Наощупь

Обтираю руки бумажным полотенцем, подхожу вплотную к сыну. Обнимаю его за пояс, вспоминая, как только за счет них и держалась.

— Он хороший, сынок. Он, правда, очень хороший. И если ты отбросишь свои собственнические чувства, то увидишь, какой счастливой я стала благодаря ему.

Дема закатывает глаза, но не отстраняется. Неловко похлопывает меня по плечу. Я медленно отступаю, и вдруг, кое-что вспомнив, интересуюсь у сына:

— Ты не в курсе, о чем со мной хотел поговорить Данил?

— О свадьбе. Этот придурок надумал жениться, — беззлобно фыркает сын. Я поднимаю брови:

— Серьезно?

— Ну, они вроде как долго встречаются, и все такое…

Ставя мясо в духовку, я все еще осмысливаю слова Демида. Нет, я конечно, рада за старшего, но, как и Дёма, не могу не думать о том, насколько молод Данил. Уж не слишком ли он торопится? И ведь я понимаю, что успешность брака зиждется отнюдь не на возрасте брачующихся… Но все равно довольно скептично отношусь к таким ранним союзам. Я не могу не думать о том, достаточно ли влюблен Данил, чтобы связывать себя этими узами? Не упустит ли он, как и я в свое время, нечто большее? Нечто бесценное?

Около семи мне звонит Тоня.

— Привет, Танюшка! Ты мне по делу нужна. Заезжала к тебе в цветочный, да что-то тебя не застала.

— Привет. Взяла выходной. Если хочешь, подтягивайся к ужину.

— Ну, давай, тогда, до скорого.

Мне не приходится долго гадать о том, что от меня понадобилось сестре мужа. Уже через полчаса, шумная и излишне разговорчивая, она вваливается в мою прихожую. Скольжу по ней внимательным взглядом, недоумевая, почему так долго боялась ей не угодить. Улыбаюсь и приглашаю в кухню.

— Я по поводу цветов для администрации, — заявляет она, доставая приборы.

— Да?

— Скоро ведь день города, администрация готовится вручать грамоты и медали… Человек на пятьдесят. Надо бы организовать букеты. Богатые, чтобы меру не стыдно было их в руки брать, но подешевле. В общем, все, как всегда. Только бюджет в этом году, — Тоня комично расширила глаза и покачало головой из стороны в сторону, — в общем… денег и нет толком.

Она говорит — я молчу. Мне понравилась эта тактика. Надо будет рассказать о ней Стёпе. Он посмеется. Разглядываю женщину, сидящую напротив, тонкие морщинки у губ, чуть глубже — в уголках глаз, перепаленные пергидролем локоны. Удивляюсь, что чуть было не остригла свои шикарные волосы после ее слов о том, что носить такие нынче не модно. И понимаю, с каким-то невообразимым облегчением понимаю, что отпустила от себя обиду. Уже не больно, я больше не ломаю голову над тем, почему Сашкины сестры меня не оценили, и не ищу причины в себе. Мне просто… все равно, почему так случилось. Это теперь не имеет значения. Это больше надо мною не властно.

— Ну, чего молчишь? Из-за денег? — Тоня пережевывает очередной кусочек мяса по-французски и нервно на меня поглядывает. — Да ладно, ладно… Найдем мы деньги! Ну, че молчишь? Ведь правда, с финансированием плохо дело… Но я найду, не дуйся.

А я не дуюсь. Я улыбаюсь. Молчанье — золото.

Не найдя в моем лице достойного собеседника, Тоня поспешно ретировалась. Я же приняла душ и, еще сама не зная, зачем, расстелила в спальне сложенную в несколько раз махровую простынь. Улыбнулась, вспомнив о том, как старательно Тоня делала вид, что не замечает расплывшегося на моей щеке синяка, и медленно опустилась на пол. То, что Степан далеко, никак не мешало мне предаться медитации самостоятельно. Я чувствую, что мне нужно, и не вижу причин, почему бы не сделать этого. Я стала удивительно чутко ощущать себя.

После довольно успешной медитации я уснула младенческим сном. Утром привлекла к приготовлению завтрака упирающегося Дёмку и поговорила по телефону с Данилом. Он обещал нанести нам визит вместе со своей избранницей сразу, как только все наладится. Думаю, он имел в виду время, когда с моего лица сойдут следы отцовской несдержанности. Неудобно было сыну демонстрировать невесте мать — жертву домашнего насилия, хотя мы уже были знакомы.

Я замерла с трубкой, приложенной к уху, вдруг с удивлением осознав, что для меня больше не являются тайной мотивы чужих поступков. Я вижу их… Невероятно!

— Мам? Ты уснула?

— Нет-нет, Данил. Конечно, приходите. Может быть, в пятницу? Я приготовлю что-нибудь вкусненькое.

Сын ответил мне что-то невнятное, и в скором времени наш разговор сошел на нет.

— Я весь воняю, — насупился Дёма, принюхиваясь к себе и одновременно с этим переворачивая уже успевшие подгореть оладьи. Мой сын делает успехи! Смеюсь.

— Ничего, примешь душ. И включи уже вытяжку на полную мощность!

— А ты куда?

— На массаж. А после работа, которую тоже никто не отменял. Можешь, кстати, прийти помочь. Если, конечно, хочешь подзаработать.

— Я просто так приду, — бурчит сынок. Ну, золото мое ясное. Бука, но ведь хороший!

Быстро собираюсь и мчусь в спорткомплекс. Девочки-администраторы озабоченно хмурятся, о чем-то докладывая нахмурившей брови Стелле.

— Таня! О Господи, как хорошо, что ты пришла! — воскликнула она, делая пару шагов мне навстречу. Мое сердце тревожно сжалось:

— Что-то случилось? — хрипло спросила я, опуская на пол рюкзак, который вдруг стал неподъемным.

— Когда ты последний раз видела Стёпу?

— Вчера около трех, — сглатываю я застрявший в горле ком, но спазм, сковавший горло, свел все старания на нет. Я едва могла говорить. — А что? Что-то случилось?

— Он не пришел на работу, и не позвонил. И дома… его тоже нет.

Глава 21

Страх. Первое, что я ощущаю. Стискиваю горло рукою, но так только хуже дышать.

— Таня, тебе нехорошо?

Нехорошо? Я не знаю…

— А вы проверяли дома? Может быть, ему стало плохо и… — говорю и не верю сама себе. Ну, какой плохо? Он ведь здоров, как бык! Он ведь здоров…

— Мы заходили, да. В спорткомплексе хранится связка ключей на всякий случай, — в отличие от меня, Стелла более собрана, но даже ее голос дрожит.

— И ничего?

Подруга Степана прикусывает губы и, не отрывая от меня взгляда, медленно качает головой из стороны в сторону.

— Никаких зацепок.

Отворачиваюсь. Не хочу, чтобы кто-то чужой видел мои эмоции. Я не уверена, что мне удалось их обуздать. Потерянно растираю виски.

— Я так понимаю, раньше такого не случалось?

— Нет… — Стелла меняется в лице, а после выпаливает: — Только в самом начале несколько раз… Когда он срывался.

— Срывался?

Стелла быстро осмотрелась по сторонам. Наклонилась ко мне:

— Он ведь пил. Ну, и…

Понятливо качаю головой. Я знаю о том, что Степан — бывший алкоголик, хотя мне все еще сложно представить его в такой ипостаси. Настолько сильно с ним не вяжется это все сейчас. Осматриваюсь. Девочки на рецепции продолжают кому-то названивать. Степану? На всякий случай и я достаю телефон. Открываю его фотографию. Сердце сжимается от невероятной, невозможной любви. Он смотрит на меня с экрана. Незрячие глаза скрыты стеклами солнцезащитных очков… Самое обычное статичное фото, но в нём целый мир. И кажется, будто Степан снова рядом — в каждом движении секс. Гладит меня своими горячими, как лето в пустыне, ладонями, оставляя ожоги на коже… Судорожно провожу по шее рукой, проверяя, на месте ли крохотные метки, оставленные Стёпой совсем недавно. Как будто боюсь, что вместе с ними сойдет и его любовь… Выдыхаю с шумом, понимая, что никуда они не исчезли. Касаюсь небольших ранок дрожащими пальцами. Как святыни касаюсь.