Наш последний эшелон
Шрифт:
Возле калитки – вышка, где в светлое время суток положено нести службу часовым. И с радостью слышу я в стрекотне прокурорско-дьяконовской скороговорки Вадика (у начзаставы кликуха такая), что он отсылает меня туда. На вышку. Ништяк! Можно пощемить неплохо, да и вообще – спокойно посидеть в кабинке, укрытым от ветра и дождя. А дождь-то опять разошелся. Кажется, природа все-таки специально делает все возможное, чтоб доконать нас, утопить в вязкой жиже, по крайней мере – выжить отсюда. Каждая низменность стала озером, каждое неутоптанное место превратилось в болотце. За что ни возьмись – покрывает липкая
Почти бегом, поливаемый упорным дождем, продуваемый порывистым ледяным ветром, поспешаю я к вышке, напоминающей опору линии высоковольтных передач. Карабкаюсь по лестнице вверх. Первый пролет, площадка, второй пролет, снова площадка… Третий, четвертый. Головой открываю фанерный люк, вползаю в кабинку. О, как здесь тепло и сухо! С ужасом представляю, как ходил бы сейчас по плацу, месил грязь во дворе, совершая идиотский обход. Днем-то не спрячешься, – того и гляди, появится Вадик или Пикшеев, да и Хомут может под настроение что-нибудь устроить за плохое несение службы.
Кабинка вышки оборудована неплохо. На ящике с песком стоит железный стул без ножек; сколько раз его выкидывало во время проверок офицерье, и все равно мы втаскиваем обратно. Есть подобие столика, на нем тапик для связи и журнал, чтоб записывать свои наблюдения: какая машина куда и во сколько проследовала, какой и когда направился по «системе» наряд, что подозрительного делается на финской вышке. Невооруженным взглядом ее не видать, а в мощный бинокль в ясную погоду можно различить сидящего в такой же на вид кабинке финского погранца.
Ставлю к стене автомат, отстегиваю и кидаю на пол ремень с нацепленными на него подсумком, кобурой с ракетницей. Стряхиваю с ушанки не успевшие впитаться в шерсть капли, прохожусь шапкой по заполярке. По всей кабине с меня рассыпаются брызги; за какие-то две минуты на улице чуть не промок до костей. А что б со мной было, если бы пришлось пробыть под открытым небом все четыре часа…
– Гурьян, это Сэн, – говорю в трубку тапика. – Связь в порядке?
– В порядке, – отвечает дежурный.
– Если что – звони. Я тут… ну, понимаешь…
– Лады.
Кладу трубку на рычажок, вынимаю из тайника под обшивкой стены кипу измятых журналов «Советский воин» и «Крокодил» черт знает какой давности. Сажусь на стул, листаю. Все прочитано, все фотографии и рисунки детально изучены, все надписи к ним помню наизусть. Надо бы Чейза прихватить из разряжалки… А, хрен с ним, лучше пощемлю, пока есть возможность.
Только удобно устроился, начал вроде входить в теплое царство дремы, только приготовился что-то увидеть мягко-светлое, хорошее, желанное, как заверещал тапик.
– Ё-о-о! – выдыхаю я, морщась, вытолкнутый с порога этого царства обратно в холодную, сырую реальность. – Да! – раздраженно и грубо ору в трубку.
– Сенчин, – голос прапора, – спускайся вниз.
– Что такое? – пытаюсь сопротивляться. – Мне приказ здесь…
– Дров нет, обещают резкое похолодание. Давай-давай, спускайся.
– Сейча-ас.
Медленно нацепляю обратно ремень, бросаю за спину автомат. Прячу журналы в тайник. Оглядываю кабинку, словно рыцарь, покидающий прекрасный дворец, где надеялся найти радость покоя,
погреться у камина, выпить какого-нибудь грога. И вот нужно этот дворец оставить, снова отправляться в непогоду, совершать никому не нужные подвиги.За баней внушительный завал деревьев. Свозили их сюда, видимо, лет десять назад, когда прорубали новые просеки, чистили старые, пробивали дороги. Теперь эту труху с отваливающейся корой мы пилим на дрова.
Под навесом, с краю, стоит циркулярка. Огромный диск, кажется, способен справиться с любым количеством и любой прочности древесиной, хотя затачивают его, мягко говоря, не часто.
Движением рычага диск то опускаешь, то поднимаешь. Для дров построен просторный и высокий навес, но он давно уже пуст – на пилку дров требуется много времени и людей, минимум трое.
В завале сейчас копаются Вовка Шаталов и Макар, выискивают посильные стволы.
– Здорово, военнопленные! – Подхожу.
Они, с кислыми рожами, кивают мне, – конечно, лучше, если б прислали кого помоложе, от меня они особой помощи не ждут. Оскользаясь, волокут к пиле столбик со сгнившим концом.
Я снимаю автомат, ремень, кладу на крепкий чурбан, на котором обычно колем дрова.
– Давайте, суйте под полотно. – Я готов к работе.
Макар с Шаталовым проталкивают столбик между землей и диском; Макар тут же идет принимать чурки. Я включаю пилу. Уши рвет визг – он то хрипловато-ровный, то (когда зубья диска соприкасаются с деревом) истерично-пронзительный, мечущийся, тонкий.
Намокшее дерево поддается туго, диск застревает, приходится то и дело поднимать его, резать рядом, чтоб распил сделать шире.
Постепенно вырастает горка чурок. Основная сложность – найти в завале подходящий ствол или бревно. По большей части остались громадные лесины, которые и вдесятером не поднимешь.
– Бензопилу бы надо. С ней в пять сек нашинкуем, – ворчит Макар, тщетно пытаясь расшевелить торчащий из завала, не особенно толстый на вид ствол ели. – У нас дома такая пила!.. Мы с батей для всего села пилили…
– Пила-то есть, – вздыхает Шаталов, – да бензина нету.
За работой время бежит незаметно. Ну, побыстрее, по крайней мере. Порой забываю, что я в наряде. Это хорошо. Нигде так оно не тянется, чертово время, как на колонке. Находишь всевозможные развлечения, лишь бы убить четыре бесконечных часа; даже читать из-за колонок пристрастился – все не просто так торчишь, увлекаешься, бывает. Если ходить, как в приказе положено, – башня после десятка нарядов поедет. Приходится спасаться всяческими занятиями или дремать.
Обед сегодня можно назвать сносным. Даже, гляди, подобие салатика – натертая вареная свекла!.. На первое – щи из почерневшей, подтухшей капусты, сдобренные комбижиром. Комбижир – это такая странная штука, больше напоминающая пластмассу. Пока блюдо горячее, то есть можно, а чуть остынет – прямо во рту этот комбижир затвердевает, окутывает рот, глотку, точно действительно залили туда пластмассу; тогда пьешь кипяток кружка за кружкой, пока комбик в желудок не смоется. Страшная вещь!.. А вот второе сегодня радует просто – рис с тушенкой. Вот это нормалек! Хомут расщедрился, выделил тушенки из сухпая.