Наше житье
Шрифт:
— Спасибо. Завтра же пойду на авеню не то Фирлян, не то Финлян и обойду все дома. Может быть, и найду ту самую комнату, плохенькую-то.
И эта как будто обиделась.
На файф-о-клок у знакомых сижу, как все, пью чай.
Вдруг распахивается дверь и влетает существо — мальчик или девочка — не знаю. Волосы стриженные, халатик. Существу года полтора — два. Увидело в полу спичку, призадумалось, высоко подняло толстую ногу и перешагнуло через спичку. Потом деловито направилось ко мне, хотя до сих пор мы знакомы не были. Подошло и посоветовало:
— Ты чай пес?
— Чай.
— Цай не хоросо. Зацем
— Угощают, так и пью.
— Надо есть касу. Ты ес касу, тогда будешь толстая.
Советует. Да я, может быть, вовсе не желаю быть толстой.
— Зацем цай пес?
Вот привязялась!
— Милая моя, я ваших советов не спрашиваю. Может быть, там у вас в детской ваше мнение и имеет некоторый вес, но в моих глазах — никакого. Понимаете? Ноль! Теперь можете идти.
Ведь кажется ясно?
Однако, существо посопело носом и опять завело:
— А ты луцсе бы… ты бы луцсе бы…
Очевидно, и придумать не могло, чтобы такое посоветовать. Может быть, просто слов ему не хватало. Я прямо возмутилась.
— Вы сначала выучитесь говорить, а потом и принимайтесь советовать!
А родители существа радовались:
— Удивительно, как она к вам сразу подошла. И смотрите — совсем не боится!
Когда я ждала на улице автобуса, какой-то субъект, дожидавший вместе со мной, посмотрел на меня, подумал и посоветовал:
— Вы бы, мадам, сели на автобус А. М. Он бы вас довез прямо до оперы.
— А почему вы думаете, что мне нужно в ту сторону?
— Гм… я ничего не думаю. Я просто так… посоветовал.
Мне надоели мои советчики.
Что мне делать?
Посоветуйте!
Лекция об эмиграции
Милостивые Государыни и Милостивые Государи!
На этот раз я не буду ставить перед вами проклятый вопрос — «ке фер?». Все мы уже давно дали ответ на этот вопрос, и я беру на себя только скромную, но приятную, задачу рассказать вам, как именно мы ответили.
Доклад свой с присущей мне педантичностью я разбиваю на несколько пунктов. Пункт первый: политическое положение русской эмиграции в Париже.
Пункт второй — пресса.
Пункт третий — деятельность торгово-промышленная.
Четвертый — земельный вопрос и аграрные реформы.
Пятый — семья и школа.
Шестой — кредиты и признание долгов.
Седьмой — наука и искусство.
Восьмой — литература.
Девятый — пути сообщения.
Начну с того, что поздравляю в лице моей почтенной аудитории всю русскую эмиграцию, блестяще выполнившую свою задачу.
Теперь уже окончательно выяснилось, что русская эмиграция лучшая в мире, что нигде и никогда такой чудесной эмиграции не было. Все страны наперебой стараются заполучить к себе побольше эмигрантов, гордятся ими друг перед другом, и для русских эмигрантов, только для них, чтобы выделить их из банальной общей группы, придумали специальные визы.
Таково международное положение русской эмиграции.
За что же так ценят ее?
Я думаю — более всего за ту моральную сплоченность, за тот драгоценный слиток дружбы, любви и взаимоуважения, который
являет ее духовный облик. Эмигрантская пресса ярко и правдиво отражает наши настроения. Разверните любую русскую газету, будь то ежедневная или еженедельная, вы всегда найдете в каждом ее отделе несколько теплых строк, полных чисто семейного мирного уюта.Взгляните на передовицу: Милюков ли воспевает Струве, Струве ли поет Милюкова — статья всегда проникнута искренней и самозабвенной любовью. Читайте дальше: с правой стороны листа — разоблачения, затем пламенные письма в редакцию и, наконец, самый обширный отдел — отдел «распри». Распря политическая, распря междупартийная, распря внутрипартийная, распря церковная и распря газетная. На каждой распре сидит специальный редактор, он распределяет и классифицирует.
Так европейский порядок сменил нашу бестолочь.
Оставив область сантиментальную, перейдем теперь к области практической — к торговле и промышленности.
Развитие эмигрантской промышленности идет крупными шагами и, надо сказать, вызывает даже удивление Европы. Так, например, еще совсем недавно скромный русский молодой человек промыслил от француза два миллиона на предмет непачкающей ваксы. Получив два миллиона, молодой человек извинился и признался, что ваксы делать не умеет. Француз не оценил этого излома славянской души. Распаленный мечтой о двухмиллионной ваксе, он засадил талантливого промышленника в тюрьму. Но все-таки мир ахнул.
Как хотите, господа, но чтобы вытянуть с француза под коробку ваксы два миллиона — для этого нужен крупный гений. Да, земля наша, как говорится, еще не оскудела талантами.
Конечно, не у всех такие крупные задачи. Но и мелкая промышленность тоже процветает и многие из нас с утра до вечера заняты вопросом, где бы промыслить двадцать франков до четверга.
Вопрос мелкой промышленности, как это ни странно, часто направляется по принципам агрикультуры, применяя трехпольную, а иногда и девятипольную систему. Так, например, вам нужно до зарезу пятнадцать франков, занять можно у Ардальона Иваныча, у мадам Булкиной и у Загуляевых, причем вы знаете, что через неделю опять придется занимать и, конечно, опять у них же.
Человек без агрикультурных понятий подумает: «займу у каждого по пяти франков. На пять легче раскошелиться, чем на пятнадцать. А в следующий четверг попрошу опять».
Агрикультурный человек так не сделает. Он знает, что дав на прошлой неделе 5 франков Ардальон Иваныч будет уже истощен. Булкина завопит не своим голосом:
— Что я Ротшильд, что ли, — каждую минуту выдавай ему по пяти франков.
Потому что Булкина тоже будет истощена, и Загуляев, выражаясь языком аграрным, родить больше не сможет.
Человек агрикультурный в таких случаях применяет трехпольное хозяйство: берет у Ардальона Иваныча целиком 15 франков, Булкину с Загуляевым оставляет под паром. Таким образом эти три поля дадут ему в три удара сорок пять франков, тогда как для невежественного человека только пятнадцать, а затем уже скандал и истощение посеянной площади.
От промышленности перейдем непосредственно к торговле.
Торговля нашей эмиграции, пожалуй, даже забивает промышленность. Мне лично приходилось наблюдать совершенно небывалые торговые обороты, когда одна и та же вещь, обскакав весь мир снова возвращалась к владельцу.