Наше житье

Ее спутники пили вино и разговаривали шепотом между собой. Старуха не пила.

— Она и не может пить. Ведь у нее нет горла.

Уменьшили свет, и стриженная девица спела об индусах, взмахивая худыми оранжевыми руками над самой головой старухи.

— А знаете — она совсем не так стара, — заметил кто-то.

— Она совсем не стара. Смотрите — она даже повернула голову.

Она, действительно, повернула голову, и лицо ее чуть-чуть порозовело. Около щек на бриллиантовых нитках дрогнули жемчужины.

— Она совсем точно живая… — сказал кто-то.

И в ответ ему оборвался тихий смех.

Ведь это не было смешно.

— Не смотри на нее, mon peti cheri! — повторяла девчонка. — Ты стал совсем бледный! Мне страшно!

Вышел сам хозяин и запел о нежной и чистой любви.

— Нет, она совсем не старая…

— Она очень интересна…

— Какая красивая! То есть я не то хотел сказать… Я сам не знаю, что я говорю.

— «C'est le printemps qui revient! [13] » — тихой чувствительной фистулой выводил хозяин, наклонясь к старухе.

13

Весна возвращается! (фр.)

И вдруг она повернула голову и улыбнулась томно-алой трещиной своего рта. Задрожали, порозовели жемчужины около щек, и на шее, и на чуть шевельнувшихся пальцах.

Всего одно мгновение.

— Ах! Ах!

— Видели? Видели?

— Она живая! Она красавица!

Старуха встала и пошла к выходу. Медленно, тяжело, словно не сама, словно какие-то рычаги колеса подталкивали и катили ее.

За нею опрометью кинулась рыжая дама и молодой человек без внешности. Господин с челюстью быстро, не гляда на счет, подсунутый оторопелым лакеем, бросил на стол деньги и, догнав старуху в дверях, подхватил ее под локоть…

У подъезда столпились все. Никто не мог уйти. Смотрели, как старуха села в ярко освещенный автомобиль, как, торопясь и стукаясь о дверцы, полез за ней господин с челюстью. А она сидела неподвижно, сложив руки, тихо дыша невиданными жемчужинами и переливая перламутром чернообведенных глаз.

Хлопнула дверца. Тихо, как видение, почти бесшумно откатил мотор.

Бедный юноша, прислонившись к фонарю, смотрел ему вслед. Он забыл надеть шляпу и его черные упругие волосы блестели как лакированные под светом фонаря.

Стриженная девчонка тянула его за рукав и, всхлипывая, повторяла:

— Я говорила — не смотри не нее! Я ведь тебе говорила! Говорила!

Советуют

Есть такой анекдот: пришел еврей наниматься на ферму. Хозяин и спрашивает:

— Что же, вы хорошо знаете полевое хозяйство?

— Чтобы да — так нет.

— Может быть, скотоводство?

— Нет.

— Птицеводство? Огородничество? Молочное хозяйство?

— Нет, нет и еще нет.

— Так что же вы будете делать?

— А я буду давать советы.

Меня этот анекдот не смешит. Для меня это трагический анекдот: одна из мучительнейших тягот моей жизни заключается как раз в том, что все всё время мне дают советы. Вид ли у меня такой бестолковый, или люди все встречаются очень уж доброжелательные — не знаю. Но от советов — по-ги-баю! Податься некуда.

И если еще советовали с толком, с пониманием по своей специальности. Так ведь нет! Портниха советует, какое принимать лекарство, доктор — как писать рассказы, полотер — где заказывать шляпы, профессор философии — как делать омлет, годовалые дети — как рационально питаться.

И это все не выдумано, все это — горькая правда.

Нет такого человека, который, увидя меня хоть мельком, не посоветовал бы мне чего-нибудь.

Врач вместо того, чтобы честно прописать мне мышьяк против малокровия, хлопнул себя по лбу и воскликнул:

— Знаете, что мне пришло в голову? Чудесная идея!

— Железо?

— Нет, вот что я хочу вам посоветовать…

— Морковный сок?

— Да нет же! Напишите-ка вы какую-нибудь удивительно хорошую пьесу. Понимаете? Чтобы весь мир ахнул! Что-нибудь совсем небывалое, яркое, оригинальное, ну — словом — превосходное! Такая пьеса может вам принести великолепный доход.

Я вздохнула и ответила:

— Милый доктор! Долг платежом красен. Я тоже хочу вам дать совет. Сделайте-ка вы какое-нибудь потрясающее научное открытие, что-нибудь вроде радия. Только лучше, если важнее. Понимаете? Чем важнее, тем лучше, так что вы уж не стесняйтесь — открывайте что ни на есть лучше! Это может вам дать хороший доход.

Доктор почему-то моим советом остался недоволен. Чудак!

Недавно встречаю на улице милую даму.

— Вы куда? — спрашивает дама.

— Завтракать.

— Чего же вы так рано?

— Да так, пригласили — к часу.

— Уж больно рано. Не лучше ли — позже пойдете. Пойдите в два.

— Пойти-то можно хоть в четыре, да ведь они, чего доброго, все съедят.

— Ну уж и съедят. Что-нибудь оставят.

— Пожалуй, да вот беда в том, что самой уже есть хочется.

— Эка беда! Зайдем ко мне, выпьем кофейку — вот и перебьет аппетит. А то просто конфетку съешьте.

Я не сержусь, я кроткая и говорю нежно:

— Дорогая моя, Анна Николаевна. Я знаю, что вы желаете мне добра. Но объясните мне, пожалуйста, почему вместо того, чтобы прийти вовремя на приглашение и вкусно поесть, когда мне этого и самой хочется, должна перебивать аппетит и вдобавок быть невежливой по отношению к своим друзьям, которые меня ждут?

— Ну вот, уж и рассердилась! Уж и посоветовать ничего нельзя.

Может быть, и правда, не хорошо с моей стороны, что я не слушаюсь опытных людей?

Другая милая дама, узнав, что я ищу комнату, посоветовала:

— Да пойдите вы на авеню Фирлян, то есть Фрилян, или Финлян, какое-то эдакое… не помню точно. Мне еще в прошлом году говорили, будто там комната сдается. Вот только номера дома не знаю. Да вы пройдите, да и спрашивайте в каждой квартире.

— Милый друг (я кроткая)! Ведь эти ваши Фирляны-то версты по четыре в длину. Это мне на полгода хватит.

— Так ведь все равно в пять минут вам никто не найдет. Все ищут, ходят без конца, а вам непременно, чтобы без труда — вынь да положь.

Мне делается совестно за мою требовательность.

— А что же комната, о которой вам говорили, — очень хороша?

— Нет, не то, чтоб очень, однако, говорили, что жить можно: да ведь вам что ж, непременно какой-нибудь гляс палас подавай! Живут же люди и в плохеньких.

Мне опять совестно.

— Значит, вам говорили, что она дешевая?

— Как вам сказать… о цене-то я, признаться, и не справлялась.