Наш человек в горячей точке

Я замер.

— Слушай, лучше мне на телевидение не ходить! — сказал я.

— Ну, придется… Мы все пойдем, все вместе.

— Нет, не надо этого делать, ты пойми, я накварцован, как потаскуха… Выгляжу несерьезно. Никто мне не поверит. Кто поверит такому накварцованному типу?

Мне необходимо избежать этого, подумал я. Появиться в качестве отрицательного героя в газете — это просто детская игра по сравнению с ролью отрицательного героя на телевидении.

— Мы должны изложить своё видение этой истории, — сказал Перо.

— Этого никто не понимает, я уже проверял, — сказал я.

— Они с нами всё согласуют, заранее отработаем детали, изложим всё последовательно… Будут и другие приглашенные. Там, на месте, в региональной студии, будет мать этого Бориса… Тебе придется с ней контактировать, мы должны это дело как-то замазать, насколько возможно.

Милка будет на видеолинке?

— Нет… Я никак не могу, — сказал я. — Я на части разваливаюсь… Я не спал, я никакой. Я вообще понятия не имею, где я, я как будто испарился. Я накварцован… Зрители будут на её стороне.

— Спокойно… Нас проконсультируют и подготовят адвокат и пиарщики. Мы выверим каждое слово. Наша задача выразить сомнение, что он пропал, не более того. Уж все-то вместе мы справимся с какой-то бабкой, — сказал Перо.

— Я не могу, — сказал я, — действительно не могу. Я уже реализовал свой максимум возможного.

Тут я услышал половину какого-то ругательства и прервал связь.

* * *

На «Радио-101» только что была отличная критика. Я не слышал? Расхваливали, тотально. Она хотела записать на кассету, но запуталась, сообщила мне Саня.

— Я за рулем, — сказал я. — Как раз еду домой, но радио у меня выключено, — сказал я. — А ты ничего не слышала?

— Я слышала, — сказала она. — Это ты не слышал.

— Неважно, я не об этом. Ты только сейчас встала?

— Ага, — сказала она. — Ладно, не рассказывай, пока за рулем, жду тебя.

— Слушай, предупреждаю, чтобы ты не удивлялась… Я накварцован.

— А я возбуждена, — сказала она и отключилась.

Я еду.

Подъезжаю. Ищу, где припарковаться.

Из нашего квартала вывозят крупногабаритный мусор, все жильцы очистили подвалы, перед домами горы: старые матрасы, стиральные машины, облезлая мебель, электрические плиты, какие-то куски поролона… Я смотрел на всё это, и мне хотелось сесть в кресло без одного подлокотника, лечь на зеленоватый продавленный диван, чтобы меня вместе со всем этим увезли на свалку.

Вокруг цыгане, парни в трениках и в форме последней войны, из секонд-хенда, что-то перебирают, роются, перекрикиваются… — Джемо, поди сюда, подержать надо!

Пока я парковался возле этой груды, тот самый Джемо в спортивно-военной экипировке показывал мне знаками сколько ещё можно.

Показал раскрытую ладонь, вертикально. Стоп. Я остановился, потянул ручник. Вышел.

Такой загорелый, я, должно быть, показался Джемо кем-то из его компании, но когда я сказал: — Спасибо! — он глянул на меня с удивлением. И тут же его внимание отвлекла девица в мини-юбке, на каблучках, она как раз проходила мимо… И Джемо засвистел, тихо, протяжно, как ветер над равниной. И запел: — Весна на плечи мне… спускается…

Как я ему завидовал.

— Давай сюда, Джемо, хватит строить из себя мартышку! — закричали его компаньоны, которые нагружали грузовик, и он направился к ним, под тенью деревьев, которые зеленели и блестели.

Какая-то дама вышла из подъезда с поврежденной картиной в массивной раме, сюжет — кораблекрушение.

Искоса посмотрела на меня.

* * *

Когда я выходил из лифта, позвонил Чарли. Ещё сонным голосом он тут же начал: — Знаешь что? Ты был прав!

Надо же, и этот только что встал, подумал я. Люди, похоже, здесь один я работаю!

— О чём ты? — спросил я.

Я уже звонил Сане в дверь.

— Она вообще-то совсем неплоха!

— Кто?

— Да Эла! Она тут у меня спала до утра, потом приготовила завтрак… Сейчас уже ушла. Могу сказать тебе, утро было очень приятным. Да и ночь, хе-хе, была неплохой. Ты был прав, это факт. Если бы ещё чуток похудела, была бы абсолютно «кул».

Пока он говорил, Саня открыла мне дверь, в махровом халате, с сигаретой в губах. Держалась она так, будто я какой-то чужак. Потом беззаботно повернулась, подошла к дивану, села, приподняла колено и, как бы случайно, показала, что на ней нет трусов.

— Ага, ага… Ну да, конечно… Не плохая, нет, — говорил я Чарли.

Саня следила за мной взглядом.

— Вот так, вчера вечером всё получилось неплохо, это факт!

— Да, да… Слушай, я больше не могу говорить.

Я посмотрел на Саню, я поднял брови, надул щеки, выдохнул воздух.

— Очень удачно, что вы заскочили, — сказала она холодно, как Шэрон Стоун. — Мужа нет дома.

Я отбросил намерение пересказывать ей свой сегодняшний день.

Я стоял и смотрел, как она курит.

Это был наш секс-театр. Мы разыгрывали всякие возбуждающие ситуации.

— Ты потемнел, факт, — сказала она и потом засмеялась, как будто планы у неё изменились.

Я не хотел никакого смеха в сексе и сказал серьезным тоном: — Я прибыл из пустыни.

— Ох, здесь тоже очень жарко, — сказала она и погладила себя по гладко выбритому лобку.

Вчера вечером она вернулась домой в костюме из спектакля. Я сказал ей надеть его.

— О да, я и забыла! — сказала она. — Вы тот самый фотограф, который звонил, да?

— Да, — сказал я.

Она вышла в другую комнату и вернулась одетой. Белая мини-юбка, push-up, сапожки. Шлюшка.

Она прохаживалась передо мной, как привокзальная шлюха. Подошла к музыкальному центру и сделала музыку громче. Massive Attack.

Я схватил её за попу под мини-юбкой.

— Вы забыли трусики, — сообщил я ей.

— Ой нет, — сказала она, намеренно кривляясь, — этого не может быть. Как вы могли такое обо мне подумать?

У меня была неплохая эрекция.

Мы поцеловались. Она слегка укусила меня за губу.

Я облизал палец и чуть-чуть надавил ей на клитор.

Сел на корточки.

Она пальцами раздвинула губы и обнажила клитор. Я пару раз коснулся его языком, а потом нежно пососал.

— О! Вы… такой фотограф… который чувствует каждую деталь, — сказала она тоном какой-нибудь тетки, которая восхищается искусством.

— Угу, — промычал я.

— Вы, должно быть, закончили Академию?

— Угу, — промычал я.

— Слишком много лизали и не успели закончить?