Народы и личности в истории. Том 3
Шрифт:
Поскольку янки пришли на пир мудрецов позже других, они не могли не попытаться добиться успехов и в области философии и культуры. С этой целью многие американцы учатся упорно и кропотливо. Уитмен впитал не только идеи Эмерсона, но Гегеля, Канта, Шиллера. Прагматизм ощущался и тут. В США и философы стремились делать из идей деньги. Правда, оказалось, что создавать высокую культуру мысли и духа куда сложнее, чем смастерить кольт. Не случайно Т. Драйзер однажды скажет (в очерке «О некоторых чертах американского национального характера»): «Корень зла в том, что в Америке никогда не было, да и по сей день нет того, что можно было бы назвать истинным просвещением и культурой. У нас нет никакой разумной, видимой миру цели, если не считать таковой стремление к наживе». [325] Нельзя сказать, что попытки обрести высшие цели не делались тут вовсе. Но сравняться с корифеями мировой мысли, культуры было непросто.
325
Батурин С. Драйзер. М., 1975. С. 161.
Неужели же тут не было ярких имен? Хотя мысль никогда не была в Америке главным козырем, но серьезные мыслители в США все же встречались Среди них выделим шестерых – американские философы Р. У. Эмерсон (1803–1882), Г. Торо (1817–1862), Ч. Пирс (1839–1914), У. Джемс (1842–1910), Дж. Дьюи (1859–1952), Дж. Санатаяна (1863–1952). Первого в Америке называют «конкордским мудрецом» и «предметом особой национальной гордости», второго (Торо) – трансценден-талистом и «первым хиппи», третьего (Пирса) – одним из «признанных
Ральф Эмерсон родился в семье пастора. Закончил Гарвардский университет. Там же читал лекции по богословию, принял, а затем и сложил с себя сан священника. Дальнейшую жизнь он посвятил литературно-философской деятельности. Эмерсон путешествовал по Европе, дружил с Т. Карлейлем, С. Колриджем, У. Вордсвортом, Г. Торо. С 1834 г. обосновался в Конкорде, где занялся творчеством, выступая с лекциями перед аудиторией. Часть их опубликована в виде эссе («Американский ученый», «Философия истории», «Культура человечества», «Речь перед выпускным классом школы богословия», «Избранники человечества», «Наша эпоха», «Жизнь человеческая»). Наиболее яркими считают последние три. Литературно-лекционное наследие писателя объединено в двух томах «Опытов» (1841–1846). Труд назовут самой феноменальной симфонией Нового Света. Чем он замечателен? Необычайно поэтическим видением мира. Пожалуй, никто из современников не умел столь мастерски соединять философию с литературой. Разве что немец Ницше или англичанин Карлейль. Эмерсон – американский Сократ, который умел вести беседы не только с высоколобыми интеллектуалами, но и с простонародьем. С ним он беседовал о высоком и прекрасном на языке, исполненном огненной силы (Р. Ричардсон). Натура Эмерсона позволяла ему видеть мир глазами ближних. Писательница В. Вулф говорила, что его «нельзя проигнорировать, ибо он обладал вселенной внутри себя». Это был философ от Бога. Он писал для людей, а не для систем и элит. По этой причине его преследовала скрытая неприязнь «профессиональных мудрецов». Тогда же всходили звезды просветителя У. Чаннинга, романиста Н. Готорна, философа и натуралиста Г. Торо, публициста М. Фуллер, педагога Э. Олкотта, философа О. Брунсона, У. Уитмена. На таком ярком фоне не кого-то, а именно Эмерсона в 33 года увенчали венцом патриарха, подобно тому как некогда римляне увенчали терновым венцом Христа. С 14 лет, с поступления в Гарвард, вся его жизнь – непрерывное движение вперед. На пути Эмерсона будут подстерегать как поражения, трагедии (смерть первой жены, сына, любимого брата, пожар дома), так и грандиозные триумфы, общенародное признание его заслуг.
Ральф Уолдо Эмерсон
Ныне его глубоко почитают в США. Причин тому несколько. Он дал американской интеллигенции то, чего ей всегда не хватало – свое Возрождение, мечту и утопию. Всем известно, что янки жили и живут на духовном импорте. Они тащат отовсюду идеи, моды, культуру. На то, чтобы вывезти из Европы, Азии, Америки все ценное (и как можно дешевле), у них хватает ума, энергии и, главное, денег. Чего же не хватает? Нормальной человеческой жизни. Разве назовешь истинной жизнью эту непрерывную гонку за прибылью, безжалостную битву за выживание. Деньги, власть, хитрость, коварство, кольт, афера – жить внутри такой обстановки нормально нельзя. Можно в лучшем случае лишь существовать. Эмерсон писал: «Мы обладаем гораздо большей добротой, чем об этом принято говорить. Вопреки всему эгоизму, леденящему мир подобно восточным ветрам, единая семья человечества купается в стихии любви как в тончайшем эфире… Я обращаюсь с упреками к обществу, я стремлюсь к уединению, и все же я не настолько неблагодарен, чтобы не видеть мудрых, обаятельных и благородных, которые время от времени входят в мои врата. Тот, кто внемлет мне, кто понимает меня, принадлежит мне, он – мой навсегда». Р. Эмерсон прочел в стенах «Лицея» около ста докладов (за полвека существования оного). Главную задачу жизни он видел в распространении знаний. Будучи почвенником, он не отрицал достижений техники, науки, экономики, хотя с тревогой наблюдал, как торговля «все выносит на рынок – талант, красоту, добродетель, самого человека». Но, приняв правила игры, он надеялся удержать бизнес в границах морали.
В 1840 г. Р. Эмерсон решил основать в Конкорде свободный университет, а М. Фуллер, Дж. Рипли, С. и Э. Олкотты вознамерились, вместе с Эмерсоном, основать коммуну, где можно было бы жить и учиться сообразно высшим умственным и нравственным идеалам. Так возникла идея коммуны Брук Фарм, или «Институт агрикультуры и воспитания». Приглашали и Г. Торо, но этот «инспектор ливней и снежных бурь» предпочел одиночество. Идеология обитателей коммуны была такова. Цивилизации свойствен эгоизм изолированных одиночек. Эти люди хотят выбиться из нищеты и насладиться законными благами. Однако это под силу лишь самым сильным и наименее щепетильным в выборе средств. Капитализм направляет побуждения человека в сторону разрушения. Хотя можно добиться, чтобы человеческие побуждения гармонично сочетались друг с другом. Нужно лишь стремиться к тому, чтобы антагонизм в человеческих отношениях уступил место «мутуализму» (от «mutual» – взаимный). Каждый человек должен в обществе быть опорой других. По мере того как развиваются такого рода человеческие наклонности, возникнет и «новая цивилизация». Все мужчины и женщины трудились бы и были счастливыми, все люди смогли бы приобщиться к благам культуры. Собственность в таком обществе превратится из врага в союзника, а преступность должна полностью исчезнуть, так как отпали бы сами мотивы преступлений. Эту несколько утопическую и романтическую философию и исповедывали обитатели коммуны Брук Фарм. Эмерсон говорил о неизбежности революции. Философ имел в виду не столько «заговор равных», сколь усилия талантливых и справедливых, открывающих новые возможности (труд, просвещение, науки). Коммуна представляла собой синтез платоновской академии и аристотелевского ликея. Центром коммуны была школа. Среди поселенцев представлены: семья Рипли, Натаниэль Готорн (романист), Уильям Аллен и другие. Частыми гостями были Эмерсон, Торо, Э. Пибоди, Чаннинги, Паркер и др. Здесь господствовали благородные помыслы, просвещение, культ искусств и наук. Тут стал вскоре издаваться и главный фурьеристский журнал «Харбинджер» («Предвестник»). Сюда, как некогда в Мекку, устремлялись тысячи паломников. Успех был столь впечатляющ, что и законодательное собрание штата Массачусетс наделило ферму особым статусом. Обитатели коммуны даже возвели здесь прекрасный «дворец», своего рода «храм социализма» (с помещениями для мастерских, администрации и т. д. и т. п.). Этот пример вызывал у кого-то опасение (у завистников, эксплуататоров и хищников). Весной 1846 г., когда члены коммуны занимались науками, словесностью и искусством, почти достроенный дворец вдруг вспыхнул, как свечка, сгорев буквально за считанные минуты. Так по чьей-то злой воле и было уничтожено это «светлое здание будущего». [326]
326
Покровский Н. Ральф Уолдо Эмерсон. В поисках своей Вселенной. М., 1995. С. 10, 58, 156.
Политехнический колледж в Пенсильвании
«Конкорд» (Concord) переводится как «согласие». В реальной, повседневной жизни согласием и не пахло. Экономический потенциал штата Массачусетс увеличился за 30-е годы на 20 процентов, за 40-е – на 35, однако вскоре разразился страшный кризис. В 1837 г. на нью-йоркской бирже прогорело акций на 100 млн. долларов, и это при 37-миллионном годовом бюджете страны. Эмерсон, нигде не служивший и не имевший накоплений, понял, как трудно жить в США. Американцам в ту тревожную пору, честно говоря, было абсолютно наплевать на Эмерсона и его идеи… Конкордский старожил вспоминал о том времени и об отношении обывателей к их гениальному сородичу: «Жители Конкорда совершенно не понимали ни Эмерсона,
ни Торо и не собирались этого делать. Это сообщество браминов, литераторов не желало иметь для себя переводчика. И потому люди даже не представляли, из какого теста слеплены Эмерсон и Торо. Да жителей все это и не очень беспокоило. Я прекрасно знаю, о чем сейчас толкую, ибо сам был одним из тех сторонних «людей», жил и работал среди них. Так что непонимание было взаимным и естественным». У обывателя были и будут свои герои. Янки говорят: «на все у нас, даже на небо, чисто коммерческий взгляд» (Хозмер). А тут вдруг какие-то мечты о космосе, природе, любви или о чем-то возвышенном! Это же просто сумасшедшие.Некоторые считают его мистиком… В нем действительно выражены мистический порыв и любовь к безграничному, которые в отдельных своих проявлениях выражают американский дух. Он считал, что «даже лепет младенца, лежащего в колыбели, проникнут мистицизмом». Но разве Америка не была в цивилизованном отношении своего рода «младенцем»?! Нам кажется замечательным уже и то, что он воспел поэта в стране совершенно непоэтической. В поэте он увидел героя, провидца и пророка, говоря: «Рождение поэта является основным событием в истории». В отличие от людей заземленных, которых абсолютное большинство, он называл поэта «крылатым человеком», «стихия которого – вечность». Поэт (речь идет, ясно, о больших поэтах) не только отличается целостностью натуры и философии, но он еще возвещает и определяет явления. Поэт принадлежит к сонму героев и мудрецов. Три категории людей воплощают в себе триаду высоких призваний: действовать, мыслить и говорить. Из всех трех наиболее велик поэт. Остальные лишь снабжают его материалом; он же – творец и строитель.
Он – пророк: «У поэта свои верительные грамоты и свои приметы: он провозглашает то, чего никто не может предсказать». Именно поэт и обладает редчайшим духовным восприятием, этим сверхъестественным качеством, позволяющим ему связывать сложные явления настоящего и улавливать контуры будущего. «Поэт… восстанавливает разрозненные элементы природы и вселенной». [327] Эмерсон – удивительно гармоничен.
В его лице человечество обрело гения. Показательна следующая, сказанная им фраза: «Гений человечества – вот единственно правильная точка зрения для истории». Но тогда Эмерсона в США поняли немногие. В России им восторгался Л. Толстой (книги Эмерсона стали его спутниками), его обожествлял Ф. Ницше. Минули годы, и сегодня он стал настоящей иконой Америки. Интеллектуалы ссылаются на его афоризмы, изречения так часто, как на Библию с Шекспиром. О нем можно сказать словами, которые он обращал в адрес Торо: «Никто так полно и с таким достоинством не олицетворял истинную Америку, как он». Великая слава пришла к нему после смерти.
327
Гилберт К., Кун Г. История эстетики. С. – П., 2000. С. 430.
Это можно сказать и о Дэвиде Генри Торо (1817–1862). Сын обанкротившегося отца, владевшего мелочной лавкой, он имел счастье родиться и жить в городе, ставшем средоточием культурной элиты первой половины XIX в. Для художника и мыслителя место обитания ничуть не менее важный факт жизненной биографии и судьбы, нежели сами родители. Он учился в частной школе и в Гарвардском университете. Последний разочаровал его, как и многих его современников. Больше повезло ему с наставником, отцом О. Браунсоном. Недели с ним стали началом новой эры в его жизни. Уже в те годы в нем, активно занимающемся самообразованием, родилась мысль о необходимости постоянного духовного развития и роста (трансцендентализма). Исключительное влияние оказало эссе Р. Эмерсона «Природа». Юноша познакомился с автором. Встреча оказалась знаменательной. В свою очередь и Эмерсон увидел в Торо как бы «воплощение идеала» нового типа американского ученого и мыслителя. К тому времени Торо работал учителем, но вскоре ушел из школы, так как ему приказали применить розги (обычное требование того времени). В качестве протеста он не только покинул школу, но поменял порядком свое имя, превратившись из Дэвида Генри в Генри Дэвида. Если бы столь же просто можно было бы поменять всю жизнь… Впрочем, вначале ему не на что было жаловаться. Его частная школа процветала, его заметили и избрали секретарем основанного лицея Конкорда. Появились друзья. В то же время выявились особенности поведения Торо. Он предпочитал одиночество, стараясь быть «свободнее любой планеты». Конечно, можно уйти от общественного мнения, правительства, религии, образования, даже от друзей. Но как уйти от самого себя?! Он уединился на берегу заброшенного озера. Видимо, тому послужили серьезные жизненные основания. Первая его любовь была неудачной. Компанией друзей в коммуне «Брук Фарм» он решительно пренебрег. От столбняка умер его брат Джон. Вскоре выяснилось, что у него началась чахотка. А тут еще общество не пожелало признавать его литературный талант. Вдобавок ко всему он не пожелал платить выборный налог, за что его тут же упрятали в тюрьму. Немудрено, что за ударами судьбы последовал период депрессии.
Торо получил громкую известность своим эссе, названным им «О гражданском неповиновении». Там он заявлял, что ему по душе девиз: «То правительство хорошо, которое правит меньше всего». Подумав, пошел дальше, говоря: «То правительство лучше всего, которое вовсе не правит». Такая идея по меньшей мере спорна, а на мой взгляд, и чрезвычайно опасна. Об этом свидетельствует и опыт России последних лет. Правительство, может, и нецелесообразно, но только на небесах, где пребывают лучшие люди, да и там стража в лице апостола Петра поступает с нарушителями порядка ой как строго! Спору нет, правители часто используют возможность надувать людей к собственной выгоде. И у мыслителя были все основания быть недовольным американским правительством, ибо это – «правительство рабов». Но это не основание вообще отказываться от его услуг. Впрочем, и сам Торо призывает народ «подумать о хорошем правительстве». Г. Торо считал, что его единственной обязанностью, которую он смог бы принять на себя, стало требование справедливости. Он считал, что лишь немногие люди – «герои, патриоты, мученики, подлинные реформаторы – служат государству на совесть». Поэтому их зачастую и считают «врагами государства». Что же касается государства, то он высказывался в отношении его так: «Я с восторгом представляю себе государство, которое обращалось бы справедливо со всеми людьми и относилось бы к личности с уважением, как к ближнему». [328]
328
Новые пророки. Торо, Толстой, Ганди, Эмерсон. С. – П., 1996. С. 115.
Обострилась его болезнь. Чахотка унесла сестру Хелен. Стало ясно: жизнь, не успев дать плоды, начинает клониться к закату. Он записал в дневник, что у него появилось ощущение близкого краха (1856). Смерть начинается не с отмирания конечностей и органов чувств, а с потерей способности воспринять сверхъестественное. И вот уж дух начинает проявлять явные признаки распада – а это ужасно. Торо еще не стал патриархом, и не мог рассчитывать на полную забот, внимания и любви «осень патриарха». Конфликт с самим собой, с природой и обществом также не способствовал гармонизации жизни. Он умер, когда ему было всего 44 года. Умер явно разочарованным. В «Дневнике» запись: «Мир не продвигается вперед». Но Господь, к которому он обращал голос, был к нему благосклонен. Он даровал ему бессмертие и, что еще важнее для всякой сколь-либо неординарной и высокодуховной личности, веру в то, что прожитая им жизнь была не напрасна. В одном из своих ранних стихотворений Торо умолял его об этой милости: «Великий Боже, я прошу тебя не о малости, но о великом даре – чтобы я не разочаровался в самом себе». Торо не разочаровался, и не разочаровал других. Из человека, которого одно время считали лишь эпигоном Р. Эмерсона, он превратился в одного из самых почитаемых писателей Америки. И хотя он жаловался, что общество так и не предложило ему сделать для него что-либо по-настоящему стоящее, ему удалось сделать кое-что стоящее. Его перу принадлежат книга «Жизнь в лесу», эссе «Гражданское неповиновение» и «Прогулки», стихотворения и дневники. А историк литературы Ф. Л. Пэтти вообще заметил: «Ни один другой писатель не сделал большего для независимости американской мысли». [329]
329
Ханс-Дитер и Хельмут Клумпьян. Генри Дэвид Торо. Урал, 1999. С. 186, 191, 207.