэту свою.

– За то, что никого не угробил!

– А мог бы...
– Путятин хмуро выцедил водку, шумно крякнул.

– Как тебя так быстро отпустили?

– Почему быстро? Вовсе не быстро. Гильзы попросили собрать, тамбур проветрить. Марат еще лекцию прочел, как стрелять из пулемета, как ставить на предохранитель.
– Путятин фыркнул.
– Мальчишка сопливый, а туда же - учить вздумал!

– Имеет право! Потому как в погонах.

– Ладно, проехали...
– Путятин рассеянно пошевелил бровями.
– А вообще-то и впрямь хорошо. В смысле, значит, что никого не зацепил. Жизнь, как ни крути, - прекрасна и удивительна!

– Дурачина, - Жора ласково покачал головой.
– Удивительна - возможно, но что прекрасна - это, извини меня, звучит пошло. Вспомни лучший из всех палиндромов: мы - дым!

– Мухи и их ум!
– тотчас откликнулся Горлик.

– Вот именно. И то и другое - про нас. Так что поосторожнее с определениями, мон шер. Потому как с тем же успехом жизнь может быть жестокой и грязной, вонючей и мерзкой. Прекрасное и жуткое уживается в чудовищнейшем симбиозе. Все равно как орхидея, проросшая из навозной кучи. Все дело - в нас самих, понимаешь?

Путятин свирепо поскреб прячущуюся под бородой челюсть.

– Значит, получается, это я прекрасен, а не жизнь? На это ты намекаешь?

– Именно! Взгляни на Диму. Он чуть ли не каждый день прекрасен. Потому что ухаживает за собственной оранжереей, земельку возделывает, холит и нежит каждый цветочек, каждую почечку. И Горлик по-своему прекрасен. Даже когда переписывает по ночам из фолиантов классиков главы. Я так и вижу его одухотворенное чело, каплю пота на кончике носа... Признайся, Горлик, сколько уже переписал? Да не красней, все ведь в курсе. Тем более, я не в укор. Знаю, что хочешь упаковать в контейнер и сбросить посылочку для потомков. Хорошее дело! Все правильно! А то, что под рукописями Тендрякова, Гулиа и Куприна будет стоять твоя закорючка - экая беда! Вон и с Шекспиром по сию пору ни черта не выяснили, он писал или не он. То ли мясником в действительности был, то ли актером в "Глобусе". Но ведь сути такой пустяк не меняет. Шекспир там или граф Рэтленд, Лопе де Вега или какой другой испанец какая мне, собственно, разница? "Гамлет" от того хуже не стал, верно? А что Лева Толстой его не любил, так он нам тоже не указ. Граф много чего не любил - в том числе и Чехова с Достоевским, и музыку с балетом. Так что пиши, Горлик!.. Как у тебя, кстати, с почерком?

– Вроде разборчиво, - смущенно пробормотал Горлик.

– Тогда порядок! Хочешь, я тебе своих книжонок подкину? Без-воз-мездно!

– Зачем же...

– Да нет, я, конечно, понимаю: это малость побледнее Вересаева с Гоголем, но тоже неплохо, уверяю тебя! Обличитель Жорик продолжал с аппетитом жевать. Озорной взгляд его так и осыпал собеседников искрами.
– В каком-то смысле я тебе даже завидую. Честное слово! Ты ведь не просто переписываешь, ты глубже любого читателя в текст погружаешься. Воспринимать язык через пальцы - особое состояние! Помню, когда-то таким же образом начинал: переписывал целые страницы из Лондона, Паустовского, Платонова. И представьте себе, начинал видеть то, чего не видел глазами!

Горлик, маленький, сутулый, с аккуратной проплешиной на затылке, потупившись, чертил пальцем на скатерти. Путятин крупной ладонью похлопал его по плечу.

– Не тушуйся, брат. Лучше так, чем никак.

– Хорошо сказано!

Егор скупо улыбнулся. Смешно они смотрелись - два бородача - Путятин и Горлик. Один похож на окладистого иконописного Маркса, второй - на присмиревшего Свердлова, первый - и впрямь революционер, второй - без пенсне и абсолютно ручной. Один - большой, другой - маленький, два брата от двух мам и одного отца.

Немного помолчали. Чтобы как-то прервать затянувшуюся паузу, Егор разлепил губы и глухо продекламировал:

– Нам салютуют молнии вчерашних лет,

Когда сбриваем седину чужой обиды,

Но главный приоткроется секрет

Лишь после нашей с вами панихиды.

– В точку!
– Горлик поднял палец.
– Чье это? Бальмонт? Северянин?

– Мое, - признался Егор. Тяжело перевел взор на Путятина.
– А ты бы, мил друг, все-таки лучше не за пулемет брался, а раздевался и бегал по вагонам голым.

Поэт с удивлением воззрился на Егора, захлопал редкими ресницами.

– Зачем? Я, кажется, эксгибиционизмом не страдаю.

– Не о том речь. Видишь ли...
– Егор исторг глубокий вздох. Он и сам толком не знал, что собирается сказать. Наверное, просто жаль стало Горлика, хотелось отвлечь от него внимание.
– Видишь ли, Путятин, пули всегда и всего хуже. Самый распоследний аргумент, если разобраться. А потому... Делай, что хочешь, кричи, напивайся, бока отлеживай, но только не стреляй.

Длинная фраза унесла остатки сил. Он почти физически ощутил, как тускнеет лицо и гаснут без того тусклые глаза. Пришлось в экстренном порядке мобилизовываться. Проявляя недюжинную волю и внешне довольно уверенно Егор подцепил пальцами подсохший колбасный кружок, виртуозным движением переправил в рот, тут же промокнул губы салфеткой. На него взглянули с удивлением. Салфетки на этой стадии действительно воспринимались тяжело. И снова он мысленно усмехнулся. Опять всех обманул. Напился в дым и притворился трезвым.