Наплыв

Через час, когда к счастью не сбылись Сашкины опасения в отношении моей персоны, а наши практикантки успели привести себя в порядок после рейда по степным дорогам, во двор редакции на хорошем гоночном газу ввалилась полуторка и завизжала добротными своими тормозами. Но шефа в ней не оказалось.

– Куда ты его дел? – Вежливо поинтересовался я, прижимая Саньку к кабине. – Признавайся!

– В землю закопал, надпись написал!

– Считаю до трёх. Раз! Два!

– Десантировал около правления «Правды», скоро обещался быть на месте. Вроде, как на председателе приедет. – Дружелюбно сдался Волков и тут же потребовал комиссионные: – А как тут девушки? Слышь, позови Сашеньку?! Скажи, что дело у меня к ней есть магазинное. Будь другом, шеф, будешь?

– Не буду. Иди сам, без посредника обойдёшься. Как раз и покажешь, как обещал, на пальцах, чем трактор от комбайна отличается… Стоп. Лёнька чего в колхоз-то ткнулся?!

– Не доложил. Но и без того ясно – к зоотехнику и председателю. Всю дорогу от завода грязно ругался. Шляпы, говорил.

– Понятно. Значит, всё в порядке. – Успокоился я. – Подумал было, что к Трифону в лапы попал. А тебе бы всё девочки!

– Писатели-писатели, бумаго вы маратели! Нельзя ли вас, писатели, послать к едреней матери?!

Обиженный Санька Волков задумчиво смотрел на меня и я как-то сразу понял, даже до всей глубины осознал – он абсолютно прав. Народ всегда прав! Другое дело, что мы никогда от этой матери и не отлучались. Мы завсегда при ней.

Лёнька пришлёпал на базу озабоченно-вдохновенным, в известном мне нахальном боевом взводе, который неизменно предшествовал выдаче на гора очередного разгромного материала. В принципе, на первый взгляд, он как будто бы не такой уж и критикан, как, не имея других средств обороны, обзывались, отбиваясь от него, жертвы созданных сельхозотделом фельетонов, критических статей и прочих легальных провокаций.

Во всяком случае, так считал сам коллектив редакции. Да и остальной народ в районе вроде бы тоже не принимал Лёньку за очень уж сильно обиженного на жизнь правдоруба. Во всяком случае, подобные отзывы о нём в редакционной почте практически не появлялись, скорее наоборот. Читатели благополучно потребляли ударные, но по-криминальному яркие Лёнькины очерки о передовых доярках и ласковых ударницах-птичницах, мудрых чабанах и самоотверженных героях-скотниках. Его выступления об эффективности сельскохозяйственного производства, об опыте работы безнарядных звеньев, даже работы по единому наряду, говорят, высоко котировались у высокопоставленных читателей нашего «Авангарда». Но благожелательные отзывы от них в основном шли по телефону. И там вот, в телефонных проводах и ячейках, они по преимуществу и оставались. Может, зависали. А может и просто растворялись без следа, что скорее всего.

Такая вот получалась неуловимо положительная натура, этот наш Леонид Куделин.

Конечно, не столь уж и плоха сия репутация для обычного газетчика, но только не для такого, как Лёнька. Его она решительно не устраивала. Ему всё время казалось, что уж больно-то как-то нехорошо, несправедливо всё вокруг получается. Столь ценная, то есть, ярко положительная информация о нём незаслуженно часто остаётся известной лишь начальству, пусть даже и самому важному. А как же тогда простые люди, любимые обыкновенные читатели?! Почто их-то обижать?! Почему они не знают своего подлинного героя?! Им-то подпись под материалом всегда должна говорить очень много, если не всё?! Они же, читатели те, перемрут все до единого, если не будут знать, какой гений пера действительно трудится на них, не покладая оного!..

Таким образом, приходилось по жизни работать бедолаге Куделину и над этим весьма немаловажным обстоятельством. Самореклама всегда остаётся лучшим способом продвижения по любой работе. Народ-то должен знать своих героев?! И хорошо знать. Так что элемент полезного новаторства в таком самовыпячивании конечно был. Потому что не гонораром единым должен быть жив человек! Даже в эпоху надвигающегося отовсюду зубастого и прожорливого хозрасчёта, помноженного на прущую отовсюду частную собственность. Именно поэтому наш человек по имени Лёнька вполне дальновидно создавал себе репутацию народного заступника. При этом совсем не стеснялся означенный товарищ некоторого дефицита в самом себе каких-то основополагающих нравственных предпосылок к этому. Работал, что называется, на публику в самом прямом, беззастенчивом смысле. Проявлял себя на всю катушку. Без ложной скромности прямо-таки в сапогах залезал в кумиры районного масштаба. И по фиг ему было всё остальное!

Особенно яркой звездой вспыхивала его едкая милиционерская натура и приносила весомые результаты, когда он выходил на остропахнущий, мускусный след казнокрадов, разнокалиберных жуликов, нарушителей финансовой дисциплины и двоюродных своих родичей – блистательных комбинаторов-очковтирателей. Когда громил их изобретательно и оглушительно. Но так впечатляюще, новаторски это казалось только на первый взгляд. И со стороны. По факту публикации. Всем-то этого в принципе достаточно. Однако профессионалу, то есть, тому, у кого бывает гонорар, а не только вот такой гонор, и кто видит истинную подноготную того, как всё это реально делается – конечно же, нет.

– Понимаешь, – как-то без бутылки признался великий газетчик Куделин, изображая из себя этакого романтичного и чуть ли не бескорыстного искателя правды (да и в самом деле – что там того гонорара!), – после каждого фельетона мне легче дышится, такое ощущение появляется, будто физиопроцедуру принял, лечебной грязью помазался. Вот отсюда и досюда. – И не очень застенчиво показывал докуда.

Ладно об этом, а то можно будет подумать, что я ему завидую. Да и девчонки наверно засекли прибытие шефа.

– Ой, Леонид Васильевич? – Лена и Сашенька-Шурочка, даже подскочили, внезапно увидев сверх-активную физиономию начальства на пороге. – Подтвердилось?!

– Не торопитесь, девоч-ч-чки! – Лёнька деловито уселся за стол, засучил рукава и, выбросив перед собой истёртый, свёрнутый пополам блокнот без обложки, зычно объявил:

– Чичас займёмся, детки, орихметикой! Задачки на вычитание. Итак: первый пузырёк по первому молоковозу даёт нам 3,81 процента жирности молока, а фактически, на самом деле, завод принял из этого автомобиля молоко якобы с жирностью 3,7 процента. Занизили. Вот – следующий акт о следующем факте: второй пузырёк – 3,8 процента. Это у нас. А они приняли 3,62. По третьему молоковозу соответственно имеем 3,79 и 3,65. И, наконец, по четвёртому – 3,83 и 3,7. Всё заактировано! Честь по чести!

– И из-за этого мы столько тряслись по пыли?! – Разочарованным голоском протянула Сашенька, у неё видно внутри правдоискатель перегорел, из прелестных ушек дымок потянулся, впрочем, это они без нас здесь наверно курили – топор можно вешать. Девицы, что надо. Городские-с.

– Одна десятая процента разницы, это же совсем пустяк! А уж мы-то землю рыли!

Во-во, это она-то рыла! Землеройка ты наша!

– Подожди, Шура. – Остановила её подружка. – Количество масла в молоке соответствует проценту его жирности?! И если подсчитать…

– Вот-вот, Лена-Алёна, умничка! Сразу видать, знаешь жизнь. Почти как я. – Подхватил ещё более энергично Лёнька. – Бери, лапонька, линеечку, раз калькулятора пока нет, и начинай вычитать. Но сначала такая задачка: молоковозы доставили на завод пять тыщ двести килограммов молока с фактической его жирностью 3,8 процента. Сколько килограммов, спрашивается, от общего веса будет составлять одна десятая процента? Ну, Алёнушка? Пять и…

– Пять и две десятых… Это что, килограмма?!