Намывание островов

Одним из первых наших публицистов, заинтересовавшихся рэндианством, оказался диссидент (какое внезапное совпадение!) Алексей Петрович Цветков, переехавший в США в 1974 году. В рэндианской теории он отмечал следующее: «Каждый, кто знаком с историей русской культуры, узнает в ней теорию „разумного эгоизма“, которую проповедовали в свое время Писарев и Чернышевский. Интересно, что у этой теории есть прямые корни в английской этике: оппонент эрла Шефтсбери Джон Мэндевил изложил свои возражения в известном „Трактате о пчелах“».

Интересно и сравнение Цветковым Достоевского и Айн Рэнд как наиболее известных за границей авторов русского происхождения. Действительно, многие черты в плане выбора подачи идей у них совпадают: и Достоевский, и Рэнд обращаются к художественной форме, к объемному роману, переполненному резонерами. Но на этом сходства заканчиваются. Если Достоевский старается избежать прямых оценок своих героев, выставляя всю их подноготную на суд читателя, то Рэнд представляет своих персонажей в почти гротескном чёрно-белом цвете: практически каждый герой — либо «паразит», либо «творец», — tetrum non datur. Художественная составляющая значительно уступает идейной, ощущается и теснота самой формы, что полностью оправдывает переход Рэнд после «Атланта» к публицистике.

Раз уж упомянули Чернышевского — г-же Розенбаум тоже свойственен крайний экономикоцентризм со своим проектом устройства общества. За одним «но»: у Чернышевского, что ввёл понятие «разумного эгоизма» в русскую литературу, он служит способом индивидуального противостояния традиционными ценностями с целью освобождения человека для борьбы за прогрессивное социалистическое общество. У Рэнд же разумный эгоизм — это и причина, и средство, и цель существования человека. Для себя и только для себя.

Но философской системой, оказавшей на Рэнд наибольшее влияние, безусловно, является ницшеанство, переработанное в этакое пособие по созданию сверхчеловека здесь и сейчас. Объективистская критика почти полностью повторяет ницшеанскую: чтобы обнаружить прямое соответствие достаточно просто просмотреть некоторые главы из «Философии молотом…». Тут и провозглашение объективной реальности как единственной возможной («Как „истинный мир“ превратился в басню», «Четыре великих заблуждения»), и критика устоявшегося общепринятого понятия нравственности. Особняком поставим критику «исправителей человечества»: Рэнд выделяет два типа людей, скрытых под маской альтруизма. Из речи Джона Галта:

«Представление о том, что тело и душа человека — различные сущности — привело к появлению двух групп учителей, проповедующих нравственный закон смерти: фанатиков духа и фанатиков физической силы; вы называете их идеалистами и материалистами, одни считают, что сознание может существовать само по себе, другие считают, что можно существовать без сознания. И те и другие требуют, чтобы вы отказались от разума в обмен на откровение или на рефлексы. Неважно, что они громогласно заявляют о непримиримости своих позиций, у них один нравственный закон и одна цель: в физической сфере — порабощение человеческого тела, в духовной — разрушение разума».

Оттуда же был позаимствован и термин «паразит», встречающийся в ее прозе почти повсеместно. Как, кстати, говорил Заратустра,

«…еще противнее мне все прихлебатели; и самое противное животное, какое встречал я среди людей, назвал я паразитом: оно не хотело любить и, однако, хотело жить от любви».

Знакомый с уже ставшим классикой BioShock читатель, вероятно, должен сразу вспомнить имя Эндрю Райана (анаграмма с именем героини статьи не может не бросаться в глаза), чей Rapture был основан на принципах, дословно копирующих объективизм. Надо отдать должное сценаристам: у самой писательницы не получилось бы доходчивей объяснить, «в чём разница между паразитом и человеком? Человек создаёт — паразит спрашивает: „А где моя доля?“ Человек творит — паразит говорит: „А что подумают соседи?“ Человек изобретает — паразит говорит: „Осторожно, не наступи Господу Богу на мозоль!“».

Но вернемся к Фридриху нашему Ницше, а именно к его видению корня зла европейской философской мысли, где первым морализаторствующим исправителем великий немец назвал Сократа. И здесь Рэнд не отстала от своего предшественника на горьком поприще индивидуалистической пропаганды. Правда, теперь вместо Сократа все грехи и заблуждения европейских мыслителей были повешены на его ученика, Платона. Этот единственный античный философ, по имени упомянутый в ее художественных произведениях, архетип платоника, становится главным идейным антиподом в творчестве Рэнд; под его образ подводятся вообще все европейские идеологии, так или иначе проповедующие подчинение индивида обществу, а в монологах изображенных Рэнд социалистических апологетов Платон всегда фигурирует как первоисточник их взглядов.

Почему наша Алиса так яро взъелась на этого грека, в силах ответить каждый, кто хоть раз в жизни держал в руках его великое «Государство». Добавим к этому и нездоровую идеализацию Платона в начале XX века. Очень подробно проблемой следа Платона в социализме занимался современник Рэнд со схожей биографией — Карл Раймунд Поппер. Еврей из семьи юриста, жил в Австрии, учился в Венском физмате и консерватории, увлекся красными идеями; очень быстро в них разочаровавшись, выпустился, стал учителем математики в средней школе. В общем, никому особенно не мешал… Но потом пришел Гитлер, стало страшно и пришлось от аншлюса бежать в Новую Зеландию, где Поппер занялся преподаванием философии, разносом современного научного мейнстрима своим методом фальсифицируемости и восхвалением британской внешней политики. За Платона он взялся в контексте критики массовых идеологий, прошедшись в фундаментальной работе «Открытое общество и его враги» по всему: от историзма до диалектики. Во все дебри его доказательной базы вдаваться не стану — обойдемся выводом:

«Идеалистическая формула (Платона) такова: «Задержите все политические перемены!» Перемены — зло, покой божественен. Задержать все перемены можно в том случае, если государство создано как точная копия его оригинала, т. е. формы или идеи города-государства. Если бы нас спросили, как этого достичь, мы могли бы ответить натуралистической формулой: «Назад к природе!» Назад к подлинному государству наших праотцов, самому древнему государству, построенному в соответствии с человеческой природой и потому стабильному. Назад к родовой патриархии времен, предшествовавших упадку, назад к естественному классовому господству немногих мудрых над многими невежественными.

Я полагаю, что из этих требований можно вывести все элементы политической программы Платона. Эти требования основаны на историзме Платона и их следует соединить с его социологическими учениями, касающимися условий стабильности правящего класса.

Я имею в виду следующие основные элементы политической программы Платона:

Отождествление судьбы государства с судьбой правящего класса. Исключительный интерес к этому классу и его единству. Содействие этому единству, жесткие правила взращивания этого класса и получения им образования. Надзор за интересами членов правящего класса, коллективизация, обобществление этих интересов.

Правящий класс обладает монополией на такие вещи как военная доблесть и выучка, право на ношение оружия и получение любого рода образования. Однако он совершенно устранен из экономической деятельности и, тем более, не должен зарабатывать деньги.

Вся интеллектуальная деятельность правящего класса должна подвергаться цензуре. Непрерывно должна вестись пропаганда, формирующая сознание представителей этого класса по единому образцу. Все нововведения в образовании, законодательстве и религии следует предотвращать или подавлять.