Нарисуй меня

— Ты готова? Поехали, а то опоздаем.

Я замечаю ее первой, машу ей рукой, она улыбается в ответ, идет навстречу.

— Здорово, что вы приехали попрощаться.

— Рада, наконец, уехать? — Макс смотрит на женщину с грустью.

— У меня нет причин здесь больше оставаться. Я нужна в другом месте, Максим. Но я рада, действительно рада, что приехала. Тебя увидела, с Мариной познакомилась.

Все слова уже давно сказаны, сейчас они и не нужны особо. Просто посмотреть друг другу в глаза. Простить. Проститься.

— Уверена, что хочешь домой? — спрашивает Максим, когда мы выезжаем с территории аэропорта. — Можем уехать за город, погода шепчет.

— Можем! Но давай завтра, хорошо? Сегодня есть одно важное дело дома.

Макс удивленно приподнимает бровь, но молчит, не спрашивает. А я рада и не рада. Безумно хочется посмотреть в его глаза, когда мы окажемся вдвоем в нашей квартире.

Хочу увидеть, как он будет рассматривать мою картину. Его портрет, который впитал в себя мою любовь, мою горечь, мою боль, мой восторг, мою душу и мое счастье. Всю меня.

Картину, которую я очень хочу увидеть в нашем собственном доме, который Макс собирается купить осенью. Первое собственное жилье. Свое.

— Пришло время отказываться от старых привычек, Марина. Согласна?

Посматриваю на красивый перстень на безымянном пальце. Ты даже не представляешь, как я согласна!

Эпилог

Пять лет спустя

— Мы закрыты! Сюда нельзя! Вы слышите?! Нельзя! Я вызову охрану! Кто вас пустил?

Я чуть не уронила картину — истеричный крик Лики напугает кого угодно. Что там происходит? Слышу мужской голос, но разобрать ничего невозможно — визг галеристки заглушает все. Она продолжает что-то верещать про полицию, а я чувствую, как ко мне подступает страх.

Вот только этого не хватало. И без того волнений выше крыши. Холст уже на столе лежит, сама я спешу к коридору, где не затихают Ликины крики.

— Да уберите от меня руки! — Мне остался всего один поворот.

— Я друг, не надо так нервничать.

Знакомый бас. Очень знакомый. От облегчения громко выдыхаю, а через секунду начинаю хохотать как сумасшедшая. Лика с поднятым над головой стулом смотрителя зала Веры Ивановны готовится отразить нападение. Только никакого нападения нет и быть не может!

— Лик, поставь стул на место. Это и правда друг.

Очень хороший друг. Самый добрый человек из всех, кого я знаю.

— Привет, Великан.

— Привет, Маришка!

Лика, онемев от ужаса, наблюдает, как я тону в огромных мужских объятиях — со стороны, наверное, кажется, что меня вот-вот раздавят.

Обожаю наблюдать за реакцией людей, которые впервые видят Марка Фридмана, профессора лингвистики, одного из самых известных специалистов в области иудаики. За четыре года знакомства все никак не угомонюсь. Ну весело же!

— Я чуть пораньше приехал, извините, что напугал! — Виновато оборачивается к Лике и улыбается.

За этим я тоже люблю наблюдать. Настоящая метаморфоза с людьми происходит. Лика еще не знает, а я знаю, что она сейчас сделает.

Она улыбнулась.

Неловко, неуверенно, сама удивляясь, что способна не только вопить, глядя на огромного лысого качка, покрытого татуировками. Упрекать Лику я не могу — сама же через все это прошла. Но за четыре года знакомства он стал моим близким другом. Но не самым близким.

— Да ничего, это вы п-простите. — Лика, наконец, выходит из легкой прострации. — Я вас… спутала просто.

Ну-ну!

Пятится к двери, которая ведет в фуршетную зону, рукой сзади нащупывает ручку двери.

Мы познакомились совершенно случайно, а потом выяснили, что у нас есть общие знакомые. Марк – лучший друг Андрияша Разумовского, который вместе с Ладой так вовремя заблудился на деревенской дороге. Я очень надеюсь их тоже сегодня увидеть. Как минимум Ладу.

— Можно поздравить с первой настоящей выставкой?

— Пока рано, еще непонятно, как все пройдет. Слушай, я так рада, что ты смог приехать! Жаль только, что один.

Марк лишь разводит руками.

— Может, помочь чем? — Смотрит на мелькающих в коридоре рабочих, которыми руководит уже пришедшая в себя Лика.

— Нет, спасибо! — Ухмыляюсь, представляя, как будет выглядеть Фридман в своей неизменной байкерской косухе и кипе среди наших именитых искусствоведов.

— Волнуешься?

— Есть немного.

Очень даже много! Персональная выставка. Марк прав: моя первая настоящая выставка. К этому дню я шла всю свою жизнь, с того дня, когда первый раз взяла в руки кисть.

— Да нормально все пройдет. Максим, кстати, где?

— Должен скоро подъехать. У него дела.

Фридман удивленно приподнял брови, но, как и полагается хорошо воспитанному человеку, дальше расспрашивать не стал.

Максим Генварский. Муж. Любимый. Учитель. Самый близкий друг. Человек, который стал для меня всем. Я совершенно не представляю без него своей жизни.

Пальцы коснулись обручального кольца.

Мы поженились тем же летом, в августе, когда вернулись из путешествия по Европе.

— Я три недели прожил со смертным приговором, Марина. И много чего понял — например, не надо на завтра откладывать свадьбу с той, на ком хочешь жениться сегодня.

Макс сказал мне это в Париже, когда мы гуляли по Рю де Риволи. Генварский сдержал обещание и привез меня тогда во Францию. Он вообще всегда держит свои обещания. Тем нашим первым летом мы на машине объездили несколько стран. Я часто вспоминаю именно то путешествие, хотя с тех пор где мы только вместе не побывали, но тот первый раз я вспоминаю чуть ли не каждый день.

Абсолютное счастье.

— Фридман, когда успел? — недовольный голос Грина раздался прямо под ухом. — Я надеялся, Марина здесь одна.

Они не любят друг друга. Но любят меня. Огромный, пугающий своей внешностью великан с самым добрым сердцем на свете и желчный саркастичный высокий блондин, который прет как танк по жизни, не замечая препятствий.

Сашка был у нас на свадьбе. Сказал пару ядовитых тостов, недвусмысленно намекнул, как не повезло невесте, но незаслуженно подфартило жениху. А мы с ним подружились — я просто пропускаю мимо всю его специфическую манеру общения и вижу в нем по-своему обаятельного человека, который спас жизнь моему мужчине.