НАРОДНОСТЬ, НАРОД, НАЦИЯ...

Именно в северной Италии и на юге Франции, где местное население в наибольшей мере унаследовало от времён римской империи навыки к семейному сельскохозяйственному производству и обслуживающему земледелие ремеслу, уже в IX веке ремесло на новой ступени исторического развития стало вновь отделяться от земледелия. Там начали возрождаться западноевропейские города, как средоточия ремесленного производства и оживления торговли. Как и в Древней Греции, города средневековой Европы возникали вследствие углубления внутри родоплеменных отношений представлений о моногамной семейной собственности, что предопределило сходства становления их хозяйственного уклада и политического устройства с развитием хозяйственного уклада и политического устройства древнегреческих полисов. Семейная собственность на орудия труда и на урожай, а так же на всевозможные ремесленные изделия давала возможность средневековой крестьянской семье обособляться для занятия тем видом общинного труда, который был наиболее выгодным и для семьи и для земледельческой общины, и передавать от отцов детям приобретаемые навыки совершенствования обособленной деятельности. Ремесленная деятельность постепенно выделялась из земледельческой внутри земледельческой общины, а затем отделилась от неё для дальнейшего развития уже там, где была наибольшая выгода ею заниматься, а именно в местном городском поселении. Для защиты своих интересов ремесленники отстраивали укреплённые города, а в них объединялись в цеха, в которых сохранялись местные этнические традиции родоплеменных отношений в новых, городских условиях существования. Отталкиваясь от традиций родоплеменного самоуправления и родоплеменной общественно-демократической власти, они избирали коллективную городскую власть, призванную защищать их интересы посредством общественно-городского насилия. Такие города были небольшими, поддерживали тесные связи с местными земледельческими общинами, в том числе в вопросах общего противостояния феодальным землевладельцам, которые брали с выстроенных на их землях городов особый оброк изделиями и деньгами. Оброк этот был произвольный и немалый, что противоречило интересам горожан, объединяло их с земледельческими общинами. Пример строительства Венеции беглыми ремесленниками в заливаемых морем ничейных болотах и быстрое достижение этим городом-государством даже в таких неблагоприятных природных условиях сказочного процветания доказывает самым наглядным образом, что значило для горожан угнетающее воздействие зависимости от феодалов.

Ещё в крестьянской общине доходы семьи ремесленника от ремесленной деятельности напрямую зависели от заказов на такую деятельность. Чтобы увеличивать доходы, надо было искать возможности расширения числа заказчиков. Поиски заказов и толкали ремесленника выделяться из земледельческой общины и вместе с такими же ремесленниками, как он сам, создавать особые поселения, которые обустраивались в города и привлекали заказчиков, торговцев из разных мест. Заказы возрастали, если изделиями ремесленника мог заинтересоваться купец, который распространял эти изделия в других городах, землях и даже странах. Поэтому городские ремесленниками втягивались в рыночные товарно-денежные отношения, учились бороться за заказчика, считать свои доходы и расходы, в том числе расходы на закупки продовольствия, необходимого сырья, изделий других ремесленников. От прошлого, деревенского образа жизни они унаследовали крестьянский христианский иррационализм, вероучение о христианской общинной этике и морали. Но в городском поселении у них складывалось рациональное мышление, необходимое при товарно-денежных отношениях, укоренялись оценки окружающего мира, феодальной власти с точки зрения собственных рыночных интересов. Феодал, на земле которого они строили город, был для них врагом. Он мешал их борьбе за существование: как поборами за пользование землёй и произвольно устанавливаемой данью, которую требовал в любой момент, когда срочно нуждался в деньгах, так и грабительскими пошлинами за перемещения купцов и товаров по дорогам на его землях. Рациональное сознание горожанина воспринимало его с позиции христианской этики и морали иррациональным злом, на стороне которого стояла церковь с её собственными поборами десятиной, всевозможными дорогими обрядами, паразитической роскошью жизни высших священников и сытым бездельем монахов. Городское сознание под воздействием таких настроений и оценок склонялось к переосмыслению христианства. Основное направление такому переосмыслению задало богомильство, которое распространилось из Византийской империи к южным границам папского католического мира.

Богомильство зародилось в 10 веке н.э. в Болгарии, в не греческой провинции Византийской империи и представляло собой еретическое вероучение горожан и пригородных крестьян. Греки Византии к тому времени оставили в прошлом кровопролитную эпоху иконоборчества и этнического спасения в Народной революции. Они уже стали народом с земледельческим сословным мировоззрением, народом, который отринул языческую полисную традицию городских еретических вероучений и вдохновился христианским мессианизмом, строил великую христианскую империю. Другое дело западные провинции, населённые южнославянскими варварами. Славянские варвары приняли греческое христианство, но оставались молодыми этническими народностями с сохраняющимися, ещё живыми традициями родоплеменных общественных отношений, родоплеменной общественной власти. Экономическое влияние богатой Византии способствовало развитию в имперских провинциях городского ремесленного и пригородного хозяйства, а традиции родоплеменной общественной власти подталкивали местное этническое население к сопротивлению византийской феодальной власти, к попыткам перенести свои языческие традиции в новый образ жизни и найти обоснование таким попыткам в полисной истории Древней Греции. Стремление горожан рационально обосновать право этнической родоплеменной общественной власти на сопротивление освящаемому церковью феодализму, в условиях господства христианского вероучения вылилось в переосмысление церковных догматов, в подчёркивание в христианстве общинной этики и морали, как его подлинной сущности. Богомильство смогло поднять это переосмысление до уровня особого направления христианского вероучения. Оно оттолкнулось от персидского манихейства и армянского павликианства и перевело их на понятийный язык европейского христианства.

Само манихейство возникло в 3 веке н.э. в Персии. Его основатель проповедник Мани вдохновился языческим зороастризмом, использовал зороастризм для обогащения греческой идеалистической философии религиозного единобожия. Объявив дуализм бытия сущностью мироздания, в котором идёт непримиримая борьба двух субстанциальных начал – с одной стороны, царства света, добра, духа и, с другой стороны, царства тьмы, зла, материи, – манихейство провозгласило, что только в первом царстве господствует бог, а во втором же всё подвластно дьяволу. Каждый человек, будучи двойственным существом, так как душа его есть порождение света, а тело – тьмы, является, согласно учению манихейства, непосредственно вовлечённым в непрерывную борьбу бога и дьявола. Ведя с помощью разума борьбу в самом себе, помогая душе в борьбе с телом, человек помогает свету, богу в борьбе с тьмой, дьяволом. Поэтому дьявол через посредство тела стремится в каждое мгновение развратить, разрушить душу каждого человека. Сопротивляться же дьяволу, обрести посмертное спасение человек может только посредством мысли о боге в каждый момент бытия, через непосредственную связь своего разума с богом. В 7 веке манихейство стало идейным источником появления в Армении еретического движения в христианстве, которое получило название павликианства, и павликианство распространило его в Византии, оказав влияние на иконоборчество.

Уже в другую эпоху Византийской империи болгарский священник Богомил и его сторонники пришли к выводу, что церковь не способна оказать действенную помощь человеку в борьбе за спасение от происков дьявола, особенно тогда, когда человек путешествовал или как-то иначе оказывался за пределами власти церкви. Ведь церковь объявляла самою себя единственной и полномочной посредницей между богом и человеком! Но если церковь не могла помочь, а требовала безмерной покорности и десятины, расходов на дорогие убранства, а её священство вело паразитический, телесный образ существования, то она была не тем, за что себя выдавала. Она сама была хитрым изобретением, ловушкой дьявола, призванной обмануть человека, ослабить его бдительность, разорвать его непосредственную связь с богом, отвратить его от личного и ежесекундного мысленного общения с богом. И та феодальная государственная власть, которую церковь обосновывала и поддерживала, тоже была от дьявола.

При таких выводах оказывалась ненужной, даже дьявольской концепция первородного греха, которой объяснялась история человечества в Ветхом Завете. Да и сам Ветхий Завет мыслился сомнительной подделкой под священное писание, отвергался. Ибо именно Ветхий Завет обосновывал необходимость церкви, как предназначенного для спасения человека посредника, созданного волей самого Бога. Из дуализма манихейства следовало, что не церковь важна для спасения человека от дьявола, не иконы и прочие внешние атрибуты монотеизма, а молитва и искренняя личная вера, которая позволяла ежесекундно обратиться непосредственно к богу.

Именно данные идеи манихейства богомильство развило в христианском вероучении до уровня собственных догм. Богомилы отвергли церковные таинства и обряды. Они выступили против почитания креста, икон и мощей, показывая этим свою духовную связь с уже искоренённым среди греков иконоборчеством. Но сохранили молитву, придав ей существенно большее значение, чем церковь.

Из богомильского манихейства выводилась личная ответственность за свои поступки, что оправдывало личную предприимчивость, лишь бы она соответствовала угодной богу этике и морали. Такое, переработанное в христианском духе, в духе христианской этики и морали богомильское манихейство было близким и понятным средневековому горожанину Европы, который работал на заказ, доходы которого определялись как качеством его изделий, так и личной предприимчивостью при поиске заказов, при привлечении внимания к своим изделиям у рыночных покупателей. Поэтому богомильское манихейство оказалось в это время исторически востребованным в западноевропейских странах.

Богомильство сначала распространилось на византийских православных Балканах. А из Сербии перекочевало в Хорватию, в соседний католический мир. Вскоре оно породило движение катаров, первое крестьянско-городское еретическое течение западноевропейского христианства. Секта катаров не случайно появилась в 11 веке на юге Франции, – как раз в этих местах начинался быстрый подъём городского хозяйства и торговли, проявились собственные интересы ремесленников и пригородных крестьян. А от катаров идеи богомильского манихейства унаследовали все создатели последующих, направленных против католической церкви буржуазно-городских учений и течений христианства, в том числе и богословы, зачинатели протестантской Реформации.

В более широком смысле богомильское манихейство предлагало усовершенствовать языческую общественно-государственную власть. А отталкивающиеся от него учения христианства должны были приходить к выводу о необходимости возрождения общественно-государственной власти в христианском религиозно-духовном пространстве. Если церковь призывала усовершенствовать имперскую государственную власть, только избавить её от господства военщины и чиновничества, господства, которое было свойственным Римской империи и погубило эту империю. Если она, христианская церковь боролась за сохранение имперского пространства усовершенствованием государственной власти сверху, под своим сословным надзором и правлением, отражая интересы землевладельческих верхов государственной феодальной знати. То богомильское манихейство и использующие его учения христианства выражали интересы связанных с традициями этнических родоплеменных отношений низов.

В самом манихействе лишь частично нашла отражение греческая идеалистическая философия, и главным образом философия киников, которая сложилась в греческих полисах в эпоху эллинизма, чтобы защитить свободу гражданской личности отказом от разложения роскошью, от погони за авантюристическими, в том числе военными способами обогащения. Но использующие идеи манихейства христианские учения обрабатывали манихейство евангелическим христианством, которое опиралось на глубокое наследие эллинистической греческой философии, тем самым они углубляли и совершенствовали манихейский диалектический дуализм. Уже богомильство развило идеалистическую философию киников, какой та оказалась в манихействе, до представлений об этическом и моральном аскетизме, так как именно такой уровень представлений был задан евангелическими проповедями Христа, поднимающегося до выводов греческой философии об идеальной социальной этике, нравственности и морали. Вследствие христианского переосмысления манихейства в средневековой Западной Европе столетиями разрабатывался собственный философский дуализм горожан. И как раз собственный дуализм горожан стал способным в учениях Лютера, Кальвина и других идеологов бросить действительный вызов католическому мировоззрению и средневековому феодализму, обосновать протестантскую Реформацию.

Естественно, что всякая церковь решительно отвергала диалектический дуализм субстанциальных начал бытия. Согласно церкви, единственным началом бытия является творящий мир бог, а зло в мире есть следствие первородного греха человека. Человек не достоин того, чтобы подняться до личного общения с богом, до соучастия с богом в борьбе против кого бы то ни было или чего бы то ни было, так как он изначально греховен. Спасение человека единственно в том, чтобы найти оправдание перед богом за своё существование, вымолить у него страданием и раскаяньем личное прощение. Подлинность же раскаяния удостоверяется созданной богом церковью. Церковь единственный посредник не только между богом и человеком, но она постоянно защищает, оправдывает перед богом всё человечество, и вне приобщения к церкви, к её иконам и таинствам спасение человека и человечества как такового невозможно. Церковное священство говорило о коллективном спасении человечества только посредством сословной церкви, тем самым отрицало личную предприимчивость и ответственность человека. Оно обосновывало удельную, феодальную собственность на землю и общинное земледелие, которое не зависело от личной предприимчивости отдельных членов общины, и освящало общинную барщину, общинный оброк. А в тех, кто был вовлечён в рационализм городских товарно-денежных отношений: в предприимчивом ремесленнике, в купце, – оно изначально видело явных или неявных сторонников ереси, опасной для церковных догматов.