Наша Рыбка

Признаюсь, стало легче. Я страшно падок на все эти хитрости.

– Ты выглядишь так, будто работаешь в глянцевом журнале, – сказал Петя. Он пристально рассмотрел ее, совершенно не стесняясь останавливать взгляд на груди.

– Спасибо, конечно. Но я совсем не хочу работать в дорогом журнале. – Она притянула к себе стакан с молочно-сиреневым коктейлем из черники.

– Это почему? Ты же журналисткой собираешься стать. Будешь писать для глянца!

– Ну уж нет, – перебила его Ясна таким уставшим тоном, словно тема эта давно набила ей оскомину и разговор начался уже несколько часов назад. – Ты даже не представляешь, сколько девушек на нашем курсе думают так же. Одна половина из них хочет работать в гламурном издании, а другая – стать телеведущими.

– А ты?

– Я? Я хочу писать о том, что действительно важно.

Я все готовился, когда начну извиняться за наше с Петей поведение, подбирал слова и строил планы, как к этому подвести, но разговор неожиданно ушел в другое русло, и Ясна с Воронцовым еще минут двадцать разговаривали о журналистике.

– …Я хочу писать о проблемах общества. Еще лучше, если бы мне удалось стать военным корреспондентом…

– Военным? – воскликнул Петя. – Почему тебя это интересует?

– Потому что я боюсь войны. Нужно сделать так, чтобы все люди тоже ее боялись и ненавидели.

У нее горели глаза, и большая золотая рыбка поблескивала шевелящимися чешуйками, двигаясь поверх платья, пока Ясна говорила – еще что-то про политику, про цензуру, про свободу слова, – но я мало что могу вспомнить из того разговора, я сидел очарованный. Она сказала, что при первой возможности отправилась бы в любую горячую точку для репортажа, упоминала еще, что на их курсе учатся почти одни девушки, но я даже не понял, расстраивало ли ее это или радовало.

Естественно, мы с Петей так и не коснулись того, ради чего, в общем-то, и собирались встретиться с Ярославной – нашего извинения. Все словно сгладилось и забылось само собой, и я так и не узнал, была ли она напугана нашим поведением в то памятное седьмое ноября, посчитала ли нас ненормальными?

Пока они спорили и докапывались друг до друга, я влюблялся сильнее в это тесное неприметное кафе, в куриный пирог, который ел, в зеленые ножки стульев, в тусклый свет, льющийся из-за конусообразных светильников на стене, – и все из-за нее, похожей на золотую подвеску из хрупких крошечных чешуек, из-за ее непонятности и хрупкости, из-за ее нечеловеческих разноцветных глаз. Я бы остался здесь навечно.

– Который час? Уже семь? Пора домой, – сказала она.

– Как? – расстроено протянул Петя. – Давай еще посидим.

– Нет, я обещала вернуться к восьми.

Я вдруг понял, что из разговора ничего не узнал про нее. Не узнал, ни где она живет, ни чем занимается в свободное время, ни где находится ее университет, в конце концов! Есть ли у нее сестры? Братья? Страничка в соцсети? Куда она ездит летом? Все это вдруг показалось мне очень важным! Что мне было за дело до войны, до горячих точек, до глянцевых журналов и до остальных студенток журфака, которые мечтали стать телеведущими?

– Платить там, – сказала она нам и сама отправилась к барной стойке.

– Эй-эй, погоди! – вырвалось у меня, и я вскочил на ноги. – Куда это ты? Я сам заплачу.

– Мы заплатим, – поправил меня Петя, я пожал плечами.

Ярославна улыбнулась:

– Но я же вас пригласила! С какой стати вы будете за меня платить?

Я отмахнулся от нее и в поисках кошелька принялся выгребать из рюкзака вещи.

– Не люблю, когда девушки пытаются за себя платить. Или тебя это оскорбляет?

Она посмотрела на меня чуть удивленно, а потом сказала со смехом:

– Не оскорбляет. Но в последнее время все больше моих знакомых не платят за девушек. И никто из них пока не придумал, как об этом с девушками договариваться.

– Поэтому ты решила платить сама?

– Мне не сложно, – она пожала плечами. – Но судя по этому, – она указала на цветы, – могла бы и догадаться, что вы ну… из старого мира.

Петя в это время сунул деньги бармену, заплатив за нас всех. Ярославна ничего не видела. Она опять стала серьезной и вдруг сказала мне:

– А ты славный, хоть и с патриархальными замашками. Твоим девушкам, наверно, сильно везет.

– Зато ему с ними – нет, – ответил Петя, выставив меня несчастным романтическим героем в глазах Ясны, за что я обязан ему по гроб жизни.

Дома я был ровно в восемь.

– Там что, так метет? – прямо с порога спросила моя старшая сестра Соня и принялась стряхивать снег с моей куртки и волос. – Все ходишь без шапки?

– Конечно, он же у нас взрослый! – съязвила вездесущая Маринка. – Вдруг девушки на него не будут заглядываться, если он шапку наденет? Хотя в шапке он правда похож на умственно отсталого.

Я хотел толкнуть ее, чтобы ускорить ее путь до кухни, но в кармане завибрировал телефон, и Маринка прошла мимо меня. Я взял трубку, перед этим не взглянув на экран.

– Привет, я доехала, – сказал мне резковатый голос.

Я сразу же оценил масштаб этого удивительного события: ОНА мне позвонила! Она позвонила МНЕ!

– Ясна… – только и смог выговорить я. – То есть яснО.

В ответ смешок.

– Я тоже доехал. Только что зашел домой. – На меня из-за угла смотрела любопытная Маринка, поэтому я кое-как стянул ботинки, побежал в ванную и от волнения снова стал немногословным. – Значит, нам с тобой одинаково… Слушай, я фигню какую-то сказал, там, ну… в кафе. Что не люблю, когда девушки сами за себя платят. Я на самом деле об этом даже никогда не дум…

– Игорь. – Она меня перебила, я тут же замолчал и несколько секунд слушал тишину на том конце. – Знаешь… я хочу вас попросить, тебя и Петю… Ну мало ли, вдруг вам опять взбредет это в голову… не дарите мне, пожалуйста, по два букета за раз. Очень тяжело объяснить моей маме, откуда у меня взялось столько цветов. Она у меня консервативная. Примерно, как ты.

Она засмеялась, я тоже:

– Хорошо, я понял. Мы с Воронцовым в следующий раз как-нибудь между собой разберемся.

Попрощались мы быстро, но на веселой ноте. Мне хотелось сразу уснуть, но не получалось. Я лежал в туманном полусне, пока Маринка смотрела фильм за моим компьютером.

– Иди к себе. – Я попытался прогнать ее из комнаты.

Сестра высунула одно ухо из-под наушника:

– Мой ноут умер. Ну пожалуйста, разреши мне досмотреть здесь.

Я отвернулся к стенке. На самом деле мне вовсе не хотелось, чтобы она уходила. Было даже что-то приятное и успокаивающее в ее присутствии, в легком поскрипывании стула, когда она меняла позу, в ее увлеченности беззвучной движущейся картинкой. Я лежал под одеялом и все думал о Ясне, о ее голосе, о том, как по-другому она сегодня выглядела, о ее узком черном платье и о совершенно неожиданных гранжевых ботинках, в которых, наверное, было уже холодно ходить. А как у нее блестели глаза, когда она говорила о предназначении журналиста, – ей бы родиться первопроходцем, космонавтом, революционером! В ее веселом смехе не было ни капли кокетства, как и в ее улыбках, адресованных нам с Петей, и в ее звонке. От этого, правда, было немного обидно.