Наш человек в горячей точке

Я уже надел куртку, когда зазвонил телефон. Но не мобильный, обычный.

Это не Маркатович, тот звонит на мобильник.

Я стоял над телефоном и смотрел. У меня не было этого проклятого определителя номера.

Звонили долго.

Потом еще раз.

Уж не Милка ли, подумал я.

Снова звонок.

Пока я выходил из квартиры, телефон всё еще звонил — я хлопнул дверью, как будто с кем-то поссорился.

Оказавшись на улице, я сообразил, что не знаю, куда надо идти. Маркатович что — не сказал, где он? Черт с ним… Безразлично… Прекрасно! Хватит с меня этих деловых встреч в местах с приглушенной музыкой, дорогим пивом и запахом сигар. Когда мы выпивали в таких элитных притонах, я начинал блевать гораздо раньше, чем обычно.

Я взял курс на «Лимитед».

Маркатович, видимо, наконец закончил с Дианой и позвонил снова.

— Я уже в пути, — сказал я. — В «Лимитед».

— Ох, мне это совсем не по пути…

— Слушай, я уже там. Вот и место для парковки есть… — сказал я.

— Ну, понимаешь, я в костюме, с галстуком…

— Так сними его, — сказал я.

Он хотел что-то добавить, но я его прервал: — Слушай, мне нужно припарковаться, если у тебя что-то важное, приходи.

«Лимитед» действительно не мог гордиться деловой атмосферой: я с трудом протиснулся к стойке. Оглянулся по сторонам, вертя головой, посмотрел, нет ли кого знакомого. Сюда часто заходили старые кадры, каждый вечер можно было прикидывать, сколько из их поколения еще в живых. Несомненно, мы несли большие потери. Кофейня была битком набита, но если бы мне позвонил кто-нибудь из старой гвардии и спросил, кто там есть, пришлось бы ответить: «Народу битком набито, но никого нет».

Ничего не оставалось, как рассматривать незнакомых девушек, ждать Маркатовича и гадать, что он выдумал теперь, после имиджа Долины и руководства о бирже… Понятия не имею, почему он стал таким изобретательным. Казалось, что он придумывает дела только для того, чтобы подольше задержать людей за столом. У него был характерный лихорадочновозбужденный взгляд. Создавалось впечатление, что он выдумывал эти дела только для того, чтобы как можно позже вернуться домой. Мы об этом не говорили, но мне казалось, что с Дианой ему теперь было скучно, причем особым образом. Когда он был с ней, то держался так, словно его нет. Даже когда он о ней говорил, он впадал в какой-то меланхоличный тон. Говорил, что любит её, однако никак не мог отправиться домой. Купил квартиру, но было видно, что он не стремится бывать в ней. Чем-то он немного напоминал бездомного. Растягивал рабочий день до безумия и слонялся по городу в своем галстуке. Настоящих деловых партнеров приглашать на вечернюю чашечку кофе он не мог, поэтому пользовался мною. Изобретал разные идеи, так что всё выглядело так, как будто мы работаем. Обычно он звал меня в места без атмосферы, чтобы не показалось, что мы кутим. Старался напиться так, что это вообще не было похоже на развлечение. Прятал от себя свою проблему. Наши выпивания должны были напоминать сверхурочную работу, потому что если бы это не было работой, ему пришлось бы отправляться домой.

Когда он появился в дверях, несмотря ни на что я был рад.

Вот он, старый даркер, стянул с шеи галстук, расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке, может быть, даже попытался смять пиджак перед тем как войти… И сказал: — Давно ждёшь?

— Нет, всё о’кей…

— Как дела? — подмигнул он мне, посмотрев по сторонам.

— Да вот, несу большие потери…

Он знал эту мою фразу и, уныло улыбнувшись, похлопал меня по плечу: — Ты и понятия не имеешь, насколько ты прав…

Заказал двойной виски с горой льда.

— Целыми днями лакаю кофе, — пожаловался он. — Но сейчас с меня хватит. Так и заболеть можно, — сказал он оправдываясь.

Всё это точно так и выглядело, и я кивнул.

Когда ему принесли выпивку, он сказал: — Тут есть свободный стол, в лоджии, пойдем туда, здесь не поговоришь.

— Но тут всё как-то поживее.

— Спина болит, я сегодня был на массаже, не могу стоять.

Мне не хотелось забиваться в угол между столиками в лоджии. Я не любил статичность перед глазами, мне было приятнее, когда передо мной что-нибудь двигалось. Это во мне говорит средиземноморское происхождение. На всём Средиземноморье, от Северной Африки до Венеции, а потом и Стамбула, море приучило людей смотреть на движение волн, чувствовать их ритм… На Средиземном море ты можешь сесть куда угодно — на ступеньки, на невысокий каменный забор, на землю, на пол, без всякой цели — и смотреть на бурление моря или улицы. Маркатович был с континента, он о таком и понятия не имел, ему был важен стол, а не взгляд на море, к тому же у него болела спина, так что мы сели за столик и он меня спросил: — И что же в таком случае делать?

Я немного подумал и сказал: — В основном я жду, что будет дальше.

Он уставился на меня так, словно ему в голову пришло что-то существенное. Мне не хотелось, чтобы он вспомнил про руководство о бирже или нечто подобное, поэтому я прервал ход его мыслей: — А ты? Как развивается роман?

Маркатович глянул на меня исподлобья. — Потихоньку. Действую, когда есть время… — сказал он. И продолжил без паузы, как плохой диджей: — А ты сегодня видел на бирже…

— О бирже мне больше не напоминай! — прервал его я. — Договорились?

Маркатович посмотрел на меня обиженно, а я решил ему сказать, что лучше всего ему было бы поехать домой… Или напиться по-человечески… Мне уже надоело смотреть, как он становится алкоголиком сверхурочной работы, убегает от жены и постоянно говорит о чём-то третьем.

— Что с тобой? — спросил он.

— И о Долине тоже! — продолжил я. — Больше о нём не напоминай.

— Сорри… Нет проблем… — он поднял руки.

— Значит так — или идем домой, или пьем по-человечески! — сказал я.

Он смотрел на меня растерянно.

— Не понимаю… может, я чем-то тебя обидел? — спросил он почти испуганно.

И сник. Он выглядел теперь так, как будто во всём отдает себе отчет, а из-за морщинок вокруг глаз его лицо сложилось в гримасу, которая взывала к состраданию. Посмотрев на него, я отказался от приготовленного выступления.

Я почти почувствовал грусть. И вообще больше не злился.

И сказал ему: — Эгей… Я просто немного нервничаю, дело только в этом.

Маркатович заглотнул свой виски и принялся махать рукой, чтобы принесли ещё.

Казалось, что так мы выигрываем во времени.

Наконец официант его заметил.

Маркатович вздыхал, не знал, как начать.

— Грёбаное всё, — сказал он.

— Да нет, — сказал я. — Просто у меня на работе пипец.

— Что такое?

— Один болван меня ужасно подставил. Я его порекомендовал, когда искали репортера для Ирака, он туда уехал, а теперь вообще не подает голоса.

— Да-а, нехорошо! — сказал Маркатович. — Что будешь делать?

— Жду, — сказал я. — Пока что ему всё еще не поздно объявиться.

— Объявится, — сказал он. А потом добавил: — Не нужно психовать заранее. Знаешь, вот тут на днях оттуда вернулся один тип, кажется кинооператор, так ты знаешь, он контрабандой провёз золотые краны-смесители из дома Саддама в Тикрите! Я это слышал от одного типа, который занимается антиквариатом, ну, понимаешь…

Он собирался продолжить, но зазвонил его мобильный. Звонила Диана, и он ей сказал, что сидит со мной и нам нужно решить кое-какие вопросы.

Если бы мне пришлось описать его голос, то я сказал бы, что он старался звучать усыпляюще. Я ещё раньше замечал этот меланхоличный тон, которым он пользовался в разговорах с ней. Всё звучало как некая баллада о морских далях: можно было бы предположить, что Маркатович участвует в прямом эфире передачи «Морские вечера» с борта теплохода «Трпань», который плывет где-то в районе Сингапура, и сейчас приветствует жену и двух малышей-сыновей. Ждет не дождется, когда же их увидит, но между ними простирается море синее.

— Ну да, я действительно сижу с Тином… В «Лимитеде», решаем кое-какие вопросы, — сказал Маркатович. Из зала в лоджию доносилась музыка, которая разрушала желаемый образ деловой встречи: You gotta fight, for your right, to pa-a-arty… Диане несомненно казалось, что мы неплохо развлекаемся. Смотри-ка, подумал я, а Маркатович прав, что предпочитает тихие, безликие места.

Сейчас он смотрел на мобильник. Похоже, что прервалась связь.

Он утомленно вздохнул.