Наперекор судьбе

– Ты хорошо спала?

– Отлично. Спасибо тебе.

– Надеюсь, то, что у нас происходило минувшей ночью, никак не потревожило нашего сына.

– Честно говоря… не думаю, – ответила Адель, вспоминая, как необыкновенно нежен был вчера Люк, постоянно спрашивая ее о самочувствии.

– Я рад. Хочешь кофе?

– Не отказалась бы, – ответила Адель, удивляясь, что ее утренняя тошнота куда-то исчезла.

Люк ненадолго отлучился из комнаты и вернулся с двумя большими кружками дымящегося кофе. Сев на постели, Адель с благодарностью выпила свою.

– Тебе не холодно? – спросил Люк.

– Ни капельки.

– Боюсь, что к зиме здесь станет холодно. Найти жилье с центральным отоплением было выше моих финансовых возможностей.

– Мне говорили, что у беременных повышается температура тела, – бодро заявила Адель.

– Но я-то не беременный. Могу и замерзнуть.

– Люк, вчера ты говорил, что перестал думать о себе, – строгим тоном напомнила ему Адель.

– Это… небольшое исключение. Просто рассказал тебе, как переношу холод. Терпеть его не могу. Мгновенно сникаю.

– Давай без исключений… Прости.

– Ладно.

– Скажи, Люк, это теперь действительно наш дом?

– Да. Действительно наш дом. Боюсь, не слишком большой, но нам хватит.

– Конечно хватит. Я уже в него влюбилась.

Жилище и вправду отличалось скромностью. Одна большая комната, которой предстояло служить им столовой и гостиной, большая спальня, комнатка pour le bébé [53] , кухонька и тесная ванная комната с достаточно большой ванной на ножках в виде когтистых лап и жутковатого вида водогрейной колонкой. Внутри колонки что-то трещало и шипело, а горячая вода, что текла из нее в ванну, имела желтоватый оттенок. Зато в гостиной был балкон, откуда открывался потрясающий вид на серые крыши и бесчисленные парижские балкончики.

– Когда тихо, можно даже услышать шум фонтанов на площади Сен-Сюльпис, – сказал Люк.

А внизу, во дворе, на разогретых солнцем камнях нежились три кошки.

– Как здесь красиво. Абсолютно красиво. Какая дивная квартира.

– Знаешь, я полюбил ее сразу, как увидел. Но теперь люблю еще больше, потому что она полюбилась и тебе.

– И тебя я люблю, Люк.

– Я просто entiché, моя любимая Mam’selle Адель, – сказал он, целуя ей руку и объясняя, что entiché означает «очарован». – Я вчера нашел соответствие. Но французское звучит красивее, правда?

* * *

Завтракали они на балконе, макая круассаны в кофе. Солнце было уже достаточно горячим. Успокоившаяся Адель лениво потягивалась и улыбалась Люку.

– Люк, я так счастлива. Сегодня я отлично себя чувствую. Меня совсем не тошнит.

– Рад слышать. Мне скоро нужно будет идти на работу. Я же теперь семейный человек и несу ответственность за семью.

– Люк…

– Да, cherié.

– А твоя жена? Ты действительно от нее ушел?

– Да, я действительно от нее ушел. Два дня назад, после твоего звонка.

– Должно быть, она… огорчена, – осторожно сказала Адель.

– Скорее раздосадована. Я же тебе говорил: она уже давно меня разлюбила. Она находит меня… малость неподходящим. Скучным, не слишком успешным. Но ей осталась наша довольно большая и очень теплая квартира и изрядное количество моих денег. Теперь она сможет жить там со своей матерью и своим элегантным и вполне подходящим любовником.

– Да, – прошептала Адель. – Понимаю.

– Таковы особенности «любви по-французски».

– Люк, чтобы нам с тобой жилось счастливо, давай полностью исключим из нашей жизни одну вещь.

– И какую же?

– «Любовь по-французски». Я тебя очень прошу.

– Кстати, не такая уж плохая штука, – улыбнулся Люк. – Посмотри на нас. Это она сделала нас счастливыми.

В сказанном им не было ни крупицы логики, и Адель не знала, шутит Люк или говорит всерьез.

Глава 22

Три недели подряд Барти избегала встреч с Лоренсом. Она была по горло сыта его назойливостью, скрытностью и нечестностью. Она злилась на себя, что не сумела заглянуть дальше его обаяния. Стараясь вернуть ее прежнее отношение, Лоренс попробовал было свою обычную тактику, закидывая ее цветами и подарками. Тактика не сработала: все его пакеты и букеты Барти отсылала назад. Он без конца звонил ей на работу и домой, пока она не пригрозила заявить в полицию, если звонки не прекратятся. Тогда от него лавиной пошли письма: холодные, едкие. Лоренс писал, что теперь ясно понял: никаких чувств к нему у нее не было, а глубину его чувств к ней ей не дано понять. Он утверждал, что Барти просто пользовалась им, получала от него все, что хотела, и теперь, повернувшись к нему спиной, наверное, подумывает о новых приключениях. Она стойко выдержала этот эмоциональный шантаж, и тогда он снова ей позвонил. Его голос в телефонной трубке звучал сокрушенно, без привычной самоуверенности. Потом от него стали приходить длиннющие письма совсем иного содержания. В них Лоренс ругал себя, умолял Барти представить, как тошно, пусто и одиноко ему сейчас, умолял простить его или хотя бы внимательно выслушать.

И Барти не выдержала, сдалась. Она злилась на себя, ругала за мягкотелость, но сил на дальнейшее сопротивление его натиску у нее не было. Была пятница, и ей вовсе не улыбалась перспектива еще одного уик-энда, проведенного под аккомпанемент его письменных раскаяний и сожалений.

– Хорошо, Лоренс. Сегодня вечером я встречусь с тобой. Но не за обедом и не за выпивкой. Просто встречусь.

– Где?

– Не имеет значения. Например, в Центральном парке.

– Там сейчас вечерами слишком жарко и людно. А как насчет «Русской чайной»?

Барти нравилось это заведение, немного мрачноватое, слегка экзотическое, круглый год с рождественскими гирляндами маленьких разноцветных лампочек и огромным количеством часов, которые показывали разное время.

– Хорошо. Но засиживаться я там не собираюсь. Выслушаю твои объяснения и уйду.

– Прекрасно.

Барти очень боялась, что совершает чудовищную ошибку, но у нее сейчас не было сил на правильные и осмысленные поступки.

* * *

Лоренс уже ждал ее. Он выбрал столик в дальнем углу ресторана. Вид у него был просто жуткий, и Барти, несмотря на всю свою злость, ощутила укол совести. Лоренс заметно похудел и осунулся. Блеск в глазах сменился измождением, и даже золотисто-рыжие волосы потускнели. Он весь потускнел.

Увидев Барти, он встал, протянул ей руку.

– Спасибо, что пришла. Прошу, – указал он на соседний стул.

– Благодарю. – Она села.

– Я заказал чай. Как видишь, ничего крепкого и опасного.

– Хорошо, – лаконично ответила Барти.

– Я по тебе так скучал.

– Неужели?

– Да.

– Тебе бы не пришлось скучать, будь ты с самого начала честен со мной.

– Я тебя не обманывал, – заявил он.

– Конечно. Просто вел себя нечестно.

– Не до конца честно, а это большая разница.

– Лоренс, пожалуйста, не пытайся меня заболтать и запутать. У меня нет на это сил.

– Я и не пытаюсь тебя запутать, – возразил он. – Просто излагаю факты так, как их понимаю.

– Но я их понимаю не так. Думаю, и другие тоже.

– Барти, ради бога, – произнес он с оттенком прежнего высокомерия, отчего ей, как ни странно, стало несколько легче. – Ты мне позволишь изложить свою версию? Или ты сразу выступишь в роли жюри присяжных и вынесешь приговор, даже не выслушав показания?

Барти молча смотрела на него. Молчание затягивалось.